Алексей Гусев
Алексей Гусев

Via negativa


Куда бегу? — Я бегу за богом, тенью которого я являюсь.

Габриэле д’Аннунцио

Я был непомерно взыскан:
я человеком
успел побывать на земле.

Вернер фон Хейденстам

Пройдет всего несколько месяцев, и герой этого очерка будет канонизирован — наперекор древним церковным законам, требующим, чтобы от смерти до начала процесса канонизации прошло не менее пяти лет. Тысячи томов, уже написанных о нем, станут десятками и сотнями тысяч и будут проходить по разряду житийной литературы; а очерк, подобный этому, справедливо назовут кощунственным. Что ж, значит, так тому и быть. Но пока имя нового святого еще не занесено в ватиканские скрижали и семинарские святцы, мы позволим себе отойти от законов житийного жанра и не начинать с унылого: «Кароль Войтыла, будущий Папа Римский Иоанн Павел II, родился 18 мая 1920 года в маленьком городке Вадовицы на юге Польши в глубоко религиозной семье…» Лучше напишем о том, что его дом стоял совсем близко от городского собора, и клирики могли по запаху определить, что подают к обеду в семье Войтыла. На закате же тень от собора целиком покрывала дом будущего викария Иисуса Христа. Однако — забежим покамест на полвека вперед.

Иоанн Павел II. Епископ Рима. Викарий Иисуса Христа. Преемник князя апостолов. Верховный первосвященник вселенской церкви. Патриарх Запада. Примас Италии. Архиепископ и митрополит римской провинции. Глава государства града Ватикан. Раб рабов Божьих.

Рим, зима 1970 года. Зима — по итальянским меркам, ужасная: небо по целым неделям затянуто тучами, льет непрерывный дождь. В Ватикане заседает очередная епископская комиссия по правам собственности; среди участников — Кароль Войтыла, три года как возведенный Павлом VI в сан кардинала. Он никогда не ездит на машине, не пользуется городским транспортом: даже из другого конца Вечного города он идет только пешком и притом всегда приходит одним из первых. Немудрено, что в зал заседаний он входит насквозь промокшим — от сутаны до ботинок. Кардинал снимает обувь, затем носки, выжимает их, аккуратно вешает на батарею, а затем, бодро повернувшись к собравшимся и энергично потирая сильные руки, говорит: «Ну что, господа, займемся делом?» Господа члены комиссии не знали, чему больше поражаться: полному отсутствию чувства собственной значимости и шляхетского чванства, которого было так легко ожидать от польского выскочки, — или его неиссякающей, фонтанирующей энергии…

Обитателям постсоветского пространства, впервые увидевшим Иоанна Павла II уже в девяностые — дряхлым, с трясущимися от болезни Паркинсона руками, — трудно поверить, что когда-то его называли «Папа-атлет». Еще труднее было поверить в это тем, кто читал его философские труды, посвященные Гуссерлю и Максу Шелеру, или диссертации о средневековых мистиках. И тем не менее: больше, чем ходить пешком и бегать кросс, Кароль Войтыла, пожалуй, любил лишь плавать и кататься на лыжах (обычных или горных). Когда жарким июлем 1958 года Пий XII даровал молодому краковскому священнику епископский сан, того пришлось долго разыскивать, чтобы сообщить ему эту радостную весть: он как раз сплавлялся на байдарке по речным порогам. Папа Иоанн Павел II был и кабинетным ученым, и одержимым мистиком, и выдающимся политиком, он писал очень хорошие стихи и, говорят, в юности подавал большие надежды как актер; но жизнь — в самом простом, физическом, молодом, «мускулистом» смысле слова — он любил, как мало кто из ученых, мистиков или актеров. Не говоря уже о поэтах и политиках.

Даже заняв престол святого Петра, Иоанн Павел II поначалу не утратил спортивных привычек молодости. Однако 13 мая 1981 года на него было совершено покушение: пуля турецкого террориста прошла в нескольких миллиметрах от аорты. Понтифик выжил, но о кроссе и лыжах пришлось забыть, а несколько лет спустя начались серьезные проблемы с недюжинным когда-то здоровьем. Самое важное здесь — дата: именно 13 мая, только 1917 года, в португальском местечке Фатима трем девочкам-пастушкам явилась Дева Мария и призвала через них весь западный мир к молитве за далекую и чужую страну под названием Россия, которой грозили неисчислимые беды. Старшая из девочек, Люция, в начале 80-х все еще жила затворницей в глухом кармелитском монастыре и хранила в тайне часть доверенного ей Богоматерью послания. Иоанн Павел II воспринял это совпадение как знак, встретился с Люцией наедине, долго говорил с ней о чем-то, а год спустя, вечером 12 мая 1982 года, приехал в Фатиму. Здесь на него было совершено еще одно покушение: ультраконсервативный испанский священник, считавший политику понтифика слишком либеральной и подозревавший в нем агента Москвы, накинулся на него со штыком, но, к счастью, был вовремя остановлен папской охраной. На следующий день, вложив извлеченную из него пулю в корону Богоматери Фатимы, Иоанн Павел II посвятил Россию Пречистой Деве.

Когда говорят о роли Иоанна Павла II в падении железного занавеса и крахе соцлагеря, имеют в виду прежде всего его знаменитый визит в Польшу в 1979 году. Его яростную речь перед миллионной толпой, собравшейся на площади перед Вавельским собором в Кракове. «Это было чудо», — скажет Вацлав Гавел. «Это был детонатор», — скажет Войцех Ярузельский. «Мне показалось, что со мной никто до сих пор не говорил», — скажет безвестный польский мальчик с Вавельской площади. Когда несколько лет спустя понтифик вновь приехал на родину, там было введено военное положение. Одним из пунктов «программы пребывания» была встреча с Ярузельским. Папа в белом одеянии вошел в зал через одну дверь, генерал в темных очках — через другую. Внезапно окружающие увидели, что у Ярузельского дрожат колени. «Недомогание? Усталость?» — зашептались журналисты. «Мне просто вдруг стало очень страшно», — признается позже железный генерал.

Однако роль Иоанна Павла II в крушении тоталитаризма не ограничивалась его влиянием на души и умы, а священнодействие в Фатиме не было причудой мистика, охочего до нумерологических совпадений. Мы ничего не поймем в судьбе главы Церкви, пока не воспримем это словосочетание со всей, пусть даже подчас неправдоподобной, буквальностью. Папа Римский — не чиновник высшего ранга, не облеченный властью служащий, добравшийся до верхней ступеньки карьерной лестницы вместо своего сослуживца. Для него «бремя власти» — не шекспировская метафора и не психосоматический феномен, а призвание свыше, неразрывно связанное с его индивидуальностью. Дело не в том, что ему ведомы некие высшие тайны, — дело в том, что он, по своей странной «должности», является их орудием. Здесь все буквально, ибо здесь все — мистерия: только он один (ибо Папа — один) был в силах это сделать, и его силы ушли на это. Болезни и недуги, обрушившиеся на Иоанна Павла II после покушения, подточившие и сокрушившие его исполинское здоровье, превратившие былого атлета в трясущегося немощного старика… Что это, как не цена, которую он готов был заплатить и заплатил за свое деяние, величайшее в истекшем столетии? Заплатил — лично, самим собой. Подарив сразившую его пулю Богоматери ради спасения России.

Личное страдание как путь к Истине — эта формула была девизом Кароля Войтылы, еще когда он 26-летним юношей принимал священнический сан: страданий он уже тогда вкусил сполна. Когда Каролю было 9 лет, умерла его мать, затем, от скарлатины, — горячо любимый старший брат, затем, от сердечного приступа, — боготворимый отец. Страна лежала в руинах, многие его университетские профессора были казнены, сам университет закрыт, еврейские друзья сгорели в геенне Холокоста. От отчаяния, безумия и зла, готовых угнездиться в его душе, Кароля спасали две страсти. Одна — к литературе и театру: юноша писал стихи и пьесы, запоем читал, много играл в самодеятельном театре. Другая — к вере, привитая отцом и взращенная местным, а затем и краковским священниками. В пору обучения в подпольной семинарии (католическое богословие было запрещено оккупантами) Кароль нашел у великого испанского мистика св. Хуана де ла Крус формулу «Via Negativa»: страдания и муки, ведущие к духовному совершенству. Победа через поражение, жизнь через смерть. В беспросветной череде лишений начал брезжить высший смысл; за гефсиманским кошмаром сомнений проступил триумф Голгофы; одиночество оборачивалось избранностью. Нет, не той избранностью, что воспета и дискредитирована романтиками как сатанинская гордость собственной отверженностью. Но той, которая несет радость ответственности и возвращает радость жизни, ибо жизнь превращается в уготованный тебе Путь. Те, кто распознал эту свою избранность, не стоят на скалистых обрывах с мрачным челом, — они любят ходить пешком и спускаться по речным порогам.

Вернуть человека Церкви, вернуть Церковь человеку — так можно сформулировать пафос понтификата Иоанна Павла II. Ученый-теолог, доктор философии, превосходно разбирающийся во всех модернистских «измах», ученик великого томиста Режинальда Гарригу-Лагранжа, — он свято верил в объективный моральный закон, общий для всех людей и заложенный в их природе, и счастливо (хоть и не без труда) избег феноменологического искуса. Но он знал и другое: в центре христианства стоит не безличный закон, а фигура Сына, этот закон давшего. Иоанн Павел II понимал: слабость нынешнего католицизма — в том, что он основан на общении между институтом Церкви и паствой. А надо бы — между человеком и человеком. Не паства верит в Церковь, нет и не может быть такой веры: человек верит в Человекобога. Не народ гибнет или спасается: тернистый путь к Богу каждый проходит в одиночку. И чтобы ему в том помочь, мало общеобязательных догматов — нужно личное пастырское участие. Не любовь ко всем — любовь к каждому. Его любовь, Папы, его личное страдание за каждого. Его — Верховного первосвященника и Раба рабов Божьих.

Иоанн Павел II первым из всех пап обратился к верующим в своих энцикликах не в былой «королевской» манере — «мы», а от себя лично — «я». Конечно, он — лишь Голос Церкви; но это один голос, единственный и узнаваемый в своей резкости, а не убаюкивающий многоголосый хор. Он, лично он несет ответственность за свои слова: учит думать, учит верить, учит жить. Несколько людей, словно сложенных в нем воедино, служат одному делу. Он — ученый и знает, что учение Римско-Католической Церкви дает свободу: пастырю — в проповеди, прихожанину — в жизни. Он — мистик и поэт и знает, что точно найденный яркий образ ценнее и глубже самой универсальной формулы, ибо образ по сути своей человечен. Наконец, он — политик и актер и знает, что физическое присутствие действеннее и убедительнее, чем десятки страниц текста. А потому Иоанн Павел II без конца ездит по всему земному шару, служит мессы, читает проповеди, выступает на площадях… За всю мировую историю ни одного человека «вживую» не видело столько людей, как его: на одной только мессе в Лунета-парке на Филиппинах в январе 1995 года присутствовало 4,5 миллиона человек. За 26 лет понтификата он проехал расстояние, вдвое превышающее расстояние до Луны (и почти в двадцать раз — длину экватора). Он — не бесплотный дух, возвещающий истину из своих недоступных покоев-эмпирей, не абстрактный символ чего-то возвышенного, ненамного более земной и осязаемый, чем давным-давно распятый Бог, которому принято поклоняться по воскресным утрам. Он — вот, из плоти и крови, Иоанн Павел II, Кароль Войтыла, со своим голосом, взглядом и телом, уязвимым для пуль и штыков; он — наместник Бога на земле, и он — реален. А стало быть, реален и сам Бог. Тот, помнится, тоже был уязвим. Потому и победил.

Здесь, однако, начинались противоречия — по крайней мере, таковыми они выглядели со стороны. Так кто же такой Иоанн Павел II: великий реформатор или великий консерватор? Или, если сформулировать жестче (а жесткости формулировок его противники не стеснялись) — политикан-популист или твердолобый реакционер? Он первым из пап вошел в мечеть и синагогу, первым молился в лютеранской кирхе, первым нанес визит в Великобританию, Израиль и на Кубу, восемь раз встречался с Далай-ламой, канонизировал еврейку Эдит Штайн и много лет рвался в Россию на встречу с Патриархом. Он аплодировал рок- и даже рэп-звездам, принес в Ватикан новейшие цифровые и интернет-технологии; его именем назван аэропорт, а на компакт-дисках выходили не только его проповеди, но и семь альбомов песен на его стихи. Он принес извинения за бесчинства крестоносцев во время взятия Константинополя в 1204 году, за суд над Галилеем и казнь Яна Гуса, за бездействие Католической Церкви во время Холокоста и за ее участие в работорговле, за творимую ее именем резню ацтеков во время завоевания Америки… Но он же был непримиримым противником абортов и всех видов контрацепции, гомосексуальных браков и рукоположения женщин в священники, а также эвтаназии и клонирования. Он отлучил от церкви трансвеститов, объявив сей феномен «умственной патологией». Он выдержал страшный натиск, но настоял на сохранении целибата (безбрачия священнослужителей). Он — увы, безуспешно — настаивал на том, чтобы в Евроконституции упоминалось о «христианской общности европейских государств». Наконец, на рубеже третьего тысячелетия он лично провел три обряда экзорцизма.

Если вглядеться чуть более пристально, противоречий здесь нет. Можно сказать, что Иоанн Павел Великий (названный так сразу после смерти и четвертый в истории папства, кто будет носить этот титул, — первый после IX века) был неуклонно верен догматам и потому свободен в обращении с обычаями. Такое объяснение удовлетворит правоверных католиков, но у тех, собственно, вопросов к Папе нет. Можно сказать и иначе, повторив уже сказанное: он любил жизнь. Он любил протестантов, православных, иудеев, мусульман, буддистов не меньше, чем своих верных католиков, потому что в одних не меньше богоданной жизни, чем в других. Он не видел решительно ничего плохого в радости, которую люди получают от самой разной музыки, и в человеческом общении, даже если посредником выступает компьютер. Он не терпел насилия над жизнью и свободой человека, даже когда — а пожалуй, что и особенно когда — оно творится именем Христовым. Но он не терпел его и в иных видах и формах. Он буквально превозносил до небес (подчас с рискованной для священнослужителя чувственностью выражений) любовь между мужчиной и женщиной, как мало кто из его предшественников, он чтил таинство брака превыше всех прочих таинств — и потому негодовал, когда любовь тем или иным способом обрекалась на бесплодие, профанируя самое себя. Он чтил разницу между мужчиной и женщиной, созидающую жизнь, — и потому отказывался внять политкорректным призывам этой разницы не замечать. Он громогласно называл культуру, порожденную развитым капиталистическим обществом и подменяющую человека потребителем, «культурой смерти», и без устали боролся со всеми ее проявлениями. Он знал, что Сатана, Враг Человеческий, так же реален, как Христос и Дева Мария, и вовсе не считал схватку с ним один на один чем-то устаревшим. Наконец, он верил, что только христианство по-настоящему объединяет людей, и был убежден, что людям очень нужно быть объединенными по-настоящему. Ибо нехорошо человеку быть одному. Это он знал точно.

Давным-давно, много лет назад, красивый польский юноша по имени Кароль Войтыла остался совсем один. И тогда в несчастьях, которые постигли его дом, укрытый на закате в соборной тени, он прозрел руку высшего промысла — и доверился ей. Он постепенно отказывался от всего, что еще могла подарить ему иная, светская жизнь. От театра, от поэзии, от женской любви. Потом — после искупительной жертвы покушения — от радостей физического здоровья. Он верил, что ему суждено иное, высшее призвание.

Кароль Войтыла не ошибся. Он в одиночку прошагал путь от семинариста-подпольщика до Верховного первосвященника, в одиночку изменил карту Земли и души людские, в одиночку взял на себя бремя ответственности за мир и вынес его на своих атлетических плечах. Все в одиночку — с ним был лишь Бог. Больше никого. Ему, Папе Римскому, было довольно.

Но однажды, в начале 80-х, Иоанн Павел II ужинал за одним столом с дюжиной молодых теологов. Один из них, сидевший как раз рядом с Папой, страшно робея и смущаясь, обратился к нему: «Святой Отец, я очень люблю поэзию и прочитал все Ваши стихи. Вы что-нибудь еще написали с тех пор, как стали Папой?» Тот ответил: «Нет, с тех пор ничего не написал». «Но почему, Святой Отец?» — спросил молодой теолог. И лицо Папы, всегда такого любезного и неизменно вежливого, вдруг застыло, он резко переменил тему разговора и отвернулся к собеседнику, сидевшему по другую руку. А минут через двадцать повернулся обратно, наклонился к любопытному юноше и тихо сказал ему: «Нет материала».


дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить