Hard
О ’Лимите’ говорят или с патетическим воодушевлением, или с брезгливым раздражением. Фильм уже снискал призы и фельетоны. Панегирики, перемежаясь с разносами, лучше всего создают видимость События, контуры которого упрямо проявляются в стычке поколений, в борьбе передовых сил (в жизни, в искусстве) с отсталыми. Разумеется, новое понятно не всем. А лишь тем «новым русским», для кого фильм изначально объявлен культовым, презентирующим new life style — hard. Объявлен манифестом вышедших на тропу войны завоевателей, гуннов, неоварваров.
Ясное дело, неновым этот рычащий пафос недоступен, он не ударяет в мозги, не возбуждает Вероятно, оттого фильм не кажется им столь пленительно свежим. Если и видятся в картине россыпи чего-то стильного, они связаны с Козловым и с Машковым. Первый старательно имитирует надводные фейерверки Ка-ракса, второй — модный в прошлом сезоне стиль «мафиози». Но то, что Козлов умеет классно снимать, известно всем, а некоторые успели убедиться в неординарных актерских способностях Машкова еще до того, как он оттеснил с пьедестала почета Харатьяна (см. Cosmopolitan, N3). Так что, резюмируют неновые, о ’Лимите’ можно было бы благополучно забыть в ожидании следующих, более удачных режиссерских работ Дениса Евстигнеева.
Но забыть не дают — усиленно гонят “волну’. Давая понять, что она не просто «новая», а прямо-таки новейшая. И не одни легкомысленные журналистские перышки включились в эту кампанию, но и перья иных эрудитов, неплохо усвоивших уроки французского. Ведь если чему и можно поучиться у этой нации, так это «шовинизму» в оценке своей культуры по отношению к другим. О том, как легко критику из космополита превратиться в нечто противоположное, предупреждал еще Трюффо Нам об этому некому напомнить — а надо бы.
По мере того как возрастает насмотренность питерско-московской профессиональной публики, у каждого — на своем уровне — возникает чувство пресыщения. Вчера бросало в жар и холод от бессоновской “Подземки*. Сегодня ’Леона’ можно посмотреть где угодно в полупустом зале, а на страницах газет прочесть о том. что, несмотря на мощную финансовую подпитку, оказалась едва ли не блефом французская ’необарочная волна’. Ее представители, мол, честно отрабатывают свой имидж, снимая один за другим мертвенные опусы. То ли дело у нас.
Пройдя этап низкопоклонства перед Гринуэями, мы открываем собственную спонтанность, витальность — хотя и втиснутую в постмодернистские рамки, но аппетитно пахнущую варварством, язычеством, свежей кровью русского капитализма. «Лимита’ — это вам не какая-нибудь „Никита“. Тем более — не вялый образчик стиля grunge, муссирующий скучные проблемы западного „поколения X“. Hard — ’Лимита’ даже своим названием узаконивает скачок из помоечной пролетарской чернухи в виповский криминальный разгул Который не обходится тем не менее без ностальгирования по босоногой юности, Красной площади и банке патиссонов. Компьютер — еще один сравнительно новый персонаж нашей культурной мифологии. Виртуальная реальность начинает замещать на экране столь же манящую и ускользающую Заграницу. Однако и та, и другая сегодня равно доступны для богатых. И вопрос только в том, как выйти на орбиту материального процветания, что автоматически дает и входной билет в випов-скую тусовку». **) Создателям фильма нелишне было бы поинтересоваться личностью истинного суперхакера — американца Кевина Митника. Этот ’джентльмен компьютерной удачи” питался только пиццей, носил second hand и плевать хотел на money-money. Но у нас, видать, и хакер другой.
Именно это более всего заботит хакера — главного героя «Лимиты», именно это ставят в центр внимания ее авторы. В то время как выхолощенные Бессон и Каракс возятся с нищими маргиналами, обитающими в ночлежках и под мостами, полнокровный Евстигнеев декларирует крутизну нуворишей и обслуживающей их челяди. В то время как Алекс и Леон несут крест изгойства и жертвуют всем ради любви. Иван Ворошилов с товарищем способны испытать лишь рудименты былых чувств (и былого изгойства), когда крадут в магазине те самые допотопные патиссоны. Эстетствующие Каракс и Бессон делают тем не менее кино, захватывающе рассказанное и пробивающее броню эстетизма огнем страстей, выразительностью лиц, искусством монтажа и мобильностью крупных планов. Евстигнеев никак не может вытянуть из расползшегося видеоклипа каркас сюжета, чередует в монтажной судороге унылые флэшбэки с жирными гротескными мазками и с бликами прожекторов на стадионе, где плакатно плачет новоявленный ВИП.
Да разве нам указ Каракс с Бессоном? — скажут “лимитчики’ — У нас своя жизнь, своя витальность и своя ментальность. Своя — да только немного заимствованная, начиная со слов и кончая маленькими киношными хитростями, превращающими экранную Москву в Париж или Нью-Йорк. Но западная упаковка, джентльменский набор жестов и клише не могут скрыть домашнего происхождения продукта и производят незапланированный пародийный эффект.
Сквозь простительные профессиональные издержки дебюта различим неподдельный энтузиазм, с которым авторы живописуют своих молодых волков. В ход идут бравурные краски: как это рискованно и по-нынешнему романтично — быть крутым, ходить по острию ножа, ощущать себя причастным к ритуалам новой элиты. Право, бестактно было бы заподозрить, что эти мальчики на самом деле узко прагматичны, а их сознание лимитировано той же самой совковостью, которой научил ВЛКСМ. Их криминальность вырвалась наружу — но только для того, чтобы одним махом перепрыгнуть через социальную ступеньку и влиться в истеблишмент.
Помешать им уже никто не сможет. Но смешно и грустно смотреть на интеллектуалов, бегущих задрав штаны за лимитой и объясняющих новым хозяевам жизни, как в ней себя вести и что о себе думать. Вести себя те будут как положено: убийство Мажарова и убийство Листьева тому примеры. Да ведь именно эти примеры более всего гипнотизируют вчерашних маргиналов: наконец они чувствуют себя не на обочине жизни, а в ее кровавой сердцевине.
