Там тени гуще — «Все, что нам кажется светом» Паял Кападиа
В театральный прокат выходит фильм Паял Кападиа «Все, что нам кажется светом». В прошлом году картина получила Гран-при жюри на Каннском фестивале, а уже в этом странствует по мировым экранам. О медленном царстве шумных Мумбаи, «маленьких» людях и универсальной интонации фильма пишет Александра Кузнецова.
Кажется, что нужно немало знать про индийское кино, чтобы решиться на разговор о фильме «Все, что нам кажется светом». Взаправду нужно знать не так уж и много, когда глобальный мир опознает в азиатских широтах самого себя. Почему бы и не узнавать, когда всюду одно и то же. С поправкой на колорит, фактуру и набор условностей. Враждебные мегаполисы, большие истории маленьких людей, навязанные традиции, — все это можно встретить и внутри Нью-Йорка, если в центре внимания оказываются, например, хасидские семьи Бруклина.
Что тогда остается? Автор. И предсказуемо, и значимо, что режиссер Паял Кападиа до этой картины снимала документальное кино. В фильме, не претендующем на новизну слова, интонация оказывается сильнее драматургии, эскиз ценнее завершенной формы, а минута наедине с собой важнее бунта против несправедливого мира. Нам открывается смиренное, медленное и кроткое царство трех обычных медсестер из Мумбаи.
Ану (Дивья Прабха) младшая из них. Думает она не о том, любит не того, носит не то. Живет жизнь. Девушка из индуистской семьи тайком встречается с мусульманином Шиазом (Хриду Харун). Старо предание, и верится легко. Ану знает, что им с Шиазом не быть вместе. Знает, что каждый поцелуй с ним на темной парковке и каждое свидание в уличном кафе лишь утяжеляют скорый ответный удар мира. Но яркая драма для нее всё лучше уныния. Сидя за стеклянным окошком приемного отделения больницы, девушка смотрит на аквариум с рыбками — едва ли сейчас ее положение отличается от их. Заскучав на работе, она в сотый раз берет стетоскоп, чтобы впервые послушать через него не людей, но мир вокруг. Заметить трески, писки, электрические нити в воздухе, наконец поставить холодный инструмент на область собственного сердца. И не услышать ничего.
Толпа — самое безопасное для пары место, общество — самое опасное для них существо
Прабхи (Кани Кусрути) около сорока. Совсем юной ее выдали замуж, но сразу после свадьбы супруг уехал работать в Германию, оставив молодую жену стареть, серчать и гаснуть. На ухаживания неловкого коллеги, врача и поэта, она ответить не может — достоинство, как она его понимает. Не терзать себя желаниями и сомнениями не может тоже — жизнь, как она ее чувствует. Они с Ану живут в одной квартире и работают в одной больнице. По-дружески пристально и по-матерински недовольно она наблюдает, как младшая приятельница беспечно относится к своему социальному будущему.
Молчать и дальше, как кажется Прабхи, нельзя. Она набирает воздуха и раздувается сразу до масштабов общества: «Если будешь себя вести, как проститутка, тебя перестанут уважать. Ты в курсе, что про тебя уже люди говорят?». Но не поступки Ану пробудили в женщине этот праведный гнев, а собственные грезы о такой же жизни. Будто отражение в зеркале отчитала. Кани Кусрути играет неприкаянность сильного духом человека. Она с достоинством примет любую участь, но, перебирая варианты судьбы, все же хочется пожить счастливо.
Парвати (Чхая Кадам) чуть старше своих подруг, и в фильме, скорее, на втором плане. Ей уже не до романтических тревог, как в случае Ану; в отличие от Прабхи, она не соломенная вдова, а настоящая. Это единственная героиня, которой не страшна однообразная повседневность, — потому-то именно ее из этого прозрачного спокойного течения и достают. Точнее — выселяют. «Я живу здесь 22 года. Зачем какие-то бумаги?», — вопрошает юриста Парвати. Хотя бы для того, чтобы выстоять против новых застройщиков. Без документов они одолеют быстрее. Сражение было неравным и недолгим, проиграв корпорациям, женщина плюет на город и уезжает в деревню. Помогают ей Ану и Прабхи, у каждой из которых свои счеты к Мумбаи.
Рука режиссера не протянута вперед и не указывает путь в прекрасное будущее
Мумбаи. Переполненный деталями и перенаселенный людьми, душный, грязный и бесполезно большой. Такому тотальному простору неизбежно суждено быть и тотальной замкнутостью; как космосу или океану, так и мегаполису. В течение всего фильма камера проносится мимо вывесок и развязок дорог, превращает всё в линии и ускользающие пятна цвета. Эта скорость, лишенная перемен, напоминает взгляд человека, который без устали кружится вокруг себя. «Недавно мне разбили сердце. Но город помогает забыть боль», — произносит анонимный голос в сцене очередного проезда по переулкам. Стоит уточнить: город помогает забыть не только боль, но и самого себя. Он превращает человека в юлу, но кручение это никого не забавляет.
В жизни Прабхи нет ни скорости, ни головокружительных событий, но в Мумбаи она не может увидеть себя. Она лишь стойкий солдатик, который запрещает себе задаваться вопросами. Когда же камера замирает посреди улицы, кадр кишит лишними подробностями. Ану с Шиазом негде уединиться, и нет лучше способа спрятаться, чем встать на видном месте. Они гуляют по городу, ездят в общественном транспорте, сидят в кафе. Напоминает хождение в толпе зомби: пока идешь в неровный такт со всеми — ты защищен; но если оступишься и попадешься на глаза хоть одному — нападут сразу все. Толпа — самое безопасное для пары место, общество — самое опасное для них существо. Кажется, из такого большого города дорога одна — на природу, в деревню.
Однако на отдаленном побережье, куда Ану и Прабхи помогают переезжать Парвати, нет гармонии и просветления. И там все не без проблем, и там все не слава богу. Просто избыток мелочей здесь не занимает весь кадр, а вместо огоньков гирлянд иногда можно посмотреть и на звезды. Прабхи здесь встретит мужа, пусть эта встреча и будет лишь ее галлюцинацией. Ану представит свою незаконную любовь подругам — пусть малому, но обществу. Парвати обретет дом.
Этот фильм — не про мораль и не про отрицание традиций; рука режиссера не протянута вперед и не указывает путь в прекрасное будущее. Три женщины, три жизни: кому их можно показать? С кем разделить? Как правильно прожить? Свет ведь трудно увидеть не из тьмы, а из серости будней. Вместо городского шума и прибрежного ветра в фильме то и дело возникает блюзовая зарисовка, кажется, сыгранная на пианино одной рукой. Наверное, это примирение героинь со своей участью. Наверное, иногда все, что взаправду нужно, — пара подруг и беглые нотки поверх привычного шума.
