Рецензия на сценарий «Конца века»
Органичная черта русской культуры — космизм, стремление в одном произведении дать образ Вселенной, метафору Истории. Без этого качества наша культура утратит ту яркость, истовость, которую ищут в ней затосковавшие обитатели «цивилизованного мира». Константин Лопушанский — режиссер, который взвалил на себя эту «предельную» функцию. Она идет ему, она — к лицу. Без него уже пятнадцать лет как кинематографический «народ неполный».
Как бы вы ни встретили в свое время его фильмы, признайтесь: визуальные образы и «Писем мертвого человека», и «Посетителя музея» остаются занозой в памяти. А это уже — пропуск в историю.
Видит Бог, я был — и во многом остаюсь — принципиальным противником первых двух фильмов Константина Лопушанского. Очень многое в их эстетике, в ответах, которые они давали на «проклятые вопросы», в ассоциативном ряду цитат, на которых они строились, относит их к категории «не моего кино». Замечу в скобках, однако, что именно отвержение Госкино его последнего сценария явилось для меня неоспоримым доказательством правоты режиссера-философа в том пессимистическом взгляде на развитие мировой цивилизации, который в радужном конце восьмидесятых казался преувеличенным. Однако все это дело вкуса, а индивидуальный вкус и объективное существование в контексте мирового (именно мирового, а не национального) кинопроцесса — вещи сугубо разные. Кинокультура — та же экологическая система, в которой волки и зайцы, крепкие мастера жанра и прирожденные авторы гарантируют взаимное выживание. Микеланджело Антониони и Серджо Леоне немыслимы друг без друга в кинематографическом космосе Италии шестидесятых годов. «Новая волна» — без французской гангстерской драмы. Но, как справедливо заметил кто-то, терпения в России навалом, не хватает терпимости. Так и кинематографическая политика последнего десятилетия шарахается из одной крайности в другую. Или конец света, или «все будет хорошо», или тотальное авторство, или тотальный жанр. Казалось бы, само имя всемирно признанного режиссера должно служить пропуском в производство. Однако… Оказывается, можно открывать мемориальные доски и музеи Тарковского или Параджанова, создавать декоративные культурные телеканалы — и при этом уничтожать одного из самых интеллектуальных режиссеров современности. Написал «одного из самых интеллектуальных» и задумался. Такого определения явно недостаточно. Ведь при всей напряженности философской рефлексии Лопушанского его фильмы — несомненное зрелище, гораздо более захватывающее, чем нафталинные исторические эпопеи или убогие разборки доморощенных гангстеров. Захватывающее, поскольку опирается на яркую и жестокую, по определению безграничную фантазию режиссера. И насколько более интересным могло бы это зрелище быть, если бы на ту же «Русскую симфонию» нашлись необходимые средства. Но уже того, что удалось снять (а «Русская симфония» — пока что лучший фильм режиссера), достаточно, чтобы опровергнуть те претензии, которые можно предъявить к «Письмам мертвого человека» и «Посетителю музея». В кинематограф Лопушанского ворвалась жизнь, хаотичная и завораживающая. Режиссерская же манера стала строже и органичнее. По иронии судьбы, кино-функционеры, очевидно, фильмов не смотрят и — ориентируясь на безнадежно устаревшие представления о режиссере — отказали ему в праве на творчество именно в момент творческого взлета. Кажется, то, что я сказал о зрелищности, входит в противоречие с общепринятым и подтвержденным самим режиссером представлением о нем как абсолютном авторе, визуальное воплощение фильмов которого можно вычитать уже из литературного сценария. Ну что же, сценарий «Конец века» — самый строгий и убедительный из сценариев Лопушанского. Почти бергмановское (читая, я уже представлял эти крупные планы женских лиц) психологическое противостояние памяти и забвения, боли и анестезии жестко структурирует картины русского Апокалипсиса двадцатого века. К сожалению, большинство лиц, определяющих культурные приоритеты в России-97, явно относятся к своим соотечественникам, как к стаду, которому достаточно телеигр и проповеди по воскресным дням. Ну что же, Константин Сергеич, примем по маленькой и засядем за триллер. Мало не покажется. Вам-то такие упыри знакомы, никакому Тарантину не снились.
Читайте также
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Mostbet giris: Asan ve suretli qeydiyyat
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве