Сам себе телевизор
Нынешний среднестатистический молодой человек просит от политиков только одного: чтобы они его не трогали. Больше всего он боится быть втянутым в политические авантюры. Сегодняшний «среднестатистический» хочет жить обыденной жизнью в мире без войн и насилия. Но. в молодежной семье не без урода-нонконформиста: каждый четверг в катакомбы филологического факультета Санкт-Петербургского университета спускаются активисты студенческой леворадикальной группы «Рабочая борьба», дабы на открытом политическом собрании порассуждать о революционном насилии. Чтобы попасть на собрание нужно прочесть объявление, а потом прийти в условленное место, откуда дежурный активист проводит вас в аудиторию. Там революционный лектор расскажет вам об убогости буржуазного либерализма и пошлости лицемерного гуманизма, он объяснит вам, почему нужно готовить великое потрясение устоев. Выступление будет изобиловать изречениями Льва Троцкого и цитатами из сочинений французского синдикалиста Жоржа Сореля.
Питерская «Рабочая борьба» знает, на кого ссылаться. Сорель и Троцкий доказывали: революционное насилие — высшая форма гуманизма. «Насилие — это доктрина в действии, чистая воля, а не умственная конструкция. Насилие пролетариата, понятое как манифестация, свидетельствующая о сознании классовых интересов, является прекрасным героическим подвигом; оно служит основным интересам цивилизации; оно может спасти мир от варварства!» — заявлял французский бунтарь. В пролетарском насилии Сорель видел «единственное средство, которым европейские нации, отупевшие от гуманизма, располагают, чтобы вновь ощутить в себе прежнюю энергию». Недаром его проповедь вдохновляла итальянских фашистов первого часа. Красный Лев Питерская «Рабочая борьба» знает, на кого ссылаться. Сорель и Троцкий доказывали: революционное насилие — высшая форма гуманизма. «Насилие — это доктрина в действии, чистая воля, а не умственная конструкция. Насилие пролетариата, понятое как манифестация, свидетельствующая о сознании классовых интересов, является прекрасным героическим подвигом; оно служит основным интересам цивилизации; оно может спасти мир от варварства!» — заявлял французский бунтарь. В пролетарском насилии Сорель видел «единственное средство, которым европейские нации, отупевшие от гуманизма, располагают, чтобы вновь ощутить в себе прежнюю энергию». Недаром его проповедь вдохновляла итальянских фашистов первого часа. Красный Лев октябрьской революции тоже не страдал излишним мягкосердечием. Он считал, что «даже в самом остром вопросе — убийство человека человеком — моральные абсолюты оказываются совершенно непригодны», ибо «моральная оценка, вместе с политической, вытекает из внутренних потребностей борьбы».
В одном из номеров московской комсомольской газеты «Бумбараш-2017» был помещен текст листовки анархо-партизан. Новоявленные герильерос, вероятнее всего, собирались поразить воображение читателя масскультурно-сексуальной символикой: «Так выберем же театр революции! Революция — это оргазм нации, а нация не способная к оргазму — это нация полных импотентов. Если ты импотент, пережевывающий тележвачку со сникерсом и в своих снах видишь только кучу резаной зеленой бумаги с рожами чужих президентов — беги вместе со всем стадом к пропасти. Если нет — будь реалистом, требуй невозможного!». Ничего нового, однако, во всем этом не было. Первыми осознали «реальность невозможного» те заряженные фрейдо-марксизмом парижские студенты-бунтари, которые в мае 1968 года подняли бунт против поколения отцов. Не будем забывать, что в то время политические вакханалии сопровождались сексуальной революцией.
В двенадцатом номере журнала «анархистов СССР» «Черная звезда» была опубликована статья «Десять лет беспредела», где живописуются подвиги британской анархистской федерации «Классовая война», которая сделала полем боя не только «приходящие в упадок индустриальные кварталы, населенные рабочими, но и ухоженные поселки богатых, и центральные площади», где теперь «витрины фешенебельных шопов рассыпаются от ударов анархистских булыжников». Другими словами, «Классовая война» придерживалась тактики прямого действия. «Когда мы разбиваем их машины, мы слышим вопли: это от зависти! — бросает своим оппонентам Роджер Скулл, боец „Классовой войны“. — Зависть? Нет, ребятки! Мы вам не завидуем. Мы вас ненавидим. Мы знаем: разбитый „Мерс“ или BMW — это удар в самое сердце яппи». Наши леваки занимаются пока только словесным и литературным терроризмом. Они без устали призывают «тебя» что-нибудь взрывать и кого-нибудь убивать, выказывая при этом трогательное законопослушание.
14 октября 1994 года рядом с факультетом журналистики Московского университета, который леваки величают «рассадником демзаразы», независимый профсоюз «Студенческая защита» устроил политическое шоу. Гордо реяли серпасто-молоткастые и анархистские флаги. Огромный черный транспарант украшала надпись «Капитализм — дерьмо!». Студент в маске галактического монстра рычал. Хлопали петарды. Анархисты расстреливали чучело буржуя из игрушечных пистолетиков и автоматиков. Классовый враг был представлен в виде изящного подтянутого мажора с гербалайфовским значком на лацкане пиджака: «Хочешь похудеть — спроси меня как!». После расстрела чучело было предано огню. На зрелище взирал с постамента невозмутимый Михайло Ломоносов. Какая-то студентка влезла на его могучие плечи и зачитала «Хартию студенческой вольности». «За права и интересы студенчества! Мы — мотор революции! Мы будем бить по штабам!» — кричала она. (Оговоримся, что предпоследняя фраза пламенной революционерки является почти дословной цитатой из неомарксиста Герберта Маркузе — он называл студенчество «малым мотором», который «должен завести большой мотор рабочего класса», а последняя напоминает лозунг, который бросил Мао Дзе Дун хунвейбинам. Немудрено: в новой левой тусовке весьма популярна формула трех «М»: «Маркс — Бог; Маркузе — пророк; Мао — меч», изобретенная европейскими леваками-шестидесятниками).
Трудно не заметить, что левая молодежь стремится придать своим акциям максимум зрелищности, дабы привлечь внимание СМИ и прежде всего телеведения. «Чтобы совершить революцию сегодня, вовсе не обязательно бросать восставшие толпы на штурм Зимнего Дворца или Останкино. Достаточно талантливо отснять момент революции и умело смонтировать пленку. Мир, где реальность уже и на зрительном уровне помешана с мифами и миражами, удобное место для таких экспериментов», — заявляет в журнале «Черная звезда» некто Эдуард Михневский. Наиболее азартно экспериментировать в мире миражей и реальности наши новые левые начали после ознакомления с опытом ситуационистского Интернационала — объединения художников-радикалов, которые в бурные 60-е изобретали новый способ революционного действия. Ситуационисты желали противопоставить гипнотической власти «общества зрелищ» его же слова и символы. Его же тотемы. В своем журнале словесные пузыри комиксов они наполняли политической риторикой: «освобождение рабочих — дело самих рабочих» — с улыбкой заявляли обворожительные героини. Это должно было воздействовать на подсознание обывателя и приводить его к отторжению «материализованной идеологии» «общества зрелищ». В одноименной книге гуру ситуационистов Ги Дебор провозгласил: «Зрелище представляет собой не просто набор образов, но общественное отношение между людьми, опосредованное образами». Недалеко от московского университета располагается клуб имени Хо Ши Мина, где новые левые предаются эстетическим забавам: проводят различные выставки и концерты. В клубе частенько выступают анархистские панк-группы «Убитый Листьев» (якобы российский аналог «Dead Kennedies») и «Отряд особого назначения» (ОСН). «Михаил Бакунин смеется. У него куча мыслей при отсутствии денег. На Арбате стрельба, во рту кисло. Ирокез Бакунина похож на веник. Ему все это фиолетово. Он слушает Егора Летова.» — таков небольшой фрагмент из длиннющей баллады ОСН «Бакунин вернулся». Апостол анархии представлен здесь припанкованным наркоманом и фанатом «Гражданской обороны».
В новой левой тусовке наркотики пользуются большим спросом. Но даже наркомании леваки стараются дать идеологическое объяснение. «Нужно добиться легализации наркотиков, чтобы Система не могла контролировать твое сознание с помощью телевизора. Ты — сам себе телевизор!» — написано в обращении партизанского движения. Подобного рода рассуждения — не более чем низкопробный римейк «религии ЛСД» или «политики экстази» американского психолога Тимоти Лири, обобщившего и упростившего богатый психоделический опыт художников и поэтов — от Уильяма Блэйка до сюрреалистов. Западные идеологи контркультуры довели концепцию Лири до абсурда; наши новые левые — до шалости.
Впрочем, на Западе леваки — тоже довольно пестрая компания. Эстетствующий Джерри Рубин и основатель «Красных бригад» Ренато Курчо — оба новые левые. С той лишь разницей, что первый выступал лишь за легализацию наркотиков; второй же организовывал похищения боссов и убийства политиков. В революционном насилии он, подобно упомянутым выше Сорелю и Троцкому, видел высшее проявление гуманизма. После убийства Альдо Моро — председателя христианско-демократической партии — он заявил: «Убийство Моро — это акт революционной справедливости, самый гуманный из тех, что возможны в обществе, разделенном на антагонистические классы». Недаром Ренато Курчо чтут превозносящие идею насилия конспираторы из «Рабочей борьбы». В свою очередь Джерри Рубин весьма почитаем в московском клубе имени Хо Ши Мина.
Москва клубится, Питер сжимает кулаки.
Новый левый бунт выливается в разные формы. Но причина его проста: с одной стороны — нежелание быть обывателем, среднестатистическим молодым человеком, с другой — экзистенциальная скука — то чувство, которое движет художником Дино — героем «Скуки» Альберто Моравиа: «Скука настигает меня в те мгновения, когда я ощущаю абсурдность окружающего меня мира, то есть тогда, когда он становится каким-то неполноценным, не способным убедить меня в реальности своего существования».
Стремясь почувствовать реальность и полноту собственного бытия, одни бунтари погружаются в наркотический транс и расцвечивают окружающий мир кислотными красками, другие воспевает идею насилия, третьи проводят веселые революционно-политические шоу. Однако все это скорее напоминает выездные праздники военно-исторического клуба имени 1968 года, нежели реальные претензии на левую часть политического спектра бывшей колыбели мировой революции. Западный вирус достался нам уже с изрядной прививкой конформизма, а потому болезнь, скорее всего, будет проходить скоротечно и без осложнений.
Читайте также
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Mostbet giris: Asan ve suretli qeydiyyat
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве