«Зеркало для героя» — Смотрите под ноги
К выходу в прокат сразу трех отреставрированных Госфильмофондом фильмов Владимира Хотиненко («Зеркало для героя», «Макаров» и «Мусульманин») Арсений Занин написал о первом из них — щемящем и устрашающе актуальном фильме о вечном возвращении.
«…Возможно ли спокойно видеть человека погибшего вчера, а сегодня еще не ведающего о предстоящей гибели? Надо ли попытаться как-то это предотвратить? Могла ли произойти такая история? Да, потому, что прошлое с трудом пропускает нас к себе. Мы никуда не сбежим от него… Мы можем разглядывать, комментировать, интерпретировать, но мы никогда ничего не сможем изменить в прошлом, каким бы постыдным или болезненным оно не было». Для драматурга Надежды Кожушаной «Зеркало для героя» был первым опытом работы в большом кино, вместе с режиссером Владимиром Хотиненко она спасала «горящую единицу» на Свердловской киностудии. За полтора месяца они превратили в сценарий повесть Святослава Рыбаса «Зеркало для героя».
Кажется, сегодня нет картины актуальней, чем «Зеркало для героя».
Шел, споткнулся, упал, а поднявшись с колен, обнаружил, что это не ты грохнулся, а просто время ушло из-под ног. Многие из нас ощутили нечто похожее в конце февраля. Первый раз я увидел «Зеркало для героя» лет восемь назад и записал в дневнике: «Вот бы так однажды очутиться где-то в августе 91-го, или в октябре 93-го, чтобы увидеть все собственными глазами». Мог ли я предположить, что мы уже зацепились за ту злосчастную проволоку? В каком году мы очнулись? Кажется, сегодня нет картины актуальней, чем «Зеркало для героя». И в том, что она выходит в повторный прокат именно сейчас, есть какой-то спасительный фатум. Словно распутав этот клубок, мы сумеем-таки сдвинуть день и, проснувшись назавтра, представить все просто ночным кошмаром.
И вновь жизнь окажется лишь сценой в чужом кино.
Святослав Рыбас — бывший шахтер и корреспондент газеты «Комсомолец Донбасса», а по сей день заместитель главного редактора издательства «Молодая гвардия» (автор тома про Сталина) — написал повесть «Зеркало для героя» в 1983 году, на пике андроповского застоя. По сюжету два друга детства оказываются на съемках ретро-фильма и, завернув за угол, неожиданно оказываются в параллельной реальности 1949 года. Один ― бывший инженер, а ныне заместитель председателя месткома («в моих руках распределение больших благ: квартир, путевок в дома отдыха, автомобилей…»), другой ― вернувшийся в родной город ученый-социолог из Москвы, искренне не понимающий, почему отец не хочет уехать вместе с ним из ветхих бараков на подмосковную дачу. Из времени, где окажутся наши герои, домой возврата нет, им придется смириться с участью заложников и принимать предлагаемые обстоятельства как данность. Для Рыбаса временной «нырок» в сталинские годы был необходим, чтобы оживить для молодой гвардии читателей понимание того, что такое жить и работать в трещащем по швам мире на одной шестой части суши. Так социолог пытается понять секретаря местного парткома и убедить его, что они с приятелем не американские шпионы, а посланники будущего. Он рассказывает чиновнику о полете человека в космос, разносторонней и удивительной советской жизни на протяжении разделяющих их тридцати пяти лет. Его лобовая атака ненадолго заставляет чиновника усомниться в том, что фанатичное следование генеральной линии партии это и есть его подлинная жизнь:
«…он перешел к наболевшему: человеческим взаимоотношениям, надеждам, сомнениям. Миллионы людей успели вырасти и стать отцами с той поры тяжелых времен. Их воспитали образованными и самостоятельными. Это первое поколение, выросшее без войны. Они помнят послевоенные годы как эпоху народной победы, они ощущают жизнь как доброе и хорошее дело. И они работают не ради одного хлеба насущного. И тут он сделал то, чего в реальной жизни никогда не могло случиться: выстроил одно поколение напротив другого. Одно ― требовательное и грозное, другое ― ожидающее обновления. Они стояли друг против друга, пока, наконец, между ними не возникла объединяющая сила, похожая на электрический разряд.
― Чего же вы хотите? ― разочарованно спросил Пшеничный. ― Наш бог ― будущее Державы. А ваш? Куда ты меня зовешь?
― Куда зову? Прежде всего, говорить человеку „Вы“. ― И он понял, что после его рассказа всё останется по-прежнему, а может быть даже хуже, так как собеседник задет за живое.
― Так. Какими вас вырастили нежными! Говорить вам „вы“, не приказывать, не мешать наслаждаться? От твоих россказней веет интеллигентской размягченностью! Это на руку вашим врагам, а они спят и видят, как ослабить наше монолитное единство. Нет, с такими взглядами ты здесь вреден! Вы оба вредны! для чего вы сюда явились? Учить нас? Исправлять наши ошибки? А может вы платные агенты мирового империализма и вас нужно сдать в МГБ?
— Чего вы заводитесь — Встрял Устинов — Вы разные продукты, один родился до революции, другой — после войны!»
Для Хотиненко и Кожушаной эта картина стала первым шансом высказаться.
В ходе спора секретарь парткома начинает задумываться, что важны не только «великие задачи», но и простые мелочи жизни, которые наполняют эти цели повседневным смыслом. Что нужно думать не только вечной борьбе за будущее Великой державы, но и проживать редкие минуты игры с маленьким сыном. Он вдруг понимает жену, которая купила новое нарядное платье: это не ее глупая прихоть, но искреннее желание привлечь внимание мужа («Это платье красивое… Но его нельзя носить, это аполитично! В магазинах не хватает дешевого текстиля! Что о тебе подумают другие!»). На торжественном вечере в театре она не только произведет фурор, но даже заставит мужа ревновать. Вскоре он начнет задаваться различными сомнениями и моральными дилеммами, но отмахнется от них, радуясь, что «Трумэну уж точно не дадут развязать новую войну». Когда же пришельцы из будущего найдут свои призвания в новом старом мире и, обладая знаниями о будущем, станут стремиться изменять его к лучшему, в их мир вторгаются люди в черных кожанках с указами, как дальше им должно проживать свои роли. И вновь жизнь окажется лишь сценой в чужом кино. В финале социолог встанет перед выбором: выйти обратно в суетливый и стремительно меняющийся современный мир, или просто «остаться собой» в родном поселке, где жили когда-то его дед и бабка, где родился отец, где он сам учился ходить. А друг, которому будто бы ничего в жизни было не нужно, обзаведется собственным куском земли, построит дом, посадит сад и его дети будут уже чувствовать себя не горожанами, но настоящими наследниками своей земли…
Ведь только что создан североатлантический блок НАТО, испытана первая советская атомная бомба, впереди — только борьба, враг не дремлет!
Спустя пять лет после выхода повести пришла перестройка. Для Хотиненко и Кожушаной эта картина стала первым шансом высказаться. Гениальной сценарной находкой Кожушаной стало одно нововведение в механику этого мира: каждое утро время в прошлом обнуляется, снова наступает предпраздничный рабочий воскресник 8 мая 1949 года с директивой о повышенной норме добычи угля. Эта «петля Кожушаной» станет главным двигателем сюжетной интриги, дав героям железную мотивировку сбежать из временной ловушки. В повести переход во времени совершается в сентябре, здесь же ― бесконечное ожидание дня завершения войны. Единственного праздника, который отныне объединяет всех жителей маленького, затерянного где-то в Сталинской области населенного шахтерами городка. Один из героев будет стремиться закрыть шахту, которая спустя тридцать лет обвалится и станет причиной его тюремного срока. А «вечно обнуляющийся» секретарь парткома будет твердить, что не нам отвечать, придут другие люди, а сегодня в канун 9-го мая 1949 года у нас свои задачи и только провокатор и диверсант может обращаться с такими предложениями! Ведь только что создан североатлантический блок НАТО, испытана первая советская атомная бомба, впереди — только борьба, враг не дремлет!
У Хотиненко и Кожушаной социолог стал психолингвистом, который пишет диссертацию, вызывая искреннее непонимание отца (к чему заниматься оторванной от реальности заумью без шансов нащупать болевую точку современности?). Сам отец пишет повесть о трагедии Рыбинского водохранилища: в начале 1940-х годов было затоплено более шестисот селений, переселено 130 тысяч человек, огромная территория в исторической части центральной России буквально ушла под воду. Отец утверждает, что хоть сыну и все равно, но потом придут новые поколения, которые пожелают исправить ошибки прошлого, и именно для них, растерянных, деморализованных и ищущих правды предназначена его повесть, в которой из воды появится утопленная волей коммунистов Русь со своими церквями и деревнями. Этого сюжета у Рыбаса нет, равно как и описания дачи, куда сын хочет забрать престарелого отца: в фильме статуя Ленина подпирает провисшую крышу, а посреди двора виднеется из земли гигантская голова Сталина. Сын не замечает нелепости этого склепа, но вскоре и ему предстоит там оказаться… Каким же страшным пророчеством теперь звучит эта история о возрождении древней земли, если принять во внимание, что старик прожил всю жизнь на Донбассе, где годы спустя начнет спецоперация в рамках «восстановления исторической справедливости».
Каким же страшным пророчеством теперь звучит эта история о возрождении древней земли
По фильму герои впервые встречаются на концерте Nautilus Pompilius. В сценарии Кожушаной музыканты исполняли протяжный романс по мотивам Бальмонта «Разлука ты разлука», который превращался в вакхически-погребальный плач: «…ничто нас не разлучит, лишь мать сыра земля…». Эту песню, ставшую эпиграфом и названием для их альбома 1986 года, напевал и никому еще не известный работник Свердловской киностудии Алексей Балабанов, познакомивший участников рок-группы с авторами будущего фильма. В кино «Разлуку» поменяли на другую песню, еще точнее бьющую в нерв эпохи — «Прощальное письмо», также известную как «Гудбай, Америка». Спустя годы Данила Багров под нее будет покидать американскую землю, подводя черту под эпохой свободы.
Зеркало для героя. Том 1. Самый первый счастливый день купить
В минувшем январе у Хотиненко был юбилей, но мало кто вспомнил, что 15 марта и Кожушаной тоже исполнилось бы семьдесят. После «Зеркала для героя» она решила, что больше никогда не будет писать. Слава богу, передумала, и хоть не все сценарии добрались до экрана, каждый из них ― великолепная литература. Ранний уход Надежды был будто предрешен. Она вряд ли смогла бы вынести подступающую к горлу эпоху всеобщего кровожадного равнодушия к тому, как «родина, как свинья, жрет своих сыновей». Первым из ее близких ушел Никита Тягунов, для которого Кожушаная написала «Ногу» (1991), выстраданную сюрреалистическую фантазию об обманутых своей страной мальчиках, которых преследуют страшные фантомы Афганской войны. Сценарий был полон любви и нестерпимой боли к этим так никогда не повзрослевшим мужчинам. Валерий Залотуха — из тех же «ушедших слишком рано» — напишет для Хотиненко «Мусульманина» (1995), попытавшись в начале первой чеченской войны показать всю бессмысленность очередной бойни. Афганский синдром нагонит и Балабанова, заглянувшего в этот страшный котел и увидевшего «Груз 200» (2008). Кожушаная вряд ли смогла бы промолчать и сегодня, почитайте ее лирическую отповедь «Я ― пас», написанную в 1993-м.
