Кристина Стоянова
Кристина Стоянова

Император-солнце и уроки выживания


С начала Гитлер («Молох», 1999), затем Ленин и Сталин («Телец», 2001); теперь — Хирохито, японский император («Солнце», 2005). «Тоталитарный цикл» Александра Сокурова безукоризненно выстроен. Очень сложно перевести на язык слов подспудные смыслы, таящиеся в его могучих образах, — так, чтобы не сделать их тривиальными. Не свести к банальностям вроде «абсолютная власть развращает абсолютно». Или «диктаторы — такие же люди, как вы и я». Что означает: «все мы заражены спорами тоталитаризма». Или даже: «диктаторы — жертвы своей эпохи и сил, над которыми они не властны». Ну, и так далее.

На мой взгляд, сокуровские исследования о диктаторах можно глубже понять в свете размышлений всемирно известного польского социофилософа Зигмунта Баумана о природе тоталитаризма. Вслед за Ханной Арендт, Бауман рассматривает его как преувеличенное, но вполне логичное продолжение существующего в современном мире примата рациональности, социальной справедливости и порядка. И еще — веры в то, что все это может быть установлено только сверху, с помощью просвещенного правительства. А стало быть, все и вся — будь то враждебные классы (аристократия, интеллигенция, буржуазия) или враждебные нации (евреи, цыгане) — должны быть уничтожены во имя Великой Современной Идеи.

Случай императорской Японии только на первый взгляд кажется иным: здесь речь шла об охранении священных традиций древности от поругания нечестивым современным рационализмом и материализмом. Результат, однако, тот же: миллионы японских жизней принесены в жертву — Великой Антисовременной Идее. Ирония, точно схваченная Сокуровым, — в том, что сами вершители Великой Тоталитарной Идеи личным, человеческим величием совсем не отягощены: мелочные, ограниченные, вульгарные бюрократы. Или же — как в случае Хирохито — доведены Системой тотального наблюдения и контроля до инфантильности на грани задержки умственного развития. Способ, который избирает Сокуров, чтобы уловить и сделать видимой суть этой Системы, поистине восхитителен. Да, конечно, Великую Тоталитарную Идею можно было бы рассматривать, в конце концов, как одну из возможных политических тенденций: опасную, зато краткосрочную. Можно — если бы не грозная громада Системы, которая с готовностью подпирает и питает ее.

Поэтому Сокуров концентрируется в основном на внутренних законах и атрибутах Системы; прежде всего — на непрестанном и повсеместном шпионаже всех за всеми. Который, будучи переведен в визуальный ряд, более всего похож на жутковатую игру в прятки: между Гитлером и его «ближним кругом» (Борман, Геббельс, охранники-арийцы); между Сталиным и Лениным; между Хирохито и его верными слугами, а позднее — и американским командующим оккупированной Японией, генералом МакАртуром. Сокуров все время заставляет нас быть настороже, ни на миг не дает расслабиться: кто-то прячется, таится, подстерегает — там, внутри. В прозрачных глубинах баварской резиденции Гитлера Бергхоф, в пристально охраняемой подмосковной даче Ленина, в буколическом императорском дворце Хирохито. Помните сцену в «Тельце», когда Сталин, спрятавшись за дверью веранды, подслушивает беседу Крупской и сестры Ленина? Или когда Ленин понимает, что теперь он — дряхлый, полубезумный — попался в ловушку к своей собственной Системе? Но в исполнении Леонида Мозгового это понимание не имеет ничего общего с раскаянием или запоздалым прозрением. Напротив — жестокое разочарование (подчеркнутое желтизной палитры, цветом предательства и ревности): уже не он, а кто-то другой ведает слежкой и надзором…

Хирохито также представлен как жертва старинной японской Традиции, взятой на вооружение Тоталитарной Системой. Сокуров погружает — точнее даже, запирает — своего героя в наглухо замкнутую среду: светло-зеленый и зеленовато-коричневый цвета, которыми залит экран, создают явственный клаустрофобический эффект. А точные режиссерские детали стократ усиливают его: собравшиеся в бункере министры и генералы обливаются потом, изысканные садовые пейзажи насквозь пропитаны сыростью и туманом, сквозь который никогда (!) не проглядывает солнце. Скованный громоздким дворцовым этикетом, жестко ограниченный в действиях на благо своего осажденного народа, — Хирохито, божественный Император-Солнце, предстает перед нами в весьма жалком виде. Столь же жалок он и в другой своей официальной ипостаси —
«ученого-натуралиста». Он мучительно пытается сконцентрироваться и высказать связную мысль — но вся научная ценность и оригинальность этой мысли оказывается немедленно задушена послушанием и слепой покорностью Традиции. А результат не выходит за пределы санкционированных Ею очевидных представлений.

Однако у Хирохито есть своя, внутренняя интрига: при всем этом он — «обычный» человек, наделенный необычайной способностью к выживанию. Эта способность позволяет ему не только защитить свою семью, но и обойти грозные требования японской имперской Традиции, вырваться из жестких рамок всеобщего контроля и, наконец, перехитрить американцев, которые сочли его не то слишком заторможенным, не то слишком прогрессивным для своей эпохи — и оставили в покое. И вместо того, чтобы покончить с собой, как того требовала Традиция (и как поступил радиотехник, передавший отречение императора от своего божественного статуса и решение о капитуляции на условиях союзников 15 августа 1945 года), — Хирохито адаптировал императорский институт под нужды современной Японии и тихо вошел в национальную историю: его правление (1926–1989) стало самым продолжительным за все время существования Страны восходящего солнца.

Если, как говорят, «Солнце» — заключительная часть сокуровского цикла о диктаторах, то Хирохито как нельзя лучше венчает собой эту галерею демонов XX века. И обнаруживает странную инверсию ленинского тезиса о роли Человека (личности, вождя, лидера) в истории: чем более скромна и сомнительна эта роль, чем более гибок (или беспринципен) этот человек — тем больше его шансы на политическое и физическое выживание. Хирохито одержал победу там, где Ленин и Гитлер потерпели поражение, потому что все, о чем он заботился на самом деле, была вовсе не Великая Идея Японской Традиции, а как раз физическое выживание: его и его семьи, в уютном уголке императорского дома. И если попытаться извлечь урок из «Солнца», то урок этот — в том самом на удивление молниеносном скачке, который Хирохито совершил из отсталого прошлого в уже настигшее нас грядущее. От строгой японской традиции с ее апологией самоубийства и принципом «умри тяжело» — к этической неразборчивости Всеобщей морали. Где ничто по-настоящему не имеет значения. Где «все проходит». Где правит бал новейший диктатор, имя которому — Оппортунизм.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить