Интервью

«В борьбе с драконом победил дракон»

…потому что на самом деле девяностые начинались трижды. Первый раз — в  88-м, когда вступил в силу Закон о кооперации. Стало возможно зарабатывать, возникло слово «оффшор», и летом 89-го первые отдыхающие полетели из Москвы на Кипр, а вслед за ними потянулись участники первых бизнес-семинаров. Второй точкой отсчета был, конечно, август 91-го, когда стало ясно, что большевизм кончился. А третий старт — это 92-ой: либерализация цен и вся политика Гайдара.

— Но ведь эпоха Гайдара была не такой уж долгой…

— Да мы до сих пор в ней живем! Ни-чего бы не было, если б не было Гайдара. Нынешнее молодое «третье сословие», если его можно так назвать, своим существованием целиком обязано Гайдару, может, по молодости, не помнит 92- го года. Но когда нынешняя власть лукавит и делает вид, что это она после хлябей девяностых дала всем возможность обрести твердь двухтысячных, — это, извините, чушь соба чья. Почти единственное ее достижение в экономическом либерализме — это единый 13-процентный подоходный налог. Во всем остальном ей сильно повезло: самые непопулярные реформы провел Гайдар, а потом свалились эти несусветные цены на баррель.

— Странный эффект получается. С одной стороны, вы говорите о наследии девяностых, которое вроде бы даже еще живо и приносит какие-то блага. А с другой стороны — вспоминаете ту эпоху как давно минувшие дни…

— А никакого противоречия нет. Просто очень быстро время пошло. Мы год проживаем за три, за пять. Это нормально — у нас так долго время не шло вообще, что включился механизм компенсации. Мы за считанные годы пролетели этап, который, скажем, в Америке шел десятилетиями.

— Но в Америке за эти десятилетия сменились несколько очень разных этапов…

— Ну и мы, уже после девяностых, прожили еще одну эпоху под названием «начало двухтысячных», которая тоже по очень многим параметрам отличается от нынешней. Разделительной чертой можно условно считать арест Ходорковского. Чудовищный цинизм последних лет, коррупция как государственная система, несоблюдение уже каких бы то ни было приличий, движение «Наши», юбилейное чествование руководителя Художественного театра куплетами «как Путина нет без Суркова, так МХАТа нет без Табакова»… Всего три-четыре года назад все было совсем иначе. А вы говорите — девяностые! Да двенадцать лет назад, если не десять, в  Москве только-только расселяли коммуналки, потому что нового жилья не строилось. В эти бывшие коммуналки, шестисемикомнатные, вселялась «новая буржуазия», делала инкрустированные полы… Чего вы смеетесь? Смешно, да?

— Ну… скажем так, забавно.

— Вот и этим новым жильцам очень скоро стало, скажем так, забавно. Потому что: да, ты можешь устроить капитализм в своей отдельно взятой квартире на ста пятидесяти — двухстах квадратных метрах, — но к тебе идет ржавая труба, и лифт надо заменять, и лестницу вообще-то тоже, не говоря уже о перекрытиях… И проводка рассчитана на то, что одновременно холодильник и утюг не включаются, а про такие вещи, как звукосистемы, она, проводка эта, и не слыхивала. И не забудьте еще про две соседние коммуналки, которые не расселили, так что они продолжают испускать из себя тараканов. Ну и… И стало все это стремительно дешеветь. Хороший, кстати, пример скорости времени. Потому что ведь до этого несколько поколений жили, мечтая о «сталинских потолках». Тридцать-сорок лет говорили о них с  придыханием — лучше этого, дескать, и быть ничего не может: «у них квартира на Котельнической набережной». Ну что хорошего, спрашивается, в этих высотках — полумрак, тесные комнаты, заставленные румынскими гарнитурами… Но это было, как позже стали говорить, «круто».

— Может, само словосочетание «сталинские высотки» обязывало к известной «крутости»? На пересе чении смыслов слова…

— Слушайте, давайте все-таки разносить политическую практику и культурную. «Сталинская архитектура» — это просто такой стиль, без подоплеки и осуждения. Он есть в  Италии, и в Германии, и в Штатах. И в Аргентине в вестибюлях времен Перона и жены его Эвиты стоят аллегорические фигуры рыбачек и шахтеров. Не Буэнос-Айрес, а санаторий «Чайка» ВЦСПС.

— Ну а стремительные девяностые успели породить свой стиль?

— Нет времени без стилевого пространства. Атрибуты девяностых абсолютно узнаваемы, на уровне журнальной обложки. Не как аналитические описания — как простейшие жесты.

— Хорошо, тогда так: «Девяностые — это время, когда…»

— …когда плащи были непременно черные и до пят. Когда люди с утра одевались как на коктейль, и садились в вечерних костюмах в самолет в бизнес-классе, а за ними шествовали спутницы в жакетах леопардовой расцветки и на громадных каблучищах. Когда безраздельно царил евроремонт, и кожаные кресла, и арочные переходы из гостиной в  кухню… А люди у метро с табличками «куплю-продам ваучер»? А плакаты «Голосуй сердцем»? А фальшивое авизо?

— Что фальшивое?

— Авизо! А, вы уже забыли? Пять миллиардов долларов ухнуто на это, неплохие деньги, между прочим. Сейчас четыре национальных проекта столько стоят. Считалось чеченской технологией. Объясняю вкратце: где-то «там» выписывался безнал, и на бумаге значилось, что это «авизо» — то есть банковское обязательство. А потом это авизо, через какой-то отстег, обналичивалось. «Там» это был фантом, то есть не было вообще ничего; а здесь люди из этого «ничего» получали все за десять процента отката… Вы получаете миллион, из них отдаете сто тысяч, девятьсот — ваши. Отличный бизнес, правда? Видите, все забывается. Улетучилось, как не было. На смену пришли спокойствие и вольность — вероятно, как суррогат «покоя и воли». Нет больше необходимости ежесекундно доказывать пресловутое «жизнь удалась», и демонстрировать себя на манер рекламного человека-бутерброда, выпячивая напоказ «мерс» с тонированными стеклами и часы за 200 тысяч…

— Что и говорить, тяжелая была жизнь у тогдашних деловых людей. В бизнес уходили не то как в  монастырь, не то как на войну…

— Поначалу ни то, ни другое. В конце 80-х для многих это был просто приработок, хозрасчетные работы при НИИ. То есть ты получаешь зарплату, но вдобавок можешь еще что-то купить с рук — бешеная роскошь по тем временам. Один мой знакомый говорил: «хочу каждый вечер позволять себе рюмку коньяку». Так все и начиналось, попросту: ежеве черняя рюмка коньяку, с лимончиком, растворимым кофе и конфеткой «Белочка». Много ли? Но люди сами не замечали, как становились другими. Все реже общались на кухнях, все чаще — в кафе и ресторанах. Сначала кооперативных, потом частных. Потом стали хранить сбережения не в сберкассе, а в банках — тоже частных. В конце 92-го кредитки российских банков уже появились. Я про более-менее массовые московские вещи говорю.

— У вас была любимая вещь в девяностые?

— Очень меня факс радовал. Можно было что угодно нарисовать, написать от руки, с любой крупностью букв, в любых выражениях: «ДА ПОШЕЛ ТЫ…!» — и послать по факсу.

— Так вот чем развлекались тогда журналисты…

— Журналистика девяностых — это особый случай. Даже не по содержанию — по стилю работы. В 93-м произошел настоящий переворот, не чета октябрьскому: появились пейджеры. На них сбрасывали ц/у, просили перезвонить, оперативность информации возросла на несколько порядков. Раньше как было? «На работе нет, домой еще не приехал», — и так по полдня… Пейджеры служили протомобильниками, и передавали по ним, как правило, лишь одно: «Срочно позвони в секретариат». Мобильники, правда, тоже уже появлялись… их носили телохранители в сундуках. Неслыханное удобство: человек идет — а за ним идет его телефон… Это же область фольклора, архаики, тогда много такого было. Одно слово «семибанкирщина» чего стоит.

— Это и есть главное в эпохе девяностых?

— Да нет, все-таки другое… Главным было ощущение, что предыдущий период кошмарен, и двигаться надо от него. Слабость государства, подмена политики бизнесом — все да.  Но страна ужаснулась тому, как же бездарно она проиграла двадцатый век. Солженицынская формулировка, кстати. А теперь мы просто испугались комплекса неполноценности — и  отползли обратно, к комплексу полноценности. А ведь в Германии после Нюрнберга были не эти комплексы, а комплекс вины. И как следствие — жажда его избыть, выздороветь. И  труд, и неотвязная мысль — господи, да как же нас так угораздило, как же это мы… А у нас сейчас опять все отлично. До добра это не доведет, никогда не доводило. Даже в гораздо более благополучные времена подобное национальное фанфаронство заканчивалось только одним: страшнейшим кризисом, похмельем, отрезвлением, ужасом, обещанием, что это в последний раз, никогда больше, и все лучшие умы опять пишут какие-нибудь сборники статей, все опять будут клясться раз и навсегда выдавить из себя по капле и т. д… Мы справляли сейчас пятьдесят лет борьбы с культом личности — вы только вдумайтесь. Полвека непрестанной борьбы, и ничего не получается.

И эта гордость за себя приводит, например, к тому, что просто перекрываются социальные лифты. Они сейчас хуже, чем при советской власти.

— А по сравнению с девяностыми?

— Ха! В 90-е такие карьеры делались! Все нынешние воротилы из инженеров тогда поднялись. А в 2000-е годы кто поднялся — нет больше у инженеров такой возможности. А  Ельцин из зампреда Госстроя — в президенты, а Путин-отставник, который уж собирался извозом заниматься — в первые вице-мэры? Кто теперь так может? Сейчас входной билет в бизнес — двадцать пять тысяч долларов. Неслыханная сумма, даже для Европы. Двадцать пять тысяч — чтобы просто начать свое дело и сидеть в уголке, ковыряться маленько… Значит, нужно продать квартиру, кинуться очертя голову… Это только для самоубийц.

Объективные экономические проблемы к 2000 году болееменее разрешились. После дефолта больше не было сумасшедших шальных денег, стали уходить братки, на смену приходили менеджеры. Уже начиналась эпоха этакого экономи ческого протестантизма: «меньшие деньги — лучшие результаты». А оздоровляющего политического дефолта не было, он подступил в 99-м, когда Ельцин уже совсем надоел — будто Черненко выглядел. Это сейчас прикладывают все силы, чтобы рейтинг гаранта, не дай-то Бог, не понизился ни на одну десятую… Чтоб только не расплескать, как драгоценный сосуд. Даже за монетизацию оказывается ответственным не президент, а министр Зурабов, да и тот не лишается поста. А тогда охватила просто паника, причем вполне семейного свойства: «папа больше не может».

Вот и начали из воздуха создавать некоего преемника. То есть «будет все как при папе, и даже будет как бы папа, но будет не папа». Но этого никогда не получается. Во-первых, с народом про «как бы папа» не договорились, да и как договоришься — а народ-то обрадовался путинской функциональности: мол, вот и пусть он «бодро правит нами». Вовторых, сам Путин не собирался быть преемником, он сразу начал свою игру — показная бодрость была ее частью: чтоб как «антиельцин». В-третьих, каждый раз решив «подморозить Россию», самодержцы удержу не знают — ни по времени, ни по температуре: чем дальше, тем студеней. Обострение классовой борьбы по мере приближению к социализму и проч. И получается страна принципиально отличная от прежней.

— В чем именно?

— Отсутствие какой бы то ни было настоящей состязательности: вот главное отличие двухтысячных от девяностых.

— И такой глобальный перелом произошел моментально? Девяностые закончились в одну ночь?

— Нет, конечно, система понемногу матерела. Журналистика переставала быть журналистикой, Сенат — Сенатом, а  Дума — Думой, бизнес — бизнесом, губернаторы — губернаторами. На все и всех: Администрация Президента Российской Федерации — все четыре слова с большой буквы. Орган, про который в Конституции сказано только, что он есть. Чистый ЦК КПСС. А «идеологическое обеспечение» — вся эта державность, кадение себе и легковерному народу по поводу величия страны, убежденность, что стыдиться нам нечего, — вот тогда девяностые были изжиты и уничтожены окончательно. А еще сказка про тяжелое наследие 90-х, когда страна, мол, дошла до пропасти. Для власти очень важен этот миф: Боже мой, ведь мы чуть было не упустили Россию, как когда-то упустили нашу великую родину Советский Союз! Опять закупорка системы, все назначаемы, все от власти, а она — каста, которая отчета никому не дает и правит, проводя свои спецоперации. Все та же тоска, все те же грабли.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: