Рецензии
Сериал
Лилия Шитенбург
Лилия Шитенбург

Не дай нам бог родиться при Генрихе Шестом


«Пустая корона: Генрих IV». Реж. Ричард Айр. 2012

Пока все досматривали последние серии «Игры престолов», на ВВС как раз завершился показ сериала «Пустая корона». Это цикл шекспировских хроник: «Ричард II», две части «Генриха IV», «Генрих V» (все это вышло в 2012 году), а теперь вот обе части «Генриха VI» и «Ричард III». В конце концов, пьесы Шекспира и история войны Алой и Белой розы так много дали всенародно любимому квазисредневековому эпосу Джорджа Мартина, что в период празднования 450-летия со дня рождения и 400-летия со дня смерти Барда британское телевидение просто обязано было воспользоваться случаем и напомнить миру, кто тут главный автор и кому принадлежит первоисточник. Бюджет проекта, судя по всему, довольно скромен, зато в Англии, как известно, есть пейзажи, замки, актеры и режиссеры, которые не покладая рук ставят классику. Все это означает, что главная идея — сделать Шекспира понятным для школьников (в современном английском театре и на ВВС в ходу более изящные формулировки, но суть неизменна) — идея эта должна была воплотиться на подобающе высоком уровне.

Что тут самое занятное? То, что «Пустая корона» ни в коем случае не сериал. Тот факт, что за Генрихом V идет Генрих VI чрезвычайно важен для истории Англии, но для телепродукта значит очень мало. Цикл пьес снимали четыре режиссера: Руперт Гулд, Ричард Эйр, Теа Шэррок и Доминик Кук — каждый из них обладает обширным опытом театральных постановок, но только у Эйра, снявшего «Айрис», «Скандальный дневник» (с Джуди Денч и Кейт Бланшетт), «Красоту по-английски» и новую версию «Костюмера», имеется внятный кино- и телевизионный бэкграунд. Гулд до «Пустой короны» сделал лишь телеверсию своего «Макбета» (с Патриком Стюартом), а Шэррок и Кук и вовсе дебютанты. (Шэррок после «Короны» успела снять фильм «До встречи с тобой», только что вышедший на экраны, — но мы же не будем делать вид, что это что-нибудь значит.)

Четверо театральных режиссеров, по-видимому, не договорились между собой, более того — очевидно, что они даже не пытались (и продюсеры не увидели в этом проблемы). Поэтому ни о какой преемственности художественных решений и концепций и речи не идет: некую целостность сериалу сообщает разве что единство актерской школы, более-менее общее понимание того, «как следует играть Шекспира», и переходящий реквизит. Вопрос не в том, что авторский почерк каждого из постановщиков так уж выразителен и ярок (о, если бы!), а в том, что каждая из пьес существует отдельно от остальных, и «Ричарду II» нет дела до «Ричарда III». Каковы бы ни были достижения в отдельных эпизодах (а они есть, иногда даже значительные), сквозной сюжет «Пустой короны» сводится к нехитрому: «Какое однако это мрачное английское средневековье!», да еще, пожалуй: «Междоусобица и братоубийственная война — это дурно». Никаких бонусов от того, что исторические хроники выстроены в последовательную цепочку (роскошь, которую театры себе позволяют крайне редко), в проекте ВВС нет — ни на уровне тем, ни на уровне рифм. Пропала возможность отыскать сокровенный замысел истории: от первого (после описанного Кристофером Марло в «Эдуарде II») заговора и бунта против помазанника Божия — через постепенное возвышение идеального короля и его несравненную, дарованную Богом победу, — к королю-безумцу и далее — вплоть до короля-убийцы и безбожника. В «Пустой короне» английские монархи, претерпевая положенные им мучения и испытания, сменяли друг друга, согласно школьному учебнику, и никакого «сверхсюжета» в описанном Шекспиром отрезке британской истории так и не обнаружилось (разве что в самом конце, там, где беззастенчивая тюдоровская пропаганда подчиняет себе все).

«Пустая корона: Генрих V». Реж. Теа Шэррок. 2012

Идея «вернуть героев шекспировских хроник обратно в средневековье» (особенно далеко ушел, разумеется, Ричард III, давно уже привольно расположившийся в современных интерьерах) — вовсе не так безобидна, как показалось продюсерам. Режиссеры, привыкшие к театральной условности, остались наедине с природой и пустыми музейными интерьерами настоящих замков: никто не потрудился возвращать в каменные залы дерево, железо, открытый огонь, гобелены и декор, пострадавший во времена Реформации. «…Трон королей, державный этот остров, земля величия, жилище Марса…» — «маленький мир», воспетый в знаменитом монологе Джона Гонта, воссоздавался с помощью пары занавесов, восковой свечки, нескольких лошадок и бюджета, космически далекого от HBO.

Экономя на необходимом и героически обживая естественные декорации, создатели «Пустой короны» то и дело попадали впросак: излюбленным местом обитания персонажей неожиданно становились мрачные подземелья (в каких руинах откопал Сомерсет Маргариту Анжуйскую?!), маленькие отряды пеших воинов самоотверженно пихались у самой камеры, как бы надеясь на скорую атаку конницы; английских королей хоронили в лесу под кустом, король Генрих V в. великий День святого Криспиана вдохновлял своей пламенной речью горстку смущенных аристократов, а Ричард II, приплыв на родину из шотландского похода, выпрыгивал из одинокой лодочки на пустынный берег и, тщетно пытаясь сохранить королевское достоинство, брел по пояс в воде, сопровождаемый лишь не менее растерянным промокшим епископом. Приемы, уместные и даже впечатляющие на театральной сцене, где Человек застит небо и подобен гиганту на фоне игрушечного пейзажа (особенно герои Шекспира и особенно в исполнении британских актеров), в телесериале, претендующем на некоторую историческую подлинность, закономерно провалились.

«Пустая корона: Генрих V». Реж. Теа Шэррок. 2012

На шекспировский вопрос «где армии в пернатых шлемах?» ответ очевиден: штурмуют Винтерфелл. Но дело ведь не только в бюджете (денег на битву при Азенкуре, как известно, нет даже у HBO). Устроив неожиданное, во многом противопоказанное Шекспиру состязание с документальными реконструкциями канала ВВС History, создатели «Пустой короны» проиграли и по части связности исторического повествования, не говоря уже о достоверности. Зачем вообще нужно было расставлять пьесы последовательно, мучиться с натурой, старательно плевать кровью на крупном плане, честно мастерить замечательной красоты костюмы и правдоподобные отрубленные головы, окунать Бена Уишоу в море, а Камбербатча в лужу и биться за аутентичные детали, если в «Ричарде II» Болингброка играет Рори Киннир, а в «Генрихе IV» в роли короля уже Джереми Айронс — это вообще-то один и тот же исторический деятель. Разумеется, у Шекспира молодой мятежник и старый умирающий король — это совершенно разные персонажи, но в «Пустой короне» не позволили себе ни до конца следовать вольной поэтической логике Шекспира, ни укротить поэзию до исторического эпоса.

Если казус «Болингброка-Генриха» еще можно объяснить, то, спрашивается, за что награжден был раздвоением личности храбрый граф Нортумберленд (Дэвид Морисси и Алан Армстронг)? Как все это вообще должно облегчить жизнь школьника? Уориков в этом историческом отрезке было двое — и играют их два разных актера (Йен Глен и Стэнли Таунсенд), несмотря на то, что пьесе это ничего не дает. Эксетеров сменилось чуть ли не трое, но Шекспир сочинил выдающийся образ преданного королевского дядюшки, — и герою изумительного Антона Лессера суждено изрядно зажиться на этом свете. Никто в сериале не изменился так необычайно, как герцог Омаль (Омерль в русских переводах): нежный фаворит Ричарда II (Том Хьюз) погиб при Азенкуре под славным именем Эдуарда Йорка, его сыграл Патерсон Джозеф, отличный и — в отличие от Хьюза — чернокожий актер. (Трогательно, что герцога Нортумберленда и его сына Генри Перси сыграли страшно похожие друг на друга отец и сын Армстронги, — но этот «натурализм» застал зрителя врасплох.) Мера условности непредсказуемо меняется от эпизода к эпизоду, а иногда и от сцены к сцене. К тому же, кастинг, игнорирующий цвет кожи, давно (и иногда не без успеха) практикуемый в Англии, в телесериале отдает дурной театральностью, сводя на нет все претензии на подлинность. Темнокожая актриса Софи Оконедо превосходно играла «французскую волчицу» королеву Маргариту — но в ее присутствии, на фоне руин старых английских замков «всамделишная» кровь солдат выглядела клюквенным соком.

Не став сериалом, «Пустая корона», тем не менее, закономерно оказалась тем, что в современном британском театре получается лучше всего — исключительно занятным собранием портретов. «Державными островами», существующими отдельно от прочих, стало большинство главных персонажей (и только Шекспир и традиция понуждали их к взаимодействию, впрочем, весьма успешному. Блеск и нищета британского индивидуализма во всем его противоречивом многообразии). Воспевать кастинг нет нужды — количество выдающихся Гамлетов на квадратный метр превосходит все мыслимые пределы: от сэра Патрика Стюарта до Максин Пик (хотя последней тут досталась лишь роль красотки Долл Тершит). Лучшие актеры страны (и это еще далеко не все) состязаются в достижении невозможного: в произнесении длинных монологов с такой подкупающей доверительностью, что ни один школьник не уйдет обиженным; в цветистых предсмертных тирадах, которые не должны поставить под сомнение полную гибель всерьез; в построении собственных ролей с той филигранной тщательностью, что искусство режиссуры на какой-то опасный миг может показаться ненужным вздором. К чему пейзажи, когда есть такие лица? И зачем решать что-то с композицией кадра, если длинный крупный план затмит все…

«Пустая корона: Ричард II». Реж. Руперт Гулд. 2012

Руперт Гулд в «Ричарде II» мог переборщить со сценическими эффектами и наивной метафоричностью, но короля Ричарда у него играл Бен Уишоу, а Болингброка — Рори Киннир, и поединок самоуверенной утонченности с искренностью и безыскусной простотой, поэзии со здравым смыслом, сложился как бы сам собой. Уишоу прекрасен, когда с непередаваемой нежностью смотрится в зеркало, трепеща отыскать на челе поверженного короля разрушительную морщинку, и со слезами на глазах предается изысканной риторике, — но и Киннир велик ничуть не меньше, терпеливо пережидая моральную агонию соперника и позволяя лишь на пару мгновений вырваться наружу безмолвной досаде: «Этот жалкий шут все еще читает стихи!» У будущего короля, такого умного и такого практичного, есть еще с десяток минут, прежде чем над трупом убитого Ричарда и самому разразиться эпитафией, полной трагического пафоса. Начав с ужасом подозревать, что гибель слабого короля не будет последней, и из всего этого того и гляди выйдет сериал.

Но предчувствия героя Рори Киннира в «Генрихе IV» будут отменены. Две серии, снятые Ричардом Эйром — лучшая и самая гармоничная часть «Пустой короны». Эйру, возглавлявшему когда-то Национальный театр и известному также и другими славными подвигами, единственному — в отличие от неопытных коллег — удалось преодолеть рамки «спектакля на природе», создав единый мир, полный жизни, и не обрывающийся у края декорации. К тому же он сумел соорудить равносторонний треугольник из главных персонажей пьесы — а эта геометрия дается постановщикам нечасто. Джереми Айронс, сухой, графически резкий, героически сражающийся за каждое мгновение на экране и не позволяющий списать старого короля во второстепенные герои единственно за счет личной яростной выразительности, играет Генриха властителем, который уверен, что пьеса его имени — трагедия, а не хроника. Король опасается как раз, что сериала не будет: сын и наследник занят в вульгарной комедии. А наследник — принц Хэл (Том Хиддлстон), блеснувший неожиданно точной пародией на отцовскую манеру (к слову, показать Айронса совсем не просто), никогда всерьез не принадлежал веселому миру «Кабаньей головы» и всегда был слишком отстранен и холоден, чтобы любить кого-нибудь, даже Фальстафа. Их легендарная дружба — плод воображения старого толстого рыцаря. Принц просто учился быть очаровательным. (Судя по урезанному до дайджеста, совершенно блеклому в режиссуре Шэррок «Генриху V», кажется, что и этот урок принц усвоил нетвердо, скончавшись в итоге от собственной непрошибаемой любезности.)

Зато Саймон Рассел Бил сыграл сэра Джона Фальстафа так, что только ради одной этой роли стоило затевать «Пустую корону». Со всеми положенными толщинками, седыми космами, внушительными щечками и вредными привычками, это было существо нежное, кроткое, в высшей степени интеллигентное и младенчески мечтательное. Не врун, трус, пьяница и сластолюбец, а фантазер и сластена. Ребячливая жажда игры и сиротская тяга к теплу и покою определяли образ куда больше, чем пресловутое «ренессансное жизнелюбие». Он был тихий, ласковый, страшно трогательный, совершенно какой-то пуховый шалун, этот сэр Джон. Он шел на войну, как пошел бы на нее Карлсон — крепко держа в пухлых ручках банку варенья.

«Пустая корона: Генрих IV». Реж. Ричард Айр. 2012

Война определяла все в «Генрихе IV» Эйра — для короля Генриха она была синонимом власти и славы, а Хэл и Фальстаф прятались от этой славы, как от чумы. Потому что — при всей разности опыта и темперамента — оба воспринимали смерть как нечто окончательное. И отсиживались в трактире «Кабанья голова» не потому, что там было так уж весело или херес был особенно хорош, а потому что там шла обычная, веками не меняющаяся жизнь, — а сразу за порогом их ждало самое что ни на есть аутентичное средневековье. Шекспировским персонажам эти «калоши счастья» были совсем ни к чему. Недаром общее настроение веселой пьесы о хвастливом рыцаре и его царственном приятеле — минорное. Ричард Эйр, подобно многим английским режиссерам своего поколения, разящей эффектности концепции предпочел тонкость.

Во втором сезоне публика преданно ждала Бенедикта Камбербатча — но короновать его взялся Доминик Кук, и «Корона» оказалась пустой в самом незатейливом смысле слова. Режиссер, в молодости поработавший в RSC, с тех пор отошел от классики, выбрав современную пьесу, и много лет возглавлял Ройял Корт. Но вряд ли именно там он откопал режиссерские приемы, которыми наводнил экранные версии «Генриха VI» и «Ричарда III». Натужная метафоричность, ложная многозначительность, шахматная доска и разбросанные фигуры как символ дворцовых интриг, зеркало, которое королева Маргарита храбро совала в нос своим врагам (нет, зеркало в «Ричарде II» работало совсем по-другому, гордиться рифмой не приходится); нарочитые жесты (вроде Ричарда, нервно стучащего костяшками пальцев) и простодушные фронтальные мизансцены — не хватало только, чтобы внезапно из-под колосников пошел густой театральный снежок, и впечатление провинциальной замшелой архаики стало бы полным. И это при том, что разбор пьес был осуществлен на самом элементарном уровне — по первому слою. Этого хватило, чтобы загадочная история короля Ричарда III (до сих пор будоражащая воображение — и не только убежденных рикардианцев) превратилась в назидательную драму о том, как опасны для общества злобные калеки. Ричард Глостер собственноручно кромсал тела врагов, в минуты отдыха упивался своими увечьями и гордо демонстрировал на голом теле превосходно сделанный горб. Никаких иных мотивов или тем в пьесе режиссер не отыскал, — и все усилия предыдущих серий по укреплению толерантности (иначе зачем межрасовый кастинг) вдруг свелись к порицанию инвалидов.

«Пустая корона: Ричард III». Реж. Доминик Кук. 2016

Но на роль Ричарда ВВС удалось заполучить Камбербатча — тот по своему обыкновению не стал бороться с режиссурой или заниматься реабилитацией шекспировского короля (хотя судьбоносная находка останков реального Ричарда, кажется, поколебала его уверенность). Вместо этого он работал над монологами — и каждый следующий его монолог едва ли не лучше предыдущего. Согласно давней традиции, известной более всего по работам Лоренса Оливье и Йена Маккелена (и пародии Кевина Спейси в «Карточном домике»), Ричард III обращается к зрителю напрямую, коварно превращая публику в своего конфидента и соучастника. Оставшись наедине с камерой, Камбербатч напомнил, что на самом деле означает словосочетание «высокофункциональный социопат» — свою неспособность к эмпатии, тайную ущербность (куда более разрушительную, чем внешняя), маниакальную кровожадность, склонность к манипуляциям и смене личин представив как безупречное королевское резюме. Учитывая то, что его предшественники на троне были в какой-то степени безгласны, не имея интимного контакта с аудиторией, Ричард, которому была дарована такая привилегия, поневоле стал главным героем «Пустой короны».

Но Ричарда Глостера в исполнении Камбербатча трагической фигурой делает вовсе не увечье и недостаток материнской любви (дуэт с Джуди Денч предсказуемо совершенен), а неверный выбор цели. Актер сделал своего мрачного циничного героя словоохотливым, остроумным, необычайно эмоционально подвижным, ежеминутно готовым к внезапным слезам, но главное — к заразительному смеху и презабавным гримасам. Очевидно, что последний из Плантагенетов «появился на свет с обостренным чувством смешного и врожденным ощущением того, что мир безумен». Ну и с горбом за спиной для полного комплекта. Из него мог бы выйти великий шут — но семейные традиции испортили все дело. Ричарду Глостеру не нужна власть — ему нужна публика. Он убивает, потому что мы смотрим.

Однако у режиссера просто не достало творческих возможностей, чтобы своеобразие актерской природы и классический постановочный прием с апартами довести до логического конца, сделав подлинным источником шекспировского сюжета. Как бы то ни было, Майкл Биллингтон предрек Доминику Куку большое будущее на телевидении. Что ж, в пьесах Уильяма Шекспира встречались пророчества и куда более зловещие.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить