Вадим Абдрашитов: Если бы Достоевский был кинематографистом и жил в Швеции, то он мог бы стать вторым Бергманом
Для меня Бергман — это совершенно отдельный кинематографический материк. Таких отдельных кинематографических миров со своим особым пространством и временем, со своими пленяющими законами жизни — довольно мало. Существует догадка о том, что наш мир бесконечен как в сторону увеличения масштабов его измерения, так и в сторону уменьшения, что можно говорить о тождественности устройства микромира и макромира, одного атома и Вселенной в целом. Бергман, выстраивая миры вселенской значимости и модели существования в них, работает не с макрокатегориями, а с отдельными микрочастицами бытия. Я не хотел бы проводить параллели, которые всегда огрубляют оба уподобляемых явления, но, в принципе, если бы Достоевский был кинематографистом и жил в Швеции, то он мог бы стать вторым Бергманом, или даже первым. Достоевский на самом деле тоже занимался микромиром — по-другому, по-своему, в традициях русской литературы, — но его метод познания природы и человека, обращенный не к эпике, а к устройству отдельного человеческого «атома», — очень схож с бергмановским. Этот режиссер может в фильме, где ничего особенного вроде бы не происходит, рассказать нечто, затрагивающее меня, человека совершенно другого менталитета, далекого от шведской жизни — потому что в его картинах отражен, как в капле воды, весь мир, частицей которого являюсь и я. Самая показательная в этом смысле картина — «Сцены из супружеской жизни». Если я перескажу этот фильм, вы спросите: «Ну и что?» Супружеская пара. Муж ушел к другой, но в душе он по-прежнему любит свою первую жену. Вот содержание двухсерийного телевизионного фильма. Здесь в принципе отсутствует какая-либо ярко выраженная коллизия. Но это делается с такой прозорливостью по отношению к человеческому микрокосму, с такой интуитивной тщательностью, так подробно и так гуманно, что частная история, которая в любой другой интерпретации всегда останется частной, перерастает рамки мелодрамы.
Мне сложно говорить о фильмах Бергмана в целом, поскольку в конечном итоге все картины Бергмана объединяет только личность художника, его метод познания; и многомерность мира, который выстраивает Бергман, влечет за собой многомерность трактовок. Плодотворность, жизненность любого фильма, любого произведения искусства вообще — в бесконечном порождении смыслов и пониманий. И в этом отношении картины Бергмана говорят сами за себя.
