Квадраты и насекомые — «Зона интересов» Джонатана Глейзера
В отечественном прокате фильм-отличник 2023 года (Каннский Гран-при и «Оскар» лучшего иностранного фильма) «Зона интересов» Джонатана Глейзера. Пока мировая критика продолжает спорить, авангардна ли мысль режиссера, мы пытаемся понять, о каких на самом деле зонах идет речь, и при чем здесь супрематисты и пчелы. О картине — Глеб Колондо.
Есть фильмы, к которым сложно подойти критически — очень уж они давят. Например, темой. Или авторитетом. В случае с «Зоной интересов» комбо: драма о Холокосте, у которой и «Оскар» за лучший иностранный фильм, и Гран-при в Каннах, и еще куча всяких-разных премий-номинаций. Попробуй ее такую поругай.
Дело, правда, не в том, что критиковать хочется. Скорее, нужно; хотя бы ради разнообразия, ну и для порядка, конечно. Пускай идея, согласно которой искусству следует вызывать дискуссии, предельно затерта — но разве ее успели отменить?

За что мы могли бы попенять Глейзера? Скажем, за некоторые внезапные приемы, которые как будто не слишком укладываются в общий художественный ряд. В самом начале, перед тем как представить нам Рудольфа Хесса (коменданта Освенцима, который вместе с супругой и детьми проживает на территории лагеря в доме со всеми удобствами) режиссер в течение двух с лишним минут демонстрирует черный экран в сопровождении мрачной атональной музыки. Зачем бы?
А на 45 минуте секунд на двадцать возникает красный квадрат (или прямоугольник), вырастающий из алого цветка в саду фрау Хесс. А это к чему?
Нельзя отгородиться от ужасов мира
Да, можно предположить, что в первом случае зрителя сталкивают с беспросветным мраком описываемого исторического периода. А во втором перед нами кровь, которая несмотря на то, что персонажи упорно ее не замечают, уже заполнила кадр до краев.
Звучит вроде разумно, но как будто не вполне серьезно. На ум приходит, извините, Альфонс Алле, который еще в XIX веке, даже до Малевича с его квадратами, создал мемную «Битву негров в пещере глубокой ночью» и менее известную «Уборку урожая помидоров на берегу Красного моря апоплексическими кардиналами» — красный и черный холсты. Были у него прямоугольники и других цветов — почти на любой вкус.

Таким образом, имеет место давно отработанный и даже осмеянный подход, которому Глейзер вдруг решил дать новую жизнь. Стоило ли? На самом деле, это совершенно не важно. Важно, как воздействует.
Мир, разделенный на зону страдания и зону буржуазного комфорта
Кровь течет из цветка, который растет на земле, которая в самом буквальном смысле пропитана этой кровью. Глейзер как бы говорит: нельзя отгородиться от ужасов мира, и даже самый высокий и надежный забор — всего лишь фикция. Мысль, безусловно, своевременная, и это причина, по которой режиссер доносит ее даже с некоторой назойливостью на протяжении всего фильма, от первой до последней сцены. Быть равнодушным — плохо. А вы сами хороши ли? Что молчите? Смотрите, смотрите. Не отворачивайтесь. Не досматривайте на быстрой перемотке.
Под конец хочется закричать: «Да поняли мы, поняли! Чего пристал? Фашизм — плохо, а то мы сами не знаем. И вообще, наше дело маленькое. Да мы тут… Мы, вот…»
Короче говоря, поставленную задачу Глейзер выполнил. Сколько ни отбрыкивайся и ни придирайся к формалистскому подходу, сколько ни говори, что центральная метафора (а именно — мир, разделенный на зону страдания и зону буржуазного комфорта) слишком уж прозрачная, да еще и растянута почти на весь фильм — однако ж, она работает.

Одним достается зеленый квадрат («Сутенееры в расцвете сил, пьющие абсент, лежа на животах в траве»), другим черный. Кажется, что они не пересекаются, а зря: художник-то один и тот же.
Заметим, однако, что упомянутый образ воздействует на зрителя, но, за редким исключением, не на персонажей. Глейзер, с одной стороны невербально поучает, а с другой демонстрирует бессмысленность уроков, поскольку с бестрасностью ученого подводит к тому, что Хессы и им подобные — это не совсем люди. А то и вовсе не люди.
Трагедия не в том, что одни люди равнодушно издеваются и убивают других, а в том, что мир так устроен
«Пчелка-трудяга» — так называет фрау Хесс мужа. А он угрожает подчиненным за то, что они грубо обходятся с кустами сирени, после чего задушевно признается в любви лошади. А вот жене комендант про любовь не говорит, зато игриво похрюкивает с ней вместе перед сном. А чуть позже, когда Рудольфа переводят на новую работу, супруга объявляет, что с ним не поедет — ей, мол, садик и цветочки важнее. И это естественно: если муж — пчела, значит, и жена, вероятно, тоже насекомое.
Что мы знаем о насекомых? Они не хорошие и не плохие. Просто совершенно не homo sapiens. Нас ведь не удивляет, что жучки и паучки не реагируют на полные страдания крики, из которых более чем наполовину состоит звуковая дорожка «Зоны интересов». Что они живут инстинктами, заботясь прежде всего о личном благе и безопасности. Что человек для них — пустое место или источник практической пользы.
Да и мы платим им тем же: качаем мед, уничтожаем. Таковы уж законы природы.

Получается, по Глейзеру, трагедия не в том, что одни люди равнодушно издеваются и убивают других, а в том, что мир так устроен и по-другому не получается. Что разница между выращенными на разной идеологической почве человеческими существами порой велика настолько же, насколько разница между вороной и осьминогом.
В общем, как говорили в одном фильме: «Не мы такие, жизнь такая».
Волос твоих пепел, Гретель — «Зона интересов» Джонатана Глейзера
Насколько продуктивно сводить все к тому, что человеческие законы бессильны против законов природы, — вопрос отдельной дискуссии. Но как бы то ни было, «Зона интересов» обладает своего рода фармакологическим эффектом: если перед просмотром совесть дремала, то после наверняка проснется.
Но требуется ли вам такое лекарство — это уж решайте сами.