Трудноуловимый этический парадокс
Кавказский пленник. Реж. Сергей Бодров, 1996
Фильм «Кавказский пленник» — фантастически закономерное явление отечественного кинопроцесса. Его ждали, и он явился в соответствии с рецептурой: подтянутый, народный по духу, исторический по содержанию, социально актуальный по направляющей идее. На пути, обозначенном такого рода режиссерскими задачами, этот фильм, возможно, лучший из русскоязычных в прошедшем сезоне.
Но есть вопрос, который очевидно беспокоит в связи со всем этим. Сформулировать его можно примерно так: правильно ли, когда материалом для создания по-хорошему среднего романтического боевика становится фактура войны, которая идет — в данный момент? Обратим внимание, что ключевое слово — средний.
Вопрос этот представляется неоднозначным, потому что, как его ни формулируй, что-то ускользает. С одной стороны, ясно, что все превращается во все и ничто не является запретным для интерпретаций. Поэтому мы ни в коем случае не собираемся вкладывать в наши размышления ханжески-социальную тревогу. Здесь, скорее, тревога эстетического характера. И в этом отношении нас подстерегают большие опасности. Ибо для того, чтобы точно описать, какого рода претензия возникает у нас к фильму, нам надо сначала доказать, что это картина средняя не столько по своему художественному результату, сколько вследствие авторской задачи сделать жанр. Жанр действительно сделан, но он не получил подобающего ему статуса, став не средством, а основным кинематографическим сюжетом. Во всяком случае так выглядит на экране. Возможно, это невольный результат. Но он уже неотменим: слишком заметны швы, слишком очевидна тенденция скрупулезного конструирования. Плюсы очевидны: фильм смотрится на одном дыхании, дыхании в рассчитанном ритме, полезном для здоровья.
И вопрос опять ускользает от нас. Ведь мы не отрицаем полноценность боевика об идущей войне. Нам просто кажется этически неполноценным сочетание старательности, направленной на овладение расхожей схемой, — с фактурой длящейся в данный момент реальной драмы. Именно это соединение волнует нас в «Кавказском пленнике». И представляется бесконечно этически неверным. Сложность, однако, в том, что бессмысленно «винить» авторов — «виноват», скорее всего, тот, кто дает или не дает возможность что-то сделать из задуманного.
Кавказский пленник. Реж. Сергей Бодров, 1996
Предпринимая принципиальную для нас попытку объяснить, что же именно коробит в «Кавказском пленнике», мы хотели бы найти теоретическое объяснение происходящему, а не вдаваться в душевные комментарии. Проблема в том, что авторы занимаются не воспроизведением событий в определенном жанре, а делают жанр, насыщая его событиями. Это создает эффект, формулируемый нами как этическая неловкость (что в нашем понимании является минусом, отменяющим все плюсы). Причем, если бы являлось величие жанра, когда условности оборачиваются лишь поводом к буйной самостийности характеров и фабулы, то и структура обрела бы, как случается в таких случаях, оригинальность. Но так не получилось.
Получилось, что война как драма сиюминутная, длящаяся в данный момент, аккуратно упакована в рамки, бывшие в употреблении.
И есть в этом трудноуловимая унизительность.
Существует другая сторона этого вопроса. Сейчас наше кино в принципе увлечено поисками жанра (в прямом смысле). И пристальное внимание обеспечено той точке кинопространства, где его серьезно ищут. К любому прецеденту автоматически предъявляются большие требования. Таков культурологический момент, и он, на мой взгляд, ослабляет позиции «Кавказского пленника» — на территории отечества. Ибо допускаем, что на других территориях, где кинематограф привык к жанровой строгости, нюансы, которые пытались отметить мы, будут незаметны.
