хроника

Жизнь-чебурашка. Памяти Эдуарда Успенского


 

У крокодила Гены была какая-то неправильная энциклопедия: во-первых, слова в ней шли не по алфавиту («Чебоксары» за «чебуреками»), а во-вторых, не было Чебурашки. Тот был какой-то бракованный, нестандартный, неместный — приехал, как Паддингтон, из страны апельсинов.

А у Эдуарда Успенского была счастливая, справедливо подхваченная самым пластичным из искусств, анимацией, черта — неправильное делать правильным, обустраивать, укоренять чужеродное в знакомой и довольно унылой действительности. Он выписывал маргиналиям право на существование. Расширял рамки. Обычный бутерброд (правильно-неправильный) переворачивался в руке Дяди Федора колбасой на язык — после него кто не пробовал? Пластилиновая ворона одним замечательным «а может» на глазах переквалифицировалась в корову и затем — в собаку. Лиса одновременно бежала и лежала. «А может» делало злого страуса добрым, а если и не делало, то хотя бы добавляло щепотку сомнения: а может, и не злой? На глазах менялся почтальон Печкин: его встречали вопросом «вы случайно не из милиции?», но провожали велосипедом. Пульсировали на дне морском до полной неузнаваемости осьминожки — общие разноцветные дети. Даже конопатость не обещала ничего дурного. Всё было не тем, чем кажется. Или было тем, чем не казалось.

Незнакомое по Успенскому не значило опасное.

Сегодня в простоквашинском принципе устройства пространства чудится что-то линчевское: раздваивается черно-белая мама, отделившись от телекартинки голосом Валентины Толкуновой, на холодной русской печи чернеет «фигвам», а жизнерадостный сельский домик в рамке удачно прикрывает дыру в стене советской буржуазной квартиры. Что там за ним? Что-то страшное, что-то непознаваемое. Очень долго казалось, что от тьмы можно отгородиться. За идиллической картинкой и котом Матроскиным — как за каменной стеной. Их уют спасал.

 

 

Родившийся в 1960-х Чебурашка перебрался — то есть чебурахнулся — на экран еще до начала 1970-х. С тех пор, разделяя его вестибулярную неуверенность в застойно-стабильном, но на поверку зыбком мире, выросли несколько поколений — бабушки и дедушки, папы и мамы, у кого-то даже внуки. А минуты, хоть и медленно, но уплывали в даль, и мы все чаще замечали, будто нас кто-то где-то подменил. После новости о смерти Успенского стало еще очевидней: уютное прикрытие детства тает на глазах. Трубка в зубах Гены дымится уже не так уверенно, звуки гармошки ободряют лишь до поры, а из-за картинки с домиком в Простоквашино тянет не парным молоком, а дурным сквозняком. Как же быть с этой жизнью-чебурашкой? Один совет сохраняет свою актуальность и сейчас.

Не стойте, и не прыгайте,
Не пойте, не пляшите
Там, где идет строительство,
Или подвешен гру
з.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: