Сериал
От редакции
От редакции

Учение без плюхи не довлеет


Чтобы побеседовать о сериале «Школа» в редакции журнала «Сеанс» собрались по-настоящему заинтересованные зрители. Среди них были и те, кто не так уж давно школу закончил, и те, кто давно и с успехом в ней преподаёт. На стороне учителей выступили преподаватели Санкт-Петербургской классической гимназии: историк Лев Лурье, слависты Елена Грачёва и Галина Борисова, а также химик Валерий Дымшиц. На стороне «вчерашних» учеников — авторы номера «Ровесники».


Ксения Друговейко, Валерий Дымшиц, Глеб Борисов (фото — Алексей Ванюшкин)

Валерий Дымшиц: Перед тем, как придти на это обсуждение, я прочитал множество отзывов об этом сериале. И вот что странно: все рецензии, которые попались мне на глаза, можно условно поделить на две группы. Первые сообщают — наша школа не такая; вторые — наша школа ещё ужасней. Другими словами, всё обсуждение сводится к вопросу: «клевещут» создатели сериала или «недоговаривают»? Поэтому у меня создаётся впечатление, что для критиков не существует различения между жизнью и искусством. Отчасти ситуация напоминает реакцию ветеранов войны 1812-го года на роман «Война и мир», которые кричали, что Льва Толстого на поле сражения не было, и он всё напридумывал. Но ведь мы имеем дело с произведением не важно какого, а всё-таки искусства.

Константин Шавловский: Круг подобных вопросов связан с тем, что сериал снят в стилистике «Кинотеатра.Doc», согласно принципам которой автор стремится оказаться как можно ближе к действительности, убрав всё художественное, что стоит на его пути. Этот приём был воспринят многими зрителями буквально. Некоторые посчитали, что перед ними документальный фильм. Эта стилистика в контексте «Первого канала» несколько ошеломляет.

Елена Грачёва: Все верно: радикален контекст, а не фильм. Тот факт, что «Школа» была показана на «Первом» вызывает куда более яркие эмоции, чем её содержание. Думаю, что появись сериал на «СТС» или на «ТНТ», его бы никто и не заметил. Вообще, похожую ситуацию мы наблюдаем и в классической литературе — с расцветом физиологических очерков. Если бы их публиковали в «Северной пчеле», а не в «Современнике», публика бы падала в обморок. Тогда всех также интересовал злосчастный вопрос — «Правда или нет?» Достаточно вспомнить дискуссию по поводу «Петербургских углов» Николая Некрасова. Когда эстетика подменяется этикой, правдоподобностью и новой искренностью, зритель ведётся на заложенную в произведении подмену. Мне кажется, что в «Школе» масса мелких и точных наблюдений каким-то не очень ясным образом сочетается с желанием построить драматургию не на человеческих характерах, а на социальных типах. В советские школьные фильмы социальная типология не закладывалась, или уходила на второй план. Каждый фильм говорил о чём-то большем. А в этом сериале людей нет — только представители социальных групп — сын алкоголика, девочка-эмо, ребёнок бизнесмена.

Василий Степанов: Если бы фильм «Доживём до понедельника» был растянут на шестьдесят серий, то вся социальная подноготная вышла бы на первый план. Это неизбежно из-за сериальной формы. Мы вынуждены плотнее следить за героями. Больше узнавать об их жизни. Бытовых и личных подробностях.

Елена Грачёва: Почему же при такой протяжённости и детализации событий в сериале напрочь отсутствуют выходные? Непонятно, что эти дети делают во внеклассное время. Бухают, что ли? Даже вне школьных стен дети вынуждены существовать только в качестве одноклассников — то есть, заперты в своей социальной группе.

Анна Ковалова: В сериале «Элен и ребята» было то же самое — всё происходило в четырёх декорациях и герои общались только между собой. Возможно, это свойство сериальной поэтики.

Глеб Борисов: Это оправданно, если воспринимать «Школу» как прямое включение. Сериал идёт с понедельника по четверг, поэтому там нет выходных. В каком-то смысле «Школа» имитирует телевизионный репортаж.

Галина Борисова, Анастасия Соловьёва, Василий Степанов, Елена Грачёва, Пётр Лезников, Анна Ковалова (фото — Алексей Ванюшкин)

Иван Чувиляев: Мне кажется, мы сейчас нащупали одно из главных свойств «Школы». Она балансирует между предельным документализмом и театром социальной маски. Только пропорции документальных деталей и художественных условностей неверные, отсюда — проблемы неправдоподобности. Это такой театр социальной маски, в котором всё подаётся предельно натуралистично.

Анна Ковалова: Если бы делался чистый театр социальной маски, было бы гораздо хуже. А если бы просто снимали, что происходит в школе, было бы скучно. Поэтому сама стратегия кажется мне верной.

Василий Степанов: Репортажем можно считать разве что заставку. В остальном же… ну, помилуйте, разве в репортажах камера так обнюхивает персонажей, задерживаясь на деталях? Ползет по коленкам, лезет из под мышки, заглядывает в ноздрю…

Глеб Борисов: Это действительно камера-провокатор, которая постоянно нарушает личное пространство…

Константин Шавловский: Камера так близко, кажется, что она принадлежит кому-то из участников происходящего. Ведь не секрет, что, начиная с фильма «Девочки», Валерия Гай Германика ставит себя на один уровень со своими персонажами.

Лев Лурье, Анна Лис, Иван Чувиляев, Валентина Крупник (фото — Алексей Ванюшкин)

Василий Степанов: Думаю, здесь как раз наоборот. Для меня это фильм, который доказывает, что Германика как-то эволюционирует, несмотря на свою «вечную» тему. Она стала по-другому относиться к тем, кого снимает. Теперь это взгляд инопланетного исследователя, которому нужно всех осмотреть и проследить за процессом. Для этого и нужно шестьдесят серий.

Пётр Лезников: Камера Германики действительно стала смотреть на персонажей с позиции любопытствующего постороннего, но такого «постороннего», который когда-то был «своим». Этот наблюдатель влюблён в подростков, в их хаотичную витальность. Мне сериал нравится, потому что мой зрительский взгляд примерно такой же. Я сам недавно учился в школе, а теперь, когда смотрю сериал, с радостью узнаю себя и своих друзей. Пусть даже в виде типажей. Во мне фильм резонирует благодаря некому ностальгическому эффекту узнавания.

Ярослав Петренко: Григорий Козинцев, рассуждая о чьей-то работе, сказал так: «Вот было сначала замечательное стихотворение Константина Симонова „Жди меня“, потом спектакль „Жди меня“ — похуже стихотворения, потом фильм „Жди меня“ — уже много похуже спектакля, а затем вышли духи „Жди меня“, и это были совсем никуда не годные духи». Для меня «Школа» — это какие-то духи, сделанные из «Девочек» и «Все умрут, а я останусь». При этом у режиссёра есть неприятная манера усиливать все мерзости, которые в реальности, конечно, существуют.

Валерий Дымшиц: В том-то и дело, что правдоподобия не хватает. По-моему, всё оно сосредоточено в бессюжетной заставке в начале каждой серии. Это, кстати, самые притягательные кадры в сериале. В этой суете около гардероба что-то схвачено. А дальше, не физиологический очерк начинается, а XVIII век. Те несколько персонажей, на которых сконцентрировано внимание зрителей, вырезаны из картона. Если это секс-бомба, то она «секс-бомба и только», а, скажем, не «секс-бомба и отличница». Если это фашиствующий мальчик, то у него папа натуральный алкоголик, а не профессор для разнообразия. Все социальные типы даны в лоб. И никакого потенциала для развития характера нет. Про них всё понятно с самого начала. Милон, Правдин, госпожа Хлестакова. И драматургия чисто событийная.

Анна Ковалова: При чём тут XVIII век? Разве драматургия XX века по таким законам не строится?

Лев Лурье: Если только «Майор Пронин».

Фото — Алексей Ванюшкин

Валерий Дымшиц: Меня ещё вот что смущает: существует такой жанр — производственная драма. В школе одни учатся, других учат. «Производство» занимает значительную часть времени. В сериале «Школа» это производство отсутствует. Учителя заняты своей личной жизнью. Ученики — своей. Как они учатся? Это практически остаётся за кадром. Кто их учит, чему, как они усваивают? Списывают они друг у друга или нет? Даже списывание может стать мощнейшим катализатором отношений внутри класса — этот отличник даёт списывать, а этот — нет. В одном эпизоде появляется учитель химии, произносит два слова по делу и совершает две грубых ошибки. Я, как реальный учитель химии, поставил бы ему двойку.

Ксения Друговейко: Со списыванием была связана история одной из героинь — девочки-отличницы, которая в младших классах никогда не давала списывать, из-за чего ей неоднократно объявляли бойкот. В сериале есть множество «производственных» деталей. И в этих деталях мне видится дьявол — учебный процесс построен из рук вон плохо. В школе работают бездарные учителя и это не средняя школа, а «школа-гетто», в которой собрались самые плохие учителя и ученики.

Константин Шавловский: Может быть, Германика хотела показать плохую «Школу»? Поэтому и учитель химии делает ошибки?

Галина Борисова: Вспоминается эпизод из «Обломова», когда к Илье Ильичу приходит журналист Пенкин и спрашивает: «Что же ты не читаешь, что сейчас пишут? Об этом же все шумят? Там же всё так правдоподобно, что даже смешно». А Обломов ему отвечает: «Так вот это они себя и тешат. Для себя они и пишут. Они показывают вора, падшую женщину, надутого глупца. А человека показать не умеют».

Елена Грачёва: Авторов действительно очень интересует фактура. Им важнее написать диалог, который будет реалистичным, чем передать через этот диалог характер человека.

Валерий Дымшиц: С диалогами всё очень интересно. Здесь что-то замечательное происходит с русским языком. В действительности даже самые бестолковые подростки чувствуют языковые регистры — в зависимости от обстоятельств они могут разговаривать на разных языках. Персонажи «Школы» этого умения как будто лишены. Утомительно всё время слушать однообразную речь с бедным словарным запасом. Герой может плохо владеть высокими регистрами, но он должен хотя бы пытаться разговаривать с девушкой не так, как разговаривает со своими дружками.

Фото — Алексей Ванюшкин

Лев Лурье: В итоге получается этакий Чехов-light: нет положительных героев, никто не слышит друг друга, всем на всех наплевать — и, разумеется, все несчастны.

Валерий Дымшиц: А учителя не просто несчастны, они какие-то чудовища. Учить не умеют, детей не любят, да и как люди вне школы совершают не очень хорошие поступки. Здесь, как в фильмах про войну дети, школьники — «наши», пусть среди них даже есть предатель. Учителя — это «немцы», которых можно только убивать. Нужны они только для того, чтобы детям было с кем сражаться.

Елена Грачёва: Меня испугало вот что. Все персонажи — и дети, и взрослые — оказываются манипуляторами. Да, в каком-то отношении, школа — это зона повышенной манипуляции. Но не до такой же степени! Все персонажи нажимают только на больные точки, чтобы получить выгоду.

Пётр Лезников: Меня интересует, другой вопрос. На кого рассчитан этот сериал?

Лев Лурье: Основная идея у всех телевизионных каналов сегодня — заставить смотреть телевизор тех, кто этого не делает. При этом есть какие-то объективные обстоятельства. Цензуру, например, отменить невозможно. Нельзя критиковать правительство и Путина. Поэтому выбирается некая зона, в которой еще возможна хоть какая-то дискуссия. Например, почему наши учёные уезжают на запад, или почему милиционеры убивают людей, или откуда в армии дедовщина? На территории образования еще можно делать хотя бы поверхностные критические заявления. Проще говоря, «Школа» — это продукт разрешенного свободомыслия.

Василий Степанов: Рейтинги-то не очень. Значит, казённое свободомыслие в очередной раз не совпало с реальным социальным заказом.

Елена Грачёва, Василий Степанов, Пётр Лезников (фото — Алексей Ванюшкин)

Елена Грачёва: Не думаю, что создатели сериала выполняли чей-то заказ. Видно, что они хотели сказать правду — попытались сделать настолько прямо, насколько позволят.

Ярослав Петренко: Мне кажется, что сериал стал своеобразным зеркалом для общества, только зеркало получилось кривым. А отражение в кривом зеркале либо смешит, либо пугает.

Константин Шавловский: То есть, падение рейтингов «Школы» вызвано тем, что общество посмотрело в зеркало — и его отражение ему не понравилось?

Глеб Борисов: Нужно учитывать, что изначально всё было более агрессивно — был учитель-педофил, конфликт между кавказским мальчиком и его одноклассником-фашистом и так далее. А потом скандальная драматургия стала на сериальные рельсы. Многие же просто выключили «Школу» после первой недели показа или даже первой же серии.

Галина Борисова: Я спросила в одном из одиннадцатых классов, где преподаю, что ребята думают про сериал. Мне казалось, что ученики 610-ой гимназии сериал будут смотреть как раз потому, что он будет казаться им экзотикой — это не та жизнь, которую они ведут. Таких в том одиннадцатом классе оказалось двое — они сказали, что это «прикольно». Другие мальчик и девочка сказали, что посмотрели пару серий и перестали. Кстати, девочка, которая вообще-то не из самых покладистых, мне ответила так: «Там нет никакой морали».

Константин Шавловский: Такое предъявление без авторского отношения — ключевая идея направления «Новой драмы», в рамках которого начинали сценаристы сериала.

Галина Борисова: Хорошо, без авторского отношения, но сделайте это так, чтобы меня зацепило. А так — вот одна зверушка, вот вторая. Я и в зоопарк могу сходить.

Константин Шавловский: Возможно, как и в реалити-шоу, здесь важен факт твоего присутствия в какой-то среде. И никакого конфликта не предполагается. Например, как в фильме «А если это любовь?»

Анна Ковалова: Но это фильм не о школе, а о любви.

Любовь Аркус: Но в том-то и дело, что не может быть фильма — если речь идёт об искусстве — о школе. Или о заводе. Или о больнице. Это всего лишь место действия. В классических школьных фильмах школа была лишь социальной средой, в которой разворачивалось действие, а всевозможные «школьные» обстоятельства — лишь фабульными подпорками для главного сюжета, для насущной концепции действительности. «Друг мой, Колька!» — фильм об оттепели, «Доживём до понедельника» — о самочувствии интеллигента после танков в Чехословакии, «Дневник директора школы» — о тихом интеллигентском противостоянии застою. Что касается героев-детей, то это всегда был сюжет отношений личности и коллектива, который чутко менялся буквально каждые несколько лет.

Пётр Лезников, Анна Ковалова, Лев Лурье, Анна Лис, Иван Чувиляев, Валентина Крупник, Константин Шавловский (фото — Алексей Ванюшкин)

Константин Шавловский: А «Школа»-то про что?

Лев Лурье: А этого, Константин, никто не знает. Здесь нет концепции действительности — и это, прямо скажем, главное. Здесь нет друга моего Кольки, которому можно по-настоящему сочувствовать, нет учителя Мельникова, с которым вместе можно думать, нет сквозной интриги, как в «Кортике», где ищут клад. И мне не понятно, почему и зачем здесь стоит следить. Я смотрел несколько американских сериалов про школу. Там сюжет всегда строится вокруг подчинения среды, которая высказывает сопротивление. Приходит к хулиганам новый учитель. Или чёрный мальчик оказывается в белой школе. И так далее. Здесь такого нет — значит, надо что-то придумать, что бы тянуло за собой развитие сюжета. Тайное школьное общество, драка цепями с гопниками из соседней школы, планы взрыва метро. Но здесь ничего не придумано, а как бы передоверено течению жизни.

Пётр Лезников: Во-первых, там всё-таки есть персонажи, которым я сопереживаю. Во-вторых, там всё-таки есть интрига — выздоровеет ли мама Епифанова, наладится ли у Будиловой личная жизнь, добьётся ли Дятлов взаимности от Носовой. В-третьих, этот сериал, как и любое другое произведение популярного искусства, выполняет образовательную функцию. «Школа» всё-таки может подсказать пятнадцатилетнему подростку, как стоит или не стоит поступать в определённых ситуациях.

Анна Ковалова: Когда я смотрела «Элен и ребята», я была намного младше героев на экране. Мне было интересно смотреть про старших. Смотреть сериал «Школа» девочки из пятого или седьмого класса не смогут — их либо туда не пустят, либо сама форма окажется слишком натуралистичной. Если создатели сериала хотят, чтобы его смотрели дети, то всё должно было бы быть эстетизировано. В «Элен и ребята» чистые кафе, красивые мальчики без прыщей и так далее. Зачем ребёнку правда жизни?

Елена Грачёва: А что тогда делает «Школу» произведением искусства?

Ксения Друговейко: Она является им в той степени, в которой можно назвать искусством всякое художественное осмысление реальности. Но если уж говорить о конкретике, то мне нравится «школьная» расплывчатая драматургия и незавершенность сюжетных линий, потому что это драматургия, хотя бы приближенная к течению жизни. Человеческие отношения и истории этих отношений ведь длятся всю жизнь — встречи и расставания возобновляются, повторяются. Конфликты, как бы бурно они ни развивались, далеко не всегда завершаются эффектными фейерверками.

Анна Лис: А я нахожу в «Школе» всё то, чего напрасно жду от других современных фильмов. Смотрю я «Сказку про темноту» — и вижу искусство, но это искусство я никогда не смогу полюбить. Я вижу стиль, но стиль этот не вызывает и не может сопереживания. А во время просмотра «Школы» они возникают.

Валерий Дымшиц: Если я правильно понял, то получается, что это обычная мыльная опера, которую попытались упаковать в новый киноязык. И произошло несовпадение потенциальной аудитории мыльной оперы и аудитории, готовой к новым формам. И создатели сериала сели между двух стульев. В этом и вся проблема.

Любовь Аркус: Мне кажется проблема в другом. Есть две вещи, которые могут делать произведение искусства. Вещь номер один — это хорошо усвоенная традиция, ремесло в руках и устоявшаяся система ценностей. Вещь номер два — харизматический автор, который может обойтись без ремесла, нарушать традицию, но предлагает свою картину мира и, соответственно, свою систему ценностей — обновленную, взамен ороговевшей и тем фальшивой. Третьего пока никто не придумал.

Лев Лурье: Именно так. Мне кажется невозможным создать сериал без положительного героя, без морали. Это всё-таки сериал, а не фильм «Восемь с половиной».

Елена Грачёва: Не знаю, есть ли там мировоззрение или нет, но какие-то проходные мотивы выделить можно. Кроме манипуляции — это тотальная невозможность коммуницировать. Никто ни с кем не может общаться. Любая коммуникация, если случается, приводит к раздору. Этот микрокосм передан, но если мы берём вечную тему, нужно сказать что-то новое. Имеем ли предмет для обсуждения этого поколения? Давайте попробуем говорить об актуальности. Перед нами школа этого года — что в ней, какие проблемы или хотя бы приметы нынешнего времени?

Лев Лурье, Анна Лис (фото — Алексей Ванюшкин)

Лев Лурье: Да, это интересно. Германика снимает школьников, условно говоря, «тучного времени», то есть стабильного времени эпохи Владимира Путина до кризиса. А сейчас время кризисное — это чрезвычайно важная деталь не только в плане внешнего, а с точки зрения мировоззрения. Нынешние дети-школьники гораздо менее склонны к протесту — то, что раньше надо было доказывать, сейчас становится очевидным.

Анна Ковалова: Мне кажется, в «Школе» нет случайных несовпадений. В сериале специально показано, насколько в сегодняшней школе всё печально. По-моему, это как раз актуально.

Валерий Дымшиц: Что же у нас получается? Есть общественный институт, призванный защищать интересы и безопасность граждан — милиция. Вместо выполнения своих обязанностей его представители грабят, убивают, воруют — и давно потеряли всякое доверие со стороны этих самых граждан. Есть другой, не менее важный общественный институт — школа. Если следовать нормальной общественной презумпции, школа даёт детям образование и способствует их социализации. Валерия Гай Германика же пытается показать нам, что этот институт выродился или потерпел некий внутренний крах. Он своим целям, предусмотренным обществом, не отвечает.

Лев Лурье: Проблема школьного образования в том, что нет «средних» средних школ. Существуют очень хорошие школы и «школы-гетто», где нет хороших учителей и собираются тяжёлые ученики. Ко мне часто обращаются с такой проблемой: «Мой ребёнок не шибко талантливый и не супер-способный, и в вашей гимназии ему учиться тяжело. Куда вы посоветуете его отдать? Где есть хорошая простая школа?» Нигде. Нет таких.

Константин Шавловский: Мне кажется, что если выходит такой сериал, построенный на холодном наблюдении и фиксировании без всякого сочувствия к краху школы, это тоже многое говорит о настоящем моменте.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить