Обмылок
Из ада в ад. Реж. Дмитрий Астрахан, 1997
Данный фильм дает редкую возможность не разбираться в многозначности его составляющих, поскольку многозначности нет. И в этом смысле работа совершенно целостная и ясная.
Намерения режиссера не просто обнаружились — на экране они начертаны поверх изображения, причем с большой буквы. Первое — преподать нравственный урок. Второе — сделать образец крепкого жанра. Этим задачам безусловно соответствует прямолинейность драматического сюжета о борьбе родной и приемной матери за ребенка, которая перерастает в бойню на почве ксенофобии.
Сюжет разрабатывается не столько в сфере исторического реализма или лирического историзма, сколько в пространстве мыльной оперы, топография которого всем известна. Всюду нанесена разметка, расставлены указатели, наново выкрашенные к случаю. Значит ли это, что адаптация смысла была произведена с целью ликбеза в области антисемитизма? Вполне возможно. Есть ли в подобной затее здравое зерно? Не берусь судить — здесь надо устраивать конференцию под названием «К вопросу о популярных методах трактовки цивилизации». Вопрос слишком неоднозначный. И если после просмотра фильма «Из ада в ад» вас будут уверять в том, как важно объяснять людям азы веротерпимости и как продуктивен в этом смысле решительный мелодраматический ход, то крыть вам будет нечем.
Но если, согласившись с аргументацией в принципе, вы в мыслях тихонечко вернетесь к киноповествованию как таковому (без его гуманитарно-прикладного значения), то столкнетесь со следующими признаками некачественного кино:
1. Схематичность и поверхностность исторического фона.
2. Чужеродность постановочной манеры по отношению к содержанию (что приводит к возникновению чудовищного жанра мыльной трагедии).
3. Отсутствие психологической детализации характеров, сосредоточение актеров на локальных сценах вместо создания полноценных образов.
Но ведь не может такого быть, чтобы автор, который делает не первую полнометражную картину и продюсируется достойными компаниями, творил все вышеуказанное простодушно. Видимо, надо искать второе дно, подводные течения, скрытые рычаги.
Например. Автору захотелось двинуть в сторону левого экспрессионизма: в дороге он обрел агитационный пыл и не стал бояться упрощений и условностей, посчитав, что пафос все искупит. Но в этом направлении он не добрался до полпути. Однако и для полпути все вышеперечисленное слишком вяло.
Чем может быть любопытна картина, так это фантастической уверенностью автора в том, что он знает потребности некоей им для себя придуманной аудитории. Он заранее знает, что зритель — недалекий, способный оценить трагедию бытового антисемитизма только в том случае, если она будет представлена на примитивном уровне.
Не считать ли тогда, что данный фильм есть жертва, которую принес художник во имя нравственного пробуждения масс? Можно принять за жертву, и тем самым помочь себе справиться с недоумением. Действительно, физиологическое наполнение бытового антисемитизма было и продолжает быть (несмотря на все объяснения) одним из таинственно недобрых трюков цивилизации, при котором ловко сжимаются века и создается эффект наложения первобытного тотемизма на христианский сюжет. Виртуозность подмены всегда вызывает безысходную обиду за это узкое место цивилизации.
Мы не будем распространяться дальше, поскольку сам фильм не дает для этого никаких оснований. В чем, собственно, и заключается его высокомерность.
Автор — насколько демонстрирует экран — считает, что его аудитории не стоит внедряться в глубины мироздания, а надо лишь принять на веру: кое-что неладно. Но тогда почему не предупредить актеров? А то некоторые из них, играя персонажей второго плана и фона, не тяготятся полноценным психологизмом и подыгрывают главным кто вприсядку, кто вприглядку. А главные очертя голову бросаются на баррикады зловещих эпизодов, как бы выходя на авансцену с сольными номерами. Поскольку статья сама собой построилась по принципу подозрений, можно было бы задуматься о том, не привнесены ли элементы театральности в повествование намеренно-дабы придать действию агитационный вектор. В заключение хочется сказать, что мы не настаиваем на бесполезности фильма как нравоучительной акции или, скажем так, не отрицаем его полезности.