Этот смутный субъект изгнания — «Виридиана» Луиса Бунюэля
В ретроспективном прокате все еще можно посмотреть «Виридиану». О том, почему это необходимо сделать, и истории создания фильма рассказывает Арсений Занин.
Премьера «Виридианы» в Каннах 17 мая 1961 года, за пару дней до закрытия фестиваля была сродни взрыву — ударная волна подтолкнула к объединению новое поколение испанских кинематографистов (Берланга, Саура, Бардем), а стареющего Бунюэля вытолкнула в изгнание. «Виридиану» сперва предали анафеме на страницах ватиканской газеты L’Osservatore Romano, а затем запретили в Испании на долгие 17 лет.
Он был убежден, что в реальности никакая диктатура не имеет права на жизнь
Луис Бунюэль не впервые стал persona non grata. «Виридиана» была первым за много лет его фильмом, снятым на родине, где правила медленно дряхлеющая диктатура, а существовавшие под строгим католическим надзором художники утешались эзоповым языком самоцензуры. Бунюэль покинул Испанию в 1936 году, в самом начале военного переворота, переросшего в гражданскую войну и завершившегося воцарением Франко. Каудильо не выдумывал для Испании сложной идеологии — власть уважала религию и терпение. Бунюэль же, размышляя о «правильных» отношениях испанского народа с религией, вспоминал арагонскую легенду: однажды во время засухи жители вышли с крестным ходом с статуей местной Мадонны, а когда разразилась буря, и град побил посевы, разозлились и сбросили эту деревянную деву в реку.
Вернувшись в 1960 году в Испанию, Бунюэль навестил родную иезуитскую школу. В годы его обучения там любили длинные линейки, которые оставляли синяки и рубцы; на переменках дети маршировали по двору с барабанами, нужно было сохранять дистанцию, быть на расстоянии вытянутой руки друг от друга, чтобы никто не мог перекинуться с товарищем даже словом. Бунюэль с изумлением обнаружил, что линеек больше нет, и строй уже теснее, но ученики, несмотря ни на что, даже не думают общаться друг с другом, а просто носятся по школьному двору с диким ором. Именно в иезуитской школе Бунюэль понял, что церковные догматы чаще всего нежизнеспособны в столкновении с живым безумством бытия.
Возвращения не случилось бы без мексиканского коммерсанта Густаво Алатристе, решившего попробовать себя в продюсировании, дабы подарить своей возлюбленной (а затем жене), актрисе Сильвии Пиналь, большой фильм. Прочитав сценарий, он не понял ровным счетом ничего, но ему хватило такта оставить свое мнение при себе и разума прислушаться к желанию любимой женщины, которая хотела сняться у «дона Бунюэля». К этому времени тот считался самым успешным постановщиком Мексики и мог организовать работу так, чтобы никто не контролировал процесс съемки и монтажа. Сам режиссер прекрасно понимал, что любой его фильм может рассчитывать если не на прокатный успех, то на громкий скандал. Алатристе не возражал и пришел в восторг от сюрреалистического рассказа Бунюэля о возвращении на родину.
Бунюэль всегда яростно пресекал любые попытки интерпретации своих работ
Бунюэль считал, что был заочно приговорен в Испании к смерти, но после знакомства с Карлосом Саурой, убедившим его вернуться домой, пришел в консульство и подал документы на испанскую визу. Когда корабль пришвартовался к европейским берегам, где его ждала сестра с отрядом друзей-сопровождающих на случай попытки ареста, в порту не было ни одного полицейского. Оказалось, до бывшего анархиста, коммуниста и «американского шпиона» никому нет дела.
То было начало «экономического чуда», борьба с политическими оппонентами никого уже не интересовала, портить худо-бедно налаженные торговые связи с Западом новыми политическими скандалами никому не хотелось. Бунюэль вероятно затаил обиду. И она выросла в фильм — анархический бунт нищих против культуры господ.
Была и другая история, впечатлившая Алатристе. Бунюэль рассказал ему о своей дружбе и сотворчестве с Рамоном Асином, писателем и художником, продюсировавшим «Землю без хлеба» (1933). По легенде, этот сновидческий репортаж из богом забытой земли, был снят на деньги, выигранные Асином в лотерее. Познакомившись с беднотой, безуспешно ловящей удачу за хвост, Асин принял анархо-синдикалистские убеждения и вошел в Народный фронт Испании, противостоящий мятежникам-фашистам. Его самого и его жену в 1936-м расстреляли фалангисты. Густаво Алатристе так сильно впечатлился услышанным, что через Бунюэля передал дочерям Асина большую сумму денег и добился того, чтобы «Виридиану» снимали именно в Испании.
Что может быть страшнее того, что униженные люди вдруг обретают силу?
Бунюэль всегда яростно пресекал любые попытки интерпретации своих работ: «Мой фильм ― это то, что вы захотите в нем увидеть». Мы часто забываем, что фильм — это еще и сон, его логика не всегда объяснима. Бунюэль был из тех счастливцев, что по ночам видели необычайно яркие и причудливые сны и мечтали воплощать их в звуке или слове, в песне или жесте. Или в том объединяющем искусстве волшебного фонаря, любимой игрушке детства, кинематографе, с которым Бунюэль был практически ровесником.
Многие мотивы «Виридианы» (а также «Назарина» и «Тристаны», образующих вместе с «Виридианой» трилогию) взяты из классического романа Переса Гальдоса «Милосердие». Но литературный источник — лишь повод к размышлению. Или к сновидениям режиссера. Одно — из раннего детства, когда Бунюэль, как и многие мальчишки его возраста, был влюблен в королеву Викторию Евгению. Маленький Луис как-то подумал, что смог бы подсыпать королеве снотворное, и когда та уснет (а короля, естественно, не будет рядом), лечь с ней в постель. Едва Луис скручивал пробку с пузырька, им овладевал страх, ведь он простой маленький мальчик, а она ― особа королевских кровей. Тут он просыпался в холодном поту. В «Виридиане» Бунюэль подарил этот сон старику, властному над лежащей в постели беззащитной женщиной. Жена Дона Хайме (Фернандо Рей) внезапно умерла на брачном ложе прямо в подвенечном платье, и он на всю жизнь стал одержим недостижимым «смутным объектом желания».
Другой сон, кажется, навеян фильмом Чаплина «Великий диктатор». В этом сне Бунюэль оказывался на трибуне перед огромной толпой. Тут он внезапно терял дар речи, а толпа постепенно начинала смеяться, заражая диким смехом и самозваного диктатора, который тут же в ужасе просыпался. Бунюэль часто рассуждал о том, что бы хотел сделать, обладай он неограниченной властью. Воображая самые чудовищные вещи (от «создания вируса, убивающего миллиарды лишних людей» до «ядерной войны»), он был убежден, что в реальности никакая диктатура не имеет права на жизнь. Что может быть страшнее того, что униженные люди вдруг обретают силу? Продолжение этой мысли — тайная вечеря нищих (обратите внимание на изменение количества действующих лиц в этой сцене), оставшихся дома без «родительского» контроля. Нищета по Бунюэлю — результат человеческой деградации. В «Виридиане» нищие — мародеры, которые могут устроить пьяную оргию после всего, что сделала приютившая их Виридиана. Вокруг слепого Христа объединяются его последователи, чтобы под мессу Генделя разбить хозяйские пластинки и изнасиловать свою благодетельницу. Всю жизнь Бунюэль балансировал между ненавистью к ленивым богачам и отвращением к озлобленной бедноте.
Для чего же продюсер пересматривал фильм столько раз? Зачем тут вообще искать логические объяснения?
В Каннах Алатристе посмотрел фильм на трех сеансах подряд и убедился в том, что получился шедевр. Каждый раз он видел эту историю по-новому, не понимая, как такое возможно. О чем же на самом деле этот фильм? О том, что старый одинокий развратник, фетишист и импотент хотел уверовать в чудо и оказался им ослеплен настолько, что не смог больше жить? Или о том, что «диктатура добродетели» все равно столкнется с ресентиментом, что уничтожит любые потуги на милосердие? Кто в данном случае больший праведник? Алатристе позвонил Бунюэлю и поздравил с успехом, но тот удивился. Для чего же продюсер пересматривал фильм столько раз? Зачем тут вообще искать логические объяснения?
Посмотри Алатристе этот фильм по четвертому кругу, он удивился бы еще сильнее. Главным героем картины может стать даже маленькая девочка, которая прыгала на скакалке по просьбе дядюшки, пока тот любовался ее голыми ножками. Именно ее глазами мы видим разворачивающуюся на экране историю — девочка любила сидеть на высоком дереве и подглядывать за окружающими. Когда на этом дереве повесится старик, скакать будет уже как-то кощунственно. И девочка не сможет понять, что же случилось со стариком. Кажется, именно об этой сновидческой картине написал несколько строчек ленинградский поэт Леонид Аронзон:
Mгновенные шары скакалки
я наблюдал из тихой тени.
Передо мной резвились дети,
но в бытие их не вникал я…
