Призрак в машинке — «Сидони в Японии»
На этой неделе в прокат выходит «Сидони в Японии» — нежная мелодрама про любовь и смерть с Изабель Юппер, Аугустом Дилем и размышлениями о природе автофикшена. О фильме пишет Карина Назарова.
Изабель Юппер продолжает путешествие по Азии. «Сидони в Японии» Элиз Жирар и «Нужды путешественника» Хон Сан-су хочется объединить в дилогию о времени и трудностях ассимиляции: как на бытовом уровне, так и в выражениях чувств. У Хона героиня Юппер учила корейцев французскому и мастерству описания своих впечатлений, а зрителей — правилу беззаботной жизни: руководствоваться тем, что дано сейчас, а не миражом будущего. У Элиз Жирар ее героиня лишь обретает эту мудрость, учится заново видеть, чувствовать и говорить о чувствах, а еще — отпускать прошлое.
Французская писательница Сидони (Юппер) не раз сталкивалась с трудностями перевода, не зная, как перевести свой опыт в текст. Да и никакого нового опыта с ней давно не случалось. На пустые страницы все время бросаются одни и те же слова об одном и том же прошлом. Скорбь по трагически погибшему мужу Антуану (Аугуст Диль) отняла у нее силы и желание писать. Чувствуя это через расстояние, проницательный японский издатель Кензо Мидзогути (Цуёси Ихара) решается вернуть Сидони к истокам и перевыпускает ее дебютный автофикшн. Пламенным письмом он приглашает Сидони и ее красный чемодан в свою страну. Там героиню встречают глупые и сложные вопросы таможенников и поклонников, фото Юппер со времен «Кружевницы», новые дороги, летящие по стенам нарисованные журавли, и призрак умершего мужа.
История о связи прошлого и настоящего, трауре и перерождении
У Сидони постоянно спрашивают, какое значение для нее имеет литература — «для выживания», — и почему она решила рассказать свою дебютную историю именно так — «без понятия». Те же вопросы можно адресовать и француженке Элиз Жирар, ее кино ведь тоже отчасти автофикшн.
Идея фильма родилась в первую поездку Жирар в Японию в 2013 году, куда она отправилась по приглашению дистрибьютора ее драмы «Бельвиль — Токио». Кинематографистку удивляли спокойствие и деликатность японцев. Отсутствие суеты и шума обострило внимание к собственным чувствам и переживаниям — все «стало чище по возвращению в Париж». Из впечатлений сложилась история о связи прошлого и настоящего, трауре и перерождении. И в воображении Жирар перерождаться должна была именно Изабель Юппер — актриса, способная обжить пространство любого жанра и кадра одним взглядом.
Сюжет оформился уже по итогам следующей поездки Жирар в Японию, в 2017-м. Тогда она заглянула на ужин к вдовствующей подруге. Стол был накрыт как для живых, так и для мертвых — нашлись яства и место для призрака ее погибшего мужа. Благодаря столь грустному жесту любви Жирар поняла, почему Таити Ямада и Киёси Куросава ловили призраков на камеры и помещали их в свои фильмы ужасов и печали. В этой стране действительно никто по-настоящему не умирает, а продолжает жить и занимать физическое пространство.
Героине, утратившей образ будущего, жизненно важно подсветить ведущие к нему дороги
«Сидони в Японии» можно поругать за стереотипизацию. За образ японцев, которые все никак не научатся выражать свои чувства «по-человечески», «откровенно», короче, «по-западному». Но Жирар, как честная туристка, очень дорожит своей отстраненной позицией удивленного странника. Она внимательно наблюдает за средой, диагностирует очевидные различия и скромно предлагает свои интерпретации чужой культуры.
Для чужестранцев — от Софии Копполы до Гаспара Ноэ — магия Японии заключалась в ее невесомости, в головокружительном мерцании японских улиц, захватывающих в свой поток толпы людей и дурманящей, завораживающей инаковости. Жирар работает с абсолютно иной интонацией — ее взгляд видит Японию спокойной, сдержанной и чуткой. Несуетливость фильма при этом не лишает его головокружения, оно просто прячется внутри — в ускоренной трансформации Сидони и в авторском выборе тех или иных планов.
Жирар и ее оператор Селин Бозон замечают, как японские житейские практики — от поклонов друг другу в знак приветствия и извинения до трапезы на полу — создают искусственное притяжение к земле. В стране призраков и постоянных битв тектонических плит заземление и правда необходимо — в любой момент может подкинуть в воздух.
Растерянной героине наученная опытом путешественника Жирар подсказывает, как правильно стоять на ногах — в светящихся кроссовках. Такие не встретить на улицах Парижа. Столь комичный предмет гардероба героини — совсем не шутка. Благодаря новой покупке Сидони видит каждое свое прикосновение к земле. Казалось бы, зачем быть внимательной к таким пустякам? Но героине, утратившей образ будущего, жизненно важно подсветить ведущие к нему дороги.
Если призраки и являются, значит, им нужно что-то сказать
В этом действительно взрослом фильме об одиночестве и трауре довольно много юмора и непринужденности. Несмотря на внешнюю строгость линий, статичные планы и сдержанность эмоций, Юппер улыбается, откровенничает и смеется, а режиссер играется (будучи при этом совершенно серьезной в главном). На фоне играет по-хорошему старомодная мелодраматическая мелодия, написанная Жераром Массини. По мере адаптации Сидони в чужой стране, типично европейский аккомпанемент обретает воздушные и почти мистические гармонии Дзё Хисаиси. К тому моменту любовь Кензо и Сидони перестанет казаться им сюрпризом.
Постановщица дает чувству двух одиночеств медленно родиться, побродить сперва по Наре, Киото и Наошиме, чтобы слиться со здешними окрестностями и как можно лучше запомниться. Когда-то Антуан открыл Сидони мир литературы, теперь Кензо возвращает ей эту утраченную страну — она вновь садится за письмо. Близость без промедлений переводится в текст и складывается в серию фотографий.
Антуан в этой истории выступает не тревожным напоминанием утраченной любви и времени, а улыбчивым сводником. Это точно не «Привидение», несмотря на все заочные сравнения. Раз в Японии у Сидони открылись глаза, призрак пользуется этой возможностью и являет ей свой мерцающий облик. Изабель Юппер и Аугуст Диль не присутствуют в одной комнате — Диля снимали на фоне зеленого экрана. И это важно: Жирар наложила две реальности друг на друга, сохранив их чувственные различия. Антуана освещает искусственный студийный свет, Сидони — тот, что струится из реальных окон. Мир живых больше не касается призрака — ни синева комнат, ни вода ванной, ни руки героини не отражаются на его теле. Он устал жить в гравитации воспоминаний любимой женщины и хочет в невесомость.
Нет, героиня вовсе не сошла с ума — заверяет Кензо, — если призраки и являются, значит, им нужно что-то сказать. Не призрак, а необходимость слов вызывают оцепенение. Сидони обретает способность говорить и смелость взглянуть в глаза своему ожившему прошлому, чтобы… оставить его в покое.
