Вещь, знай свое место!
СЕАНС – 17/18
Несколько вопросов «почему?» — я не могу на них найти ответы и, видимо, не найду никогда. «Почему?» — не соединяется кружево, сделанное сегодня, но по старинной технологии, — с кружевом действительно «мольно-бабушкиным». «Почему?» — плечи такие же, как в распоротом пальто настоящего мужчины конца XIX века, живут отдельно, сами по себе, создают складочки с оборочками, показывают тебе язык и дразнятся: «Ну, прибивай нас тогда гвоздями, что ли». «Почему?» — деформация той туфли той ногой нас восхищает, а такая же туфля, сделанная на заказ под «каблучок рюмочкой, сбоку бантик, носик узенький», рождает самые низменные чувства вроде «пойду я лучше выпью чаю».
Про Надю Васильеву
Осязание — это для художника по костюмам главное. Присутствие обоняния тоже не мешает. Ну, и глухим быть не обязательно. Фактура складывается по типу «потрогать, понюхать, услышать» — и только потом вступают в работу глаза. Враги могут преподнести подарок в виде куска винила, перевязанного люрексной ленточкой и посыпанного нафталином: нюхай и определяй. Но ведь и друзей приличных выбирают по запаху, не только платья. Запах старого кекса присущ всем шерстяным юбкам, а валансьен пахнет засушенным гербарием, а лайковые туфли — хорошими солеными грибами в конце зимы. Шершавость нитяных переплетений иногда вызывает мурашки, и ты кружишься с ними в вальсе снежинок, Чайковского вспоминаешь — и уже физически не сможешь надеть цилиндр, обтянутый подкладочным атласом.
С удовольствием сделала бы целлулоидные фигуры, всунула бы в них актрис, а сверху налепила бы тряпочки.
Поздней осенью грязные старые листья собираются мрачными дворничихами в кучи. Если, несмотря на крики семьи, обеспокоенной чистотой окружающей среды, все же собирать по одному листику из тряпочек, доставшихся по наследству инженерным детям от родственных старушенций, и складывать их в кучи, а потом вытаскивать по одной и соединять в юбки, то может и получиться что-то.
Испытываю истинное наслаждение перед строем затянутых в корсеты актрис. Кульминация — их общий обморок, обязательно перед зеркалом, чтоб лежащих было вдвое больше. С удовольствием сделала бы целлулоидные фигуры, всунула бы в них актрис, а сверху налепила бы тряпочки. Невозможность шевелить руками, ногами и показывать любовь туда-сюда ходящей грудью открывает возможность приличной актерской игры с помощью чувств, выходящих из глубины желудка. Если сдавить его, то душа наконец-то вырвется из застенков человеческого обличья. Любимый мой Маковецкий доказал правоту этих слов своей гениальной игрой. Минимум движения телом, букв изо рта и подергивания ножками плюс молчаливое согласие с пластмассовым воротничком, ужасно натирающим шею, — и эффект налицо.
Изящный изгиб прекрасного обнаженного тела на шелке и лицо с чистым и ясным взглядом огромных пустых глаз — непонятны мне в связи со словом «эротика». Если же какой-нибудь несчастной задирает юбку, да не одну, посреди пустынной набережной мужчина, застегнутый на все пуговки, кнопочки и крючочки, то эротика — это.
В суконных мундирах, фетровых шляпах, но без страусов, с кожаными портупеями мы поедем на телеге в лес и станем егерями.
А ларчик просто открывался. Чик-трак — и ты в замке. А там теток видимо-невидимо. Разных-преразных, розовых и красных, толстых, тонких, безобразных, косых, кривых и прекрасных. Там и перламутровые есть. А еще они звенят, бренчат, поют, свистят, шуршат и скрипят. Да еще и переливаются. Открывают ларчики толстые противные дядьки в драповых пальто, шляпах-котелках и туфлях в галошах. Жирными пальцами перебирают теток, как червяков в банке, выхватывают из кучи и рассовывают по засаленным карманам. Ну куда им так много! Взяли бы одну попробовать. А тетки-то хоть и разные, а на самом деле все одинаковые. Всем им хочется любви и ласки, солнышка и цветиков, и чтоб вместо драпа были бы рыцарские доспехи, можно даже и бутафорские, дуэли были бы и гимны пели бы в честь Прекрасных Дам, и поэмы и оды слагали, а они бы уж платили сполна — на край света за своим любимым, все только для него и ради него.
О выставке в кафе «Идиот», что на Мойке
Детей люблю всех. Люблю их мам, пап, бабушек и дедушек. Люблю семьи, въезжающие в море на «Мерседесах» с огромными надувными лодками по бокам, охраной из ротвейлера с одной стороны и бультерьера с другой, с пулеметом на корме и семью каратами в ухе. Полосатые зонты, красные купальники, желтые сарафаны, синие шлепки и черные очки. Здорово! Но не мое… В суконных мундирах, фетровых шляпах, но без страусов, с кожаными портупеями мы поедем на телеге в лес и станем егерями. Мы выстроим свой замок, пророем реки и каналы, возведем мосты и будем жить долго и счастливо.
