Ветеран на экране. Новый курс проекта «Чапаев»
Между призрением и почитанием
В древнем Риме и наполеоновской Франции их называли «сердцем армии», в русском обществе долгое время считали просто «наставниками молодых». Привилегии и стигма ветеранов в России — от имперской до федеративной. О жизни в тени пережитого и трансформации социального и культурного образа ветерана рассказывает Елена Грачева.
«Если предыдущие десятилетия для называния участников войны преобладает слово „фронтовик“, с начала шестидесятых более-менее регулярно начинает использоваться слово „ветеран“. Это отражает все растущую дистанцию между войной и современностью.
Фронтовик — человек, прошедший войну, но не отставной, а полноправный участник жизни. Фронтовик — тот, кто сохраняет в сознании жесткое деление между тем, кто воевал, и тем, кто был в тылу. Он все еще может предъявлять счет „тыловым крысам“ и настаивать на своем праве давать этическую оценку чему бы то ни было именно потому, что воевал.
Ветеран — человек заслуженный, но его время прошло, его роль сыграна, он человек отставной. В какой-то момент разница между воевавшими и оставшимися в тылу начинает стираться, что и будет окончательно зафиксировано в законе 1995 года, объединившего словом „ветеран“ и участников военных действий, и работников тыла».
Потерянное поколение. С войны на войну
Первая мировая для всех закончилась по-разному: европейцы и американцы прощались с оружием, а русский ветеран с фронта войны мировой шел на фронт войны гражданской. О судьбе поколения, рожденного на рубеже веков — Михаил Трофименков.
«Изумительна слепота Бунина, клеймившего (1919) Валентина Катаева: „Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: „За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки““. Бунин видел перед собой юнца-ученика, но 22-летний подпоручик Катаев, травленый газами, дважды раненый, кавалер двух Георгиев и Ордена Святой Анны, был умудрен по-старчески: „Кажется, что я весь с ног до головы в крови, которую никогда и ничем уже не смыть“. На его глазах мир покончил с собой, аннулировав мораль, религию, прогресс, право. Единственные ценности, уцелевшие среди руин — о чем будет неустанно напоминать Брехт — крепкие башмаки, кусок хлеба, фляга со спиртом.
Аркадий Гайдар не командовал бы в 16 лет красным полком, если бы 14-летние гимназист Всеволод Вишневский и сибирский пастушок Иван Пырьев не сбежали на мировую. Оба вернулись с передовой с Георгиями и знанием, обрекавшим их на „Оптимистическую трагедию“ и „Партийный билет“. Надтреснутый голос Катаева и порок сердца героического штабс-капитана Михаила Зощенко ежеминутно напоминали им о газовых атаках. На мировую Евгений Шварц мог списать тремор рук — результат контузии, полученной корниловским прапорщиком не где-то в Галиции, а при штурме Екатеринодара».
Мирная жизнь. Ветераны в нашем кино
Спасители, герои, жертвы — чем отличались ветераны 1920-х от ветеранов 1960-х и 1990-х? Елена Грачева — о тех, кто пришел с войны на экран, и опыте, с которым невозможно расстаться.
«В кино шестидесятых—семидесятых годов фронтовики почти в каждом фильме. Даже если военный опыт напрямую не связан с сюжетом, даже если он не проговаривается или проговаривается вскользь, к слову, — именно война становится источником всего, что герой знает, понимает и чувствует. Это могут быть самые разные персонажи: слесарь-алкоголик Кузьма Иорданов из картины „Когда деревья были большими“ (1961), циничный ученый Алик из „Июльского дождя“ (1966), авторы документальных монологов в „Асе Клячиной“ (1967), учитель Илья Мельников в картине „Доживем до понедельника“ (1967), болтун Бронька из „Странных людей“ (1969), музыкант Сарафанов из „Старшего сына“, написанного Александром Вампиловым в 1968 году (экранизация 1975 года). Мы начинаем понимать героев только тогда, когда начинаем смотреть на них сквозь призму их фронтового прошлого. Только тогда становятся понятнее их цинизм или усталость, принципиальность или детская радость, горечь или ожесточение, умение быть счастливыми и несчастными. В каждом из этих героев война живет до сих пор, каждый из них помнит себя фронтовиком — и каждый из них, как ему кажется, вполне справляется с мирной жизнью, пусть и не хватает с неба звезд. Но иногда их накрывает.
Именно этой „двойной жизни“ поколения, людей, прошедших через войну молодыми и ставших взрослыми и солидными уже после нее, посвящен самый знаменитый фильм о ветеранах — „Белорусский вокзал“ (1970)».
Западный фронт. Судьба солдата в Америке
От «Рождения нации» Дэвида Уорка Гриффита до «Американского снайпера» Клинта Иствуда. Судьба ветерана в Америке никогда не была легкой. О том, как свой образ ветерана выстраивает на экране Голливуд, рассказывает Андрей Карташов.
«Военная кинохроника, которую во время Второй мировой монтировал по госзаказу Фрэнк Капра, называлась „Почему мы сражаемся“, и чем дальше, тем чаще таким вопросом задавались американские граждане, наблюдавшие за тем, как их страна принимает на себя роль глобального жандарма. Один пацифист имеется и в „Лучших годах нашей жизни“, но его быстро осаживают: такая позиция считается оскорбительной по отношению к мужчинам, сражавшимся с глобальной угрозой фашизма и японского империализма. Еще некоторое время спустя милитаризм объясняется красной угрозой: „Кандидат от Манчжурии“ (1962) о ветеране Корейской кампании доходчиво показывает, какую опасность представляют коммунисты для западных ценностей, лучшим воплощением которых по-прежнему остается честный ветеран с обаятельной внешностью Фрэнка Синатры; статус бывшего солдата — идеальное дополнение к образу „доброго Джо“, простого американского героя. Пятидесятые в США — последнее десятилетие старого мужского мира: женщины почти не работают, страной управляет военный герой, генерал Эйзенхауэр, а Элвис Пресли служит в войсках по призыву.
Но концепция войны как нормального мужского дела уже всерьез пошатнулась, и последняя из трех документальных лент Джона Хьюстона, сделанных им для армии, — „Да будет свет“ (1946) — была положена на полку заказчиками. Хьюстон снял фильм о ветеранах, которые из окопов попали в психиатрические кабинеты. Пройдет пара десятилетий, и их состояние назовут громоздким термином „посттравматическое стрессовое расстройство“ или, более емко, „вьетнамским синдромом“».
Живые, обломки, фантомы
Главные отечественные фильмы о героях-ветеранах — от солдат гражданской войны до тех, кто вернулся с афганской и чеченской. Мирная жизнь как тоска о чем-то большем.
«„Белорусский вокзал“ — куда более утонченный фильм, чем привыкли думать те, кто с неизбежностью натыкается на него в телепрограмме на 9 мая. Первый кадр этой картины — кладбище в погожий денек поздней весны. Там после похорон своего фронтового товарища встречаются четверть века не видевшиеся однополчане: теперь — большой начальник, бухгалтер, журналист и слесарь. Вместе они отправляются на поминки. Камера совершает полный разворот вокруг своей оси по мертвой комнате в генеральской квартире, какие вы все еще можете обнаружить в непроданных и неремонтированных домах на Бережковской набережной или высотках.
Кружева на комодах, бутылки и салаты застыли нетронутыми. Люди, попавшие в живописный, как картина древнего фламандца, широкоэкранный цветной кадр, — те спешно ретируются прочь».
Читайте также
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»
-
Школа: «Теснота» Кантемира Балагова — Области тесноты