Подробности
Сценарий Ренаты Литвиновой, по которому был поставлен этот фильм, назывался «Принципиальный и жалостливый взгляд Али К.» Имя главной героини, одинокой женщины без возраста, давно брошенной мужем и только что — сыном, исчезло из названия фильма. Принципиальный и жалостливый взгляд автор присвоил себе. Этим взглядом он буравит доживающую последние несчастливые дни Алю, ее старуху-мать, малахольных подружек, беспардонного жениха и других обитателей малонаселенного пространства истории, рассказанной с удручающей обстоятельностью.
Сценарная проза Ренаты Литвиновой — непростой инструмент. Играть на нем можно, однако любой неосторожный жест грозит обернуться чудовищным киксом, а своеобычная манера — жеманством и манерностью. В работе с такого рода сценарной прозой спасительно присутствие легкого режиссерского дыхания и губительно — глубокомысленное придыхание. Режиссура «Принципиального и жалостливого взгляда» дышит тяжело. Повышенный градус литвиновских диалогов и сюжетных ситуаций, на мой принципиально безжалостный взгляд, вступает в досадное противоречие со стилистикой режиссерского повествования. Режиссер пал жертвой нескольких обстоятельств. Злую шутку сыграл синдром первого фильма: автор с усердием неофита доказывает свое право на профессию. Это усердие ощущаешь физически. Каждый кадр выстроен с въедливой дотошностью, но от изобразительной опрятности тянет холодом и несвободой. Воздух словно выкачивается из кадра — подобно тому, как в финале вода вместе с прожитой Алей жизнью исчезает в черном отверстии ржавеющей ванны. Режиссерский пафос вполне внятен: новое российское кино успело подзабыть, что такое композиционно выстроенный кадр, не говоря уже о втором плане, светлой памяти которого впору посвящать серьезные монографии. Однако мертвое щегольство раздражает не меньше, чем небрежность. К тому же режиссер никак не может изжить из себя художника, расстаться с навыками первой своей профессии: он искренне, с преступной по отношению к фильму упоительностью любуется фактурами — изысканно обшарпанными стенами комнат, изысканно набухшей от воды книгой, изысканно стекающими с темных волос каплями. Камера неспешно обшаривает пространство, превращенное в хранилище натюрмортов: ножницы картинно распахнули крылья перед зеркалом на подоконнике, цветы грациозно замерли в глиняном горшке, чайный сервиз из фарфора белеет на круглом столе, накрытом к завтраку. За чрезмерную увлеченность фактурой приходится расплачиваться. В этом смысле «Принципиальный и жалостливый взгляд» — при всем отличии режиссерской манеры — болен той же хворью, что и другой недавний питерский игровой дебют — «Концерт для крысы» Олега Ковалова.
Принципиальному и жалостливому взгляду Александра Сухочева отчаянно недостает легкости и жесткости, которых требует литвиновская драматургия, зато он преисполнен многозначительности, чего литвиновская драматургия не то чтобы не требует — боится как черт ладана. Ушедшая в свои мысли Аля (Наталия Коляканова) на крупном плане долго и задумчиво водит нервным пальцем по краю чашки. Ее мать (Татьяна Окуневская) на крупном плане перебирает осколки разбитого блюдца, а потом включает старенький проигрыватель и ставит пластинку, с которой несется «Татьяна, помнишь дни золотые…» Колеса пригородной электрички на крупном плане смачно лязгают по рельсам. И все неспроста.
В сценарии Ренаты Литвиновой был эпизод, когда Аля рассказывала подруге об одной из своих детских обид: мать решила сэкономить на билете в электричке и публично отреклась от Али, заявив контролерам, что это совершенно чужая девочка и что ее просто попросили присмотреть за ней в поезде. Режиссер трактует этот эпизод как главную травму, все определившую в невеселой Алиной жизни. Но горький сюжетец, рассказанный у Литвиновой как бы в проброс, срабатывает в сценарии убедительнее, чем в фильме, где придумана подробная линия Али-девочки, чей облик возникает в воображении Али-женщины и чей смех звенит в ее ушах. Звенит с той же настойчивостью, с какой режиссер пытается сделать мне красиво и больно одновременно, эстетизируя одиночество, боль и отчаяние.
Читайте также
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Mostbet giris: Asan ve suretli qeydiyyat
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве