Джем Коэн: «Кинохроники с магнитного холма»
Я почти не пользуюсь соцсетями, и о том, что будет какое-то собрание 17 сентября 2011 года [первое собрание, с которого начнется движение — примеч. ред.], узнал случайно. Мне стало любопытно, никого из вовлеченных в это людей я лично не знал, и решил просто пойти с камерой и парой катушек черно-белой пленки. На Уолл-стрит я обнаружил полицию и баррикады, людей не было. Поначалу это произвело гнетущее впечатление, но потом я встретил пару сотен людей и, кажется, еще пара сотен были в других местах. Выглядело всё это довольно жалко. Я отснял ролик Super 8, почувствовал разочарование и отправился домой.
Люди на акции были теми же, что ты встречаешь на других протестных событиях. Единственным отличием было то, что некоторые из них не маршировали, не стояли с плакатами и не вступали в перепалки с полицией — некоторые просто сидели на земле и общались.
А еще неделю спустя мне позвонил друг и говорит: мы собираемся принести протестующим продовольствие, и я тогда подумал — ого, они там все еще сидят. И решил пойти. Были объявлены планы чуть ли не по захвату Уолл-стрит, полиция об этом услышала, как оно и бывает с планами, опубликованными в соцсетях, так что они перегородили подходы, где предполагались скопления людей. Кроме одной площадки — Зукотти-парка, частной территории, принадлежащей какому-то магнату из сферы недвижимости. Обыденное проходное место, которое ты проходишь мимо и встречаешь секретарей, выбежавших на рабочий перерыв.
И вот из-за этой лазейки в законе — частный парк не мог регулировать правительство и полиция — там решили разбить лагерь. Сразу было оговорено, что палатки разбивать нельзя. Там уже были сотни, если не тысячи людей, и все это разбивалось на череду огромных дискуссионных групп: люди просто говорили друг с другом.
Тогда я начал снимать второй раз. У меня еще не было цифровой камеры, я ее одолжил и начал документировать манифестации Occupy Wall Street. Собравшиеся обсуждали идеи и формулировали принципы движения, которое уже начало оперировать в других частях города. Так что первые съемки были не в Зукотти-парке, а в тех местах, где предполагались протестные акции. Я снимал без плана, повестки или целей — а просто потому, что занимаюсь документалистикой. И недели через две с половиной понял, что происходят крайне интересные события.
У меня был знакомый в кинотеатре в двадцати минутах ходьбы от парка. Он занимался составлением репертуара в этом кинотеатре, где всего было 5-6 залов. Мы стали обсуждать происходящее, я рассказал о планах ходить раз в несколько дней. Он спросил: как там с камерами, люди фиксируют протест? Я ответил, что там много камер: новостники, а также люди внутри движения, которые организовали медийные команды. Мы обсудили формы документирования, и вдруг он спросил: а кто-нибудь делает новостную хронику [newsreel — примеч. ред.]? Это прозвучало как шутка, потому что никто сейчас не занимается этим, хотя в раннюю эпоху кинематографа это было совершенно обычным делом — люди приходили в кино и показ начинался с хроники.
Эта идея нашла во мне отклик, потому что я думал о раннем русском кино, о революционном кино — я был знаком с фильмами и текстами Вертова, а через фильм Криса Маркера «Последний большевик» знал о Медведкине и кинопоезде. И я ответил этому приятелю: если я буду снимать новостную хронику, вы будете показывать ее у себя? При этом кинотеатр не был андеграундным, он хорошо известен среди жителей района. Так что я был удивлен, когда мой знакомый согласился. И я начал снимать фильмы, очень быстро — за день-два монтировал, и таким образом за три дня мог принести новый материал, который показывался затем совершенно обычным зрителям. Эта затея продолжалась все время существования палаточного лагеря, до момента его уничтожения.
Я бы охарактеризовал как левого прогрессиста, но я не активист в полноценном значении. Было время, когда я оказывался плотно вовлечен в активизм. Например, мы протестовали против строительства хранилища ядерных отходов прямо в Бруклине, что было довольно глупой затеей. А за несколько лет до Occupy Wall Street я пытался защищать права уличных фотографов в Нью-Йорке, когда новый закон грозил жесткими ограничениями на съемку. Мы проиграли битву против токсичных отходов, но выиграли битву за уличную съемку.
Мои родители тоже не были увлеченными активистами, но они, скажем так, были за мир. Мои ранние воспоминания связаны с масштабными протестами против войны во Вьетнаме, которые я застал ребенком в округе Вашингтон.
Так что, надо признать, я не являюсь политическим активистом, ученым, да и интеллектуалом не стал бы себя называть. Моя затея простая — быть свидетелем событий, наблюдателем. Я работал без команды и чувствовал себя человеком извне, потому что не примкнул к медийной группе протестующих. Отчасти потому, что не люблю ходить на собрания и предпочитаю быть один — сегодняшний вечер исключение.
Единственный, с кем я работал — Ги Пиччотто, мой друг, музыкант группы Fugazi, который записывал небольшие музыкальные фрагменты для этих съемок.
Буду честен: мне хотелось почувствовать себя в этом море тел, быть просто одним из них. Движение Occupy Wall Street разрасталось быстро и неожиданно, и я хотел быть частью этой прирастающей группы людей.
Читайте также
-
Высшие формы — «Семечко» Марии Пискуновой
-
Высшие формы — «Мама и животные» Юлии Задарко
-
Высшие формы — «Исчезающий папа» Андрея Рубецкого
-
Высшие формы — «Искры в темноте» и «Что-то упускаю» Евгении Девятовой
-
Высшие формы — «Десять тысяч безобразных пятен» Дмитрия Геллера
-
Высшие формы — «Метро» Валентина Тютерева