О Наташе Яковлевой
Любовь Аркус
Бывает так, что знаешь человека всю жизнь, и он для тебя как закрытая страница.
А бывает и так: всего один год с небольшим я много переписывалась с Наташей Яковлевой, иногда (редко) говорила по телефону, и всего два раза виделась с нею.
Один раз — в Белых Столбах.
И другой — в хосписе.
И этого совсем короткого времени было достаточно, чтобы сказать: «я знаю Наташу, я верю ей безраздельно, она вызывает мое восхищение, иной раз до оторопи».
Эту абсолютную уверенность рождало узнавание.
Она была родом из моих детских книг — про благородство и скромность, про ум и доброту, про верность и преданность тому, что свято.
Она была одновременно из зеленых томов Диккенса, из книг про пионеров-героев и трилогии «Дорога уходит в даль…». Это было удивительно, я совсем уже не надеялась встретить такого человека, я уже сто лет в обед привыкла мириться с неизбежной кривизной и амплитудой; разницей между декларациями и поведением; с тем, что в человеке «все сложно»; с тем, что любой взрослый человек хотя бы немного конформист, иначе он не взрослый…
Но в ней, в ней ничего вот этого — не было.
Она была одновременно абсолютно прямой и неизмеримо глубокой.
Немыслимое сочетание.
У нас с ней было одно общее дело: возвращение Пети Багрова в Госфильмофонд и спасение Госфильмофонда.
Для нас обеих это означало одно и то же.
С той лишь разницей, что Госфильмофонд, Великий Архив был для нее единственным делом жизни.
Она работала в этом Архиве всю свою жизнь — от окончания ВГИКа до последней минуты.
В этой истории она была Воином, и она, без преувеличения, была готова на все.
Это уже потом я прочитала Наташины тексты и увидела, какой она глубокий, настоящий Автор своей собственной истории кино; какой она писатель об искусстве и о людях, которые его создавали.
Так получилось, что я случайно спродюсировала ее последний текст — о Левитане и кино.
И он заканчивается так:
«Он (Левитан) оставил в живописи свое „ясновидение“ мира природы, как его современник Фет — в слове:
Целый мир от красоты,
От велика и до мала,
И напрасно ищешь ты
Отыскать ее начало.
Что такое день иль век
Перед тем, что бесконечно?
Хоть не вечен человек
То, что вечно, — человечно.В искусстве времена пересекаются, идеи летают в воздухе, возвращаются, пространство оказывается единым, все связано и взаимозависимо — просто Солярис какой-то».
Из домашнего архива Ольги Деревянкиной.
Петр Багров
Наташа была из тех немногих, кто задавал атмосферу в Госфильмофонде. Когда я впервые приехал туда, почти 20 лет тому назад, увидел интересную команду, очень крепкую и очень странную. Живя — чуть ли не буквально живя — в архиве, в деревне, в отрыве от города, легко скатиться либо к совершенной провинциальности, либо к сумасшествию. И то, что этого не происходило в Госфильмофонде, хотя имя Кафки на устах возникало у всех, и у Наташи в том числе, было изначально заслугой Владимира Юрьевича Дмитриева. А Наташа была последней, кто эту атмосферу сохранял и поддерживал. Менялось начальство, новые люди не очень понимали, что такое архив и чем он занимается. В 2000-е Госфильмофонд накренился совершенно не в ту сторону. И поскольку это происходило постепенно, никто не взорвался. А взорвалась Наташа. И сломала это положение дел. Был такой тост в застойные времена: «за успех нашего безнадежного дела». Этим безнадежным делом она жила и занималась. И у нее получалось.
Она не занимала важных должностей. Разве что «главный искусствовед ГФФ» — в последние полгода. Но то, что какие-то культурные организации продолжают работать, определяется не только очень яркими, откровенно талантливыми и эффектными лидерами, каким был Дмитриев. Наряду с лидерами обязательно должны быть люди, которые за ними стоят. А порой даже как-то ими руководят. Она могла на Дмитриева орать, чего себе никто не позволял. Наташа была жесткой, умной, понимала это про себя и совершенно не хотела выпячиваться — при всей ее активности для неё была очень важна частная жизнь, собственное пространство.
Наталия Яковлева. Общежитие ВГИК. 1972
У нее был рак. Лет шесть назад ей сказали, что всё, дни сочтены. И она эти шесть лет полноценно жила. Ездила всюду, куда можно, что-то придумывала. Ты приезжал в глушь, и встречал настоящего космополита, не в советском, а в истинном смысле — человека, который живет в гуще современной культуры, и ему все интересно. Она дружила с кинематографистами, режиссерами, актерами, в том числе молодыми и экстремальными. Параллельно существовала музыка. Она знала музыку, как мало кто её знает, с ней можно было подолгу говорить об этом, она в музыке жила.
Трудности ее поддерживали. У нее сгорел дом. Шла борьба за Госфильмофонд. По-моему, она здоровела от этого. Когда в последние месяцы она совсем себя плохо чувствовала — а у нас фестиваль на носу — я дал ей писать тексты в каталог. И подумал: не лишнее ли это? И так у человека сил никаких нет. В итоге тексты она прислала раньше всех молодых здоровых авторов. И тексты хорошие. Один — просто очень хороший. Жалко, что она мало писала. Она все-таки была из замечательного вгиковского призыва 1960-х, и это всегда чувствовалось.
Наташа была очень современной. Есть концепция, которой до недавних пор соответствовало всего несколько мест в мире, что архив не должен быть складом, а должен быть живой организацией, которая работает на самых разных уровнях и для самых разных аудиторий. Вот с этой идеей Наташа пришла в архив в 1970-е годы. Она была настолько современна, что собой подтягивала всех нас — тех, кто был моложе нее.
И ещё она была начисто лишена пафоса. Поэтому последний завет (слово, надо сказать, не из её лексикона), который она мне дала, не был чем-то глобальным: довести до конца выставку плакатов Леонида Богданова. Совершенно конкретная вещь. У нас сил не было — нам бы фестиваль провести. А у нее были.
Из домашнего архива Ольги Деревянкиной.
Наум Клейман
Наташа Яковлева была из тех киноведов-романтиков, кто приходил в Белые Столбы не ради московской прописки — а ведь некоторые воспринимали его именно как перевалочное место из провинции в столицу. Она была предана Госфильмофонду как научному учреждению, и этот статус Госфильмофонда как архива, а не хранилища, изо всех сил старалась сохранить. Разница между этими понятиями была для нее очень важной, и она готова была отстаивать ее в борьбе — и с бывшими руководителями ГФФ, и теми чиновниками, которые не понимают разницы между архивом и складом.
Она была одновременно архивистом и научным исследователем — не только хранителем фильмов, но и человеком с глубоким пониманием цели фильмографии как фундамента, основы основ киноведения. Наташа прекрасно понимала, что мало обеспечить условия для хранения пленки — необходим точный и полный справочный аппарат для хранения фильмов: атрибутированных, аннотированных, осмысленных в общем составе архивной коллекции. Дальше может начаться научно-исследовательская работа — историческая, теоретическая, педагогическая. Наташа прикладывала все усилия для того, чтобы фонд не был анонимным и темным, чтобы это не были просто коробки с номерами и названиями.
На фестивалях «Белые Столбы» она всегда находилась в центре, всегда потрясающе подготовленная к выступлениям. У нее была настоящая киноведческая жилка, и кинематограф был для нее живым процессом, который не вытесняет прошлое ради сего дня, а наоборот — притягивает прошлое к сегодняшнему состоянию. Для нее фестиваль становился оживлением этого прошлого, а не просто демонстрацией редкостей и забавностей. И она все время старалась эту культурную почву засевать и удобрять, чтобы приезжающие коллеги могли пожинать плоды.
Уход Наташи — ужасная потеря для всего нашего цеха, а не только для Госфильмофонда.
Из домашнего архива Ольги Деревянкиной.
Евгений Марголит
Вот и всё. Чуда, на которое мы все так надеялись, надеялись изо всех сил, вопреки всему — не случилось. Наташа ушла. С юности запомнилась фраза: жить надо так, чтобы смерть была несправедливостью. Это о ней. В таких случаях принято писать: боролась с болезнью… Но в том-то и дело, что не тратила она времени и сил ни на какую борьбу. Она просто жила, никак не применяясь к страшному своему недугу. Жила в полную силу, страстно, вдохновенно — как всё, что она делала: сражалась за справедливость, возилась со своим зверьём, дружила, писала. Её блистательные, один другого ярче, тексты последних лет — в них нет и следа не то что болезни, а и возрастной расслабленности: точные, замечательно живые по интонации, темпераментные, полные свежести и звонкости. Последний, для фестивального каталога, она прислала полтора месяца назад — и как же слышится в нём Наташин голос!
«До самой своей смерти она была жива».
Это и есть чудо. Её чудо, Натальи.
Но вот, входя последние недели в кабинет, надеялся: может быть, она появится сегодня на своём месте…
Не появится. К этому придётся привыкать.
О Господи, как не хочется!
Из домашнего архива Ольги Деревянкиной.
Александр Дерябин
Величина… Да, да, да, величина… Только вот чего?
Милая, любимая Наташа всегда для меня была и останется больше, чем просто человек в профессии. Знания, профессионализм… Что они говорят о человеке, когда его уже нет?!
Верно, ничего. Наташа всегда была рядом, она никого не мерила, она никого не оценивала, она просто была всегда рядом как абсолютное постоянное, как зеркало: а кто есть ты? Неважно, есть ли у тебя степень, другие формальные достижения… Ты — человек? И если ты в состоянии был ответить (себе!) на этот вопрос, ты сразу влюблялся в Наташеньку.
И вот я таким и стал — нет, не поклонником, а просто кем-то, понимающим значение Наташи в любимом Госфильмофонде. И это произошло уже на одном из первых фестивалей «Белые Столбы», когда, по молодому (даже уже, увы, не юношескому) максимализму сцепился с очень хорошим кинорежиссером, объясняя ему, что нельзя монтировать цветную хронику Александра Медведкина как фон, как подкладку под титры…
Идиот. А Наташа между тем выдержала эту безобразную сцену, ни разу меня не укорила, а затем каждый раз, когда я бывал в Госфильмофонде, она как медиум, как совесть, только спрашивала: хорошо ли сейчас мне? как мама? как мое здоровье? как мои успехи?
Увы, мои профессиональные достижения были (и есть) очень скромны, поэтому я в какой-то момент «спрыгнул» на другое: Наташенька, а может, я испеку пирог?
Печальные жизненные обстоятельства (а по-простому это значит: сгорел Наташин дом) не дали возможности ни испечь классическую рыбную кулебяку, ни сибирский пирог-торт из черемухи… И вот сейчас я остался вечным (ну, пускай, временным) должником перед нею — мудрой, спокойной, держащей на своих плечах вот это наше безнадежное дело — не киноведение, нет, а ощущение малого сообщества, в котором прежде всего надо быть человеком, а уже далеко потом — профессионалом.
Наташенька, родная, я остался тут ненадолго. Я тебя любил и буду любить. Мы такое еще с тобой сотворим!
Андрей Плахов
Наташу Яковлеву знаю еще по ВГИКу — серьезную, сосредоточенную, и в то же время совсем не похожую на скучных киноведок-карьеристок (были рядом и такие). Ее сдержанность могла показаться суховатой, если бы не удивительная, немного блуждающая улыбка на светлом молодом лице: я видел эту улыбку несколько раз, и такой Наташа осталась в памяти.
А в последний раз мы виделись на собрании Гильдии критики, где вовсю шла борьба за фестиваль Госфильмофонда и за сам ГФФ, вот-вот готовый превратиться из научно-культурно-архивного учреждения в филиал спецслужб. Наталия Яковлева была главным борцом с этим уродством, и не будет преувеличеним сказать, что положила на эту борьбу жизнь. Она не занимала должностей, не светилась в медийном пространстве. Она была и осталась абсолютным авторитетом. Профессиональным и моральным. Память о ней будет долгой.
Читайте также
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Синефильская Россия — Десятка лучших в моменте
-
«Учиться воздуху» — О последней мастерской Сергея Соловьева
-
Кукарача-синефилия — Советы музыкального подполья
-
Не время для... — 2023 в российском кино
-
Вечная весна в золотом городе — Лучшие мультфильмы 2023 года