«Не лжесвидетельствуй…»
Приятель покойника. Реж. Вячеслав Криштофович, 1997
Излюбленную коллизию нашего нынешнего кино, где герой, которому полагается сочувствовать, в силу обстоятельств или под влиянием окружающей атмосферы вдруг становится киллером (бандитом, убийцей, рэкетиром), можно рассматривать как ответ на невысказанную муку массового сознания, шизофренически раздвоенного между хрестоматийными нормами морали («не убий», «не укради» и т. д.) и реальными законами полукриминального социума.
Создатели фильмов предлагают зрителям своего рода психотерапевтическую процедуру: идентифицировавшись с героем, переступить вместе с ним через нравственные запреты, порождающие невроз, чувство вины и обрекающие на социальное поражение.
«Приятель покойника» Вячеслава Криштофовича хорош тем, что свободен от романтизма, и темные силы политического ли, мистического ли происхождения в действии не принимают никакого участия. Замечательно придумана история про то, как средний гуманитарий, доведенный до ручки, заказал собственное убийство, но, передумав, вынужден был отправить на тот свет не в меру исполнительного киллера. А затем из чувства сострадания женился на его вдове, усыновил ребенка, унаследовал дело — словом, занял освободившееся место под солнцем.
Эту историю, достойную самой отвязанной черной комедии, Криштофович снял в эстетике социально-бытового кино на морально-нравственную тему: с неспешными диалогами, долгими проходами по улицам, узнаваемой топографией Киева и массой подробностей повседневного бытия. От такого кино мы давно отвыкли. Потому обрадовались, как родному, интерьеру малогабаритной кухни, где стоит телефон со сломанной трубкой, настенным часам, в которых супруги держат наличность, домашним тапочкам покойного, которые вдова предлагает его убийце — одновременно фрейдистский символ и знак перемены участи.
Парадоксальное наложение такой стилистики на подчеркнуто внеморальный постсоветский сюжет дает эффект совершенно неожиданный. Отсутствие остраняющей жанровой дистанции заставляет зрителя с головой погрузиться в вязкое пространство без опор, где быт до конца понятен, выстроен на уровне элементарных причинно-следственных связей, а поступками персонажей помимо сознательных намерений — благородных ли, низких — руководит иррациональная сила. И, приглядевшись внимательнее, вдруг понимаешь, что сила эта — обыкновенная ложь. Привычная, как грязь под ногами, как серый дождь за окном, склонность нашего человека обманывать себя и других.
Мотив, вновь и вновь повторяющийся на каждом витке сюжета: человек выдает себя за другого или, в свою очередь, терпит чужое вранье. Главный герой не в состоянии объясниться с женой, которая ему изменяет, не может поставить на место великовозрастного ученика — нового украинца, который норовит использовать его как бесплатного переводчика: он не говорит всей правды ни приятелю Диме, ни любовнице, ни киллеру, с которым беседует по телефону. Он лжесвидетельствует на чужом бракоразводном процессе и к вдове киллера является, назвавшись приятелем покойного. И при том во всех случаях главный герой Александра Лазарева-младшего неизменно сохраняет облик и манеры интеллигентного молодого человека, приятного во всех отношениях, который бессознательно прячется от реальности за удобной, раз и навсегда натянутой маской. Сходным же образом маскируются все остальные: не из расчета — инстинктивно. Так комфортнее — настоящее «я» спрятано где-то впотьмах, а поступки совершает словно бы кто-то другой, словно бы и не он вовсе. Эта застарелая привычка не быть собой позволяет без напряга вписаться в любую жизненную ситуацию.
Любопытно, что в западном кино мотив обмена жизненными ролями (как, например, в «Face off» Джона By) раскручивается, как правило, в сторону непримиримой битвы героев за свою идентичность. У нас все наоборот: человек влезает в шкуру другого и разрешает таким образом насущные жизненные проблемы. Здесь особый тип личности, воспитанный десятилетиями существования в мире тотальной лжи, особая логика поступков, особый способ уйти от ответственности.
В картине Криштофовича, с ее обыденной, приземленной стилистикой, шизофрения предстает не как глобальная болезнь социума, но как заурядное вялотекущее состояние среднестатистического постсоветского индивида.
В финале, правда, авторы дают своему герою шанс единожды сказать правду: он предупреждает человека, которого «заказали», о грозящей опасности, и с изумлением обнаруживает, что кары небесные не обрушились на его голову немедленно, что его не убили, не сожгли, не разорвали на части… Значит — можно. Можно быть собой и при этом остаться в живых. Открытие обнадеживает.
Читайте также
-
Черная неделя жанрового кино
-
Школа: «Звезда» Анны Меликян — Смертельно свободна
-
Не доехать до конца — «Мы тебя везде ищем» Сергея Карпова
-
Слово. Изображение. Действие — Из мастер-класса Александра Сокурова
-
2024: Кино из комнаты — Итоги Павла Пугачева
-
Десять лет без войны — «Возвращение Одиссея» Уберто Пазолини