Пассивной юности мудборд — «Здравствуй, грусть» Дурги Чю-Бозе
В кинотеатрах можно посмотреть «Здравствуй, грусть» — экранизацию романа Франсуазы Саган о расслабленных каникулах и тревожных семейных переменах. О том, удалось ли режиссеру играть в такт Саган, или исполнение получилось мимо нот, пишет Антон Фомочкин.
Сесиль (Лили Макинерни) вместе со своим отцом Раймондом (Клас Банг) счастливо проводит лето на Лазурке (а если точнее, в Кассисе). Нерасторопное, ленивое время, когда любое действие, отличное от полуденной или предвечерней дремы, невольно воспринимается как самое ценное событие уходящего дня. Что останется героине от этих недель? Собранные с берега ракушки и отблески томительных печалей. А также воспоминания. О жадных подростковых поцелуях и непредсказуемых парусных прогулках с местным романтиком Сирилом (Алеша Шнайдер). О часах, проведенных с отцом за раскладыванием пасьянса. О танцах под что-нибудь живое и веселое, чтобы ритмы кружили и отгоняли грусть. И, конечно, о пытливом взгляде Анны (Хлои Севиньи), доброй подруги матери Сесиль, давно ушедшей из жизни.
Своим спокойствием и элегантным превосходством, воспитанными в уважаемом модельере вместе с прямой осанкой, эта женщина вселяет едва ли рационально объяснимую тревогу. С появлением Анны все разом меняется — пусть формально, не меняется и ничего. Но теряет свой статус-кво очередная отцовская подружка Эльза (Наиля Арзун). Резко перестает хватать прибрежной, освежающей свободы Сесиль, словно взор гостьи оценивает каждое ее действие. И, что страшнее, одним присутствием Анна угрожает местному порядку повседневной беспечности. И с этим Сесиль мириться не намерена.
Море уже не было по колено
Иногда между ребенком, взрослеющим в неполной семье, и его родителем складывается особая, доверительная связь. В которой некто третий, приходящий (получи он авторитет или хотя бы скромную возможность иногда поучать дитя) неминуемо прослывет в глазах чада категорически лишним человеком. Подобному вероломному вторжению в свою уютную, пусть и донельзя разбалованную жизнь, противится и Сесиль.
Но о более точных мотивах каждого из героев в новой версии «Здравствуй, грусть» придется лишь догадываться, используя одноименный бестселлер Франсуазы Саган в качестве лирического подстрочника. Тайну внутреннего монолога в этой интерпретации классического романа хранит не жест и не взгляд, а мессенджер в смартфоне, залипая в котором, реализует свой коварный замысел молодая героиня. Все ходы ее плана, впрочем, потребуется додумать самостоятельно, полагаясь либо на интуицию, либо (вновь) на воздушный слог первоисточника.
Адаптировать этот роман нужно, словно по наитию, поддаваясь наваждениям и сомнениям
Растревоженная восьмая глава «Грусти» (та, что во второй части книги) была посвящена похмельному пробуждению Сесиль, после того, как та чуть перебрала на светском выезде. Утро было добрым, но приятную истому, омраченную разве что тяжестью в затылке, мигом смахивает появление в спальне Анны, решившейся на тет-а-тет. Вместо разговора обе героини поочередно разглядывают неуверенно копошащуюся мушку, что распласталась на плитке пола. Насекомое беспомощно барахтается, картина тягостная.
«Наверное, эта мушка — калека» — думает книжная Сесиль. Такой же «мушкой-калекой” была у Саган и назойливая мысль юной героини о том, как бы ловко разлучить Раймонда с Анной. Ведь все так просто! Как разогнать тучи с неба: достаточно только поднять вверх руки, напрячь ладони и провести ими в разные стороны. Так эта идея и ворочалась в сознании вчерашнего подростка, жалобно жужжала, отвлекая от тишины.
Новая версия может разве что вдохновить кого-то собрать дизайнерскую доску на пинтерест
Дебютантка Чю-Бозе отмахивается от этого раздражающего звука, вручая Сесиль наушники; их напряженное распутывание — один из центральных саспенс-моментов фильма. Однако проблема новой «Грусти» далеко не в том, что героине вручили смартфон. Горе у Саган наступало из-за того, что лихорадочная ревность дочери побуждала ее думать слишком много, отвлекала от сладостного каникулярного ничегонеделания. Сесиль огрызалась на перспективу благовоспитанной заурядности, к которой привела бы ее семью Анна. Ключевым эпизодом несвободы (отсутствующим в фильме) была сцена, когда потенциальная мачеха втихую заперла подростка в комнате. Лазурка сужалась для нее до неволи четырех стен. Для удушающих объятий подкрадывался фантомный Бергсон, труд которого мучительно штудировала Сесиль (вместо обжиманий с Сирилом) по настоянию Анны. Море уже не было по колено.
Но если в новой «Грусти» кто-то и думает слишком много, то это писатель-культуролог Чю-Бозе. Роман Саган из тех, что заслуживают быть в исключительно мягкой обложке, ведь он нетверд и мятежен, как сознание капризного и смышленого подростка. Это чтиво, молодое и страстное, стало бы слишком тяжелым, облачи вы его в картон. Кто захочет держать в руках кирпич, ерзая в шезлонге под лучами закатного солнца?
Так и адаптировать этот роман нужно, словно по наитию, поддаваясь наваждениям и сомнениям, как Сесиль. Нельзя сказать, что, работая над своей «Грустью», Отто Премингер не думал, а лишь поддавался всем подряд порывам. Но он язвительно выводил высший свет (в такт Саган) на чистую воду и, сгущая краски, придавал двусмысленность поцелуйчикам и нежностям Сесиль и ее отца. Модернистское для эпохи кодекса Хейса чередование монохрома и техниколора той версии пленило Трюффо, а Годара воодушевило позаимствовать для своего дебюта как Джин Сиберг, так и ее Сесиль. Новая версия может разве что вдохновить кого-то собрать дизайнерскую доску на пинтерест.
Прежними остаются как вводные, так и трагические последствия
«С мерзкими людьми всегда веселее». Герои «Грусти» Саган — несовершенны, уязвимы, жалки. Разве что воспитанный Сирил грозил главной героине браком, чем только приближал свою неизбежную участь — остаться бурным сезонным развлечением. Чю-Бозе, если верить ее интервью, отрезвляюще равнодушна к первоисточнику. Она выступает распорядительницей на этом балу, прикидывается Анной и приводит к нормальности всех, кто попадается на глаза. Раймонд — уже не легковерный плейбой и чувствительный родитель-напарник, а представительный Клас Банг с выправкой условного архитектора или искусствоведа, который делает балетную растяжку по утрам. Дурочка Эльза (пассия отца), падкая на богатых и влиятельных мужчин, теперь почти что дубль-Анна — изъясняющаяся меткими афоризмами брюнетка, в которой нет и грамма наивности.
Желание Раймонда браком прибиться к взрослости и нормальности при таком смещении акцентов теряет всякий смысл. Совершенно неясно, чем одна цепкая и мудрая интеллектуалка отличается от другой, кроме цвета волос? И как тогда Эльза, будучи столь прозорливой, может купиться на корыстную сноровку Сесиль? Контркультурная икона Хлоя Севинья, которую Чю-Бозе определяет аватаром чопорной благоразумности, здесь, наверное, лучшая иллюстрация того, насколько мимо нот играет дебютантка. Для того, чтобы сделать по-своему, стоило, вероятно, зайдясь в бунтарском угаре, переписать текст Саган под чистую. Однако прежними остаются как вводные, так и трагические последствия, а создается — депрессивный мудборд, в котором люди остаются лишь частью композиции.
Читайте также
-
И прочий лытдыбр — «Ровесник» Федора Кудрявцева
-
Эта братская, братская любовь — «Дружба» Эндрю ДеЯнга
-
Откровенность как стратегия
— «Что знает Мариэль» Фредерика Хамбалека -
Сестра — тоже человек — «Гадкая сестра» Эмили Блихфельдт
-
Постоянство участи — «Белый пароход» Инги Шепелевой
-
Квадраты и насекомые — «Зона интересов» Джонатана Глейзера