«Тише, идет репетиция!» — Тост в честь дня театра
Все чаще театр использует кинодраматургию как основу для своих спектаклей. И кино, чуть меньше, чем прежде и чем хотелось бы, одалживается у театра. В «Балтийском доме», например, сейчас идет «Калина красная». Поздравляем наших друзей, героев и театральных небожителей: режиссеров Льва Додина, Анатолия Васильева, Андрея Могучего, Кирилла Серебренникова, актеров — Аллу Демидову, Сергея Маковецкого, Елизавету Боярскую и наших театроведов Елену Горфункель и Лилию Шитенбург. Катя Трус поднимает текст-тост в честь этого чудесного праздника
«Театр — это храм. Храм-храм, хрум-хрум и нет тебя», — говорила одна видавшая виды актриса в почти никому неизвестном фильме «Дура».
Сегодня, тем временем, день театра. Утром в Петербурге стоял такой туман, будто кто-то подвыпивший забыл выключить дым-машину и она работала, работала. А после пришла вторая смена монтировочного цеха и включила солнце. Желтое, картонное, гуашью рисованное, простое. Сейчас все обопьются своего обязательного чая, наговорятся по гримеркам, накурятся по курилкам и пойдут репетировать, потягиваясь и вздыхая.
«Тише, идет репетиция!» — пригрозит непонятливым табличка с аккуратными красными буквами. Ну, тише так тише.
Материя театра — это материя сна, конечно. Она бывает густой и плотной, прозрачной и кружевной, разной. Ты здесь — случайный свидетель, тихий подглядывающий. Вот соринка слетела с осветительного прибора, как бабочка, вот тарелка перевернулась и превратилась в абажур, а вот человек надел крылья из папье маше и стал ангелом. У сна нет миссии, большой или даже Большой цели, он никому ничего не должен. Он просто снится, он разговаривает с Богом, он всегда «смотрит» вверх. И ты тоже запрокидываешь непроизвольно голову и тянешься куда то туда, в другой, другой мир, который схлопнется через два с половиной часа и окунет тебя в толкотню гардероба.
Они длятся, долготерпят, милосердствуют, все переносят и никогда не перестают
Но он с тобой случился, ты был в этом сне, ты тоже его видел и он что-то делал с тобой, крутил внутренние шестеренки, смазывал треснутые механизмы, работал. Иногда бывает больно, и ты спешишь умыть лицо, бормоча: «Куда вода, туда и сон». Иногда случается то самое, неуловимое, когда силишься повторить, воспроизвести увиденное, пересказать, описать и сохранить главное.
Но разве возможно сохранить сон, поймать за хвост ангела, запечатать божье прикосновение? Наверное, здесь таится секрет той самой пошлой и избитой, пресловутой «магии театра», когда секунду назад всё было, а сейчас нет ничего, только жалкие попытки объяснить поэзию, растолковать музыку. Ведь настоящее чудо театра хранится не в текстах, произносимых со сцены, не в мастерстве постановочной команды и не в кашляющем зрителе. Оно в самом его воздухе, в молчании Сергея Маковецкого — Дяди Вани, во взгляде Марины Нееловой — Акакия Акакиевича, в жесте Аллы Демидовой в «Старике и море». Это не черные буквы на белой бумаге режиссерской экспликации, а то, что между буквами.
Спектакли рождаются, живут счастливо или не очень, а после умирают. Но это всё, конечно, формальности. Они прорастают в истлевших архивных афишах, в морщинах старых артистов, бывших Мышкиных, в пыли костюмерного цеха на шинелях с инициалами на подкладке, в мемориальных досочках с грустными гвоздиками на фасадах домов улицы Чайковского. Они длятся, долготерпят, милосердствуют, все переносят и никогда не перестают.
