Бедные люди
Бывают фильмы опоздавшие. В лучшем случае их объявляют итоговыми, в худшем — эпигонскими. Если исходить из того, что сам процесс — есть.
За те четыре года, пока снималась картина Александра Сухочева «Принципиальный и жалостливый взгляд», разразился системный кризис. Для художника с именем, который дебютирует в кино, ситуация патовая. Входить «на новенького» персонажем агонизирующей контркультуры — поздно, откликаться на конъюнктуру, как раз и заменившую процесс, — рано. Не зная броду, не суйся в воду. Появись эта лента году в 1992-м, вослед «Кругу второму» и «Счастливым дням», и была бы воспринята как прощальная, несколько эстетская «чернуха» о маргиналах, сделанная на чистой пластике. Но сейчас уже вовсю ищется алгоритм социального оптимизма — в диапазоне между Меньшовым и Астраханом. И если анализировать исключительно фабулу и актерскую игру, то — «все уже было», и ссылка на действительные обстоятельства, отраженные в сценарии, не убеждает, ибо внеэкранной «жизни» нет по определению. Табу. «По жизни», впрочем, было все равно иначе: рассказанное в фильме случилось не с матерью и дочерью, а с матерью и сыном. Что это меняет? Семья как метафора распада. Дочь рвется на свободу, в неведомый и страшный мир, с наивностью отчаяния. Бессильная мать, вчера еще домашний тиран, уже ничего не понимает в окружающем мире, но одержима родительским инстинктом: уберечь дитя от зла мира. Знакомая картина? Но, как выясняется, дочь не так уж беспомощна — срабатывает условный рефлекс безопасности, и она отвергает попытки двух подруг втянуть ее как в подозрительные игры с сектантами, так и в темную уголовщину. Героиня смертельно больна. На смертном одре она мирится с матерью. Но это уже никому не нужно, и резкое, щемящее чувство жалости к героям вдвойне подозрительно — уж не сострадание ли к малым сим из нас выколачивают, когда они с а м и виноваты. Зачем упорствовать в пребывании на обочине жизни в момент появления нового Магистрального Пути, зачем навязывать социальные толкования и без того уязвимой ленте? На жалости теперь делают политический капитал. А что Утопия сменила вектор, и игра идет опять в одни ворота, — так это нормально, по другому в «этой стране» не бывает.
Но, боюсь, и в 1991 году лента Сухочева выпала бы из «процесса». Она вообще восхитительно «лишняя». Еще недавно для многих героев смерть была единственным достойным убежищем, метафизической местью за экзистенциальное отщепенство. А тут рвется единственная живая связь между людьми. Необратимо. Контрабандой в наше кино возвращается трагедия. А где трагическая вина, где личность, на чем строить действие?
С действием и впрямь незадача. Сухочев полагается больше на изобразительный ряд. Внутренняя драматургия выстроена почти исключительно на «атмосферных» кусках, паузах, когда просверкивает Божий мир посреди кошмара, неправильный и нелогичный. Люди живут в комнатах, где предметы непоправимо потеряли свое место и назначение. Несмотря на обилие когда-то и зачем-то приобретенных вещей, вокруг — голо.
Привыкнув оперировать мнимостями, критика уже и забыла, что значит сопротивление материала, — это когда сделано всерьез. Высокая изобразительная культура ленты лишь помогает увидеть мировоззренческую наивность, с которой формулируется главный вопрос: почему нельзя спасти человека? Надо пытаться, конечно, можно выручить и до поры до времени сберечь, но почему итоговое заведомо не зависит от другого человека? На фоне торжествующих спасителей очередных абстракций — от Народа до Демократии, — и сам вопрос — негромкий, извиняющийся — как-то нелеп. Фильм не опоздал. Он лишний, как и его герои, поскольку резонирует оборванным линиям развития нашего кино. Тема моральных ловушек напоминает о «Плюмбуме» и обидно незамеченном «Шуте» Андрея Эшпая. Тема нарушенных ролей в семье отсылает к еще одному выпавшему из времени квазичернушному шедевру — «Мужу и дочери Тамары Александровны» Ольги Наруцкой, — фильму, словно сейчас снятому… Все это, однако, «мимо денег». И — «идеологий».
Проще апологетам эстетического прогресса. Фабульная архаичность картины хоть кого позабавит — даже тема сектантов непременно вызовет в памяти то ли «Тучи над Борском» (1960) Василия Ордынского, то ли честно забытый за ненадобностью «Цветок на камне» (1962) Сергея Параджанова — вроде как Павел Федотов явился вслед за Джорджо Моранди, а мы и того уже прошли! …Хотя Вагрич Бахчанян — тоже, кстати, художник — говаривал: «Лишний человек — это звучит гордо!»
Читайте также
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»
-
Школа: «Теснота» Кантемира Балагова — Области тесноты
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера