«Альтовая соната»: Как ни странно — о музыке
15 июня в «Иллюзионе» и 21 июня на «Ленфильме» покажут «Альтовую сонату» — документальную картину про Дмитрия Шостаковича, снятую Александром Сокуровым вместе с Семеном Арановичем. О совместной работе двух режиссеров рассуждает Петр Багров.
«Альтовая соната» — картина двух режиссеров, разных до чрезвычайности. Можно разбираться, что здесь — от Арановича, что — от Сокурова. Но это по большому счету и не важно; историки выяснят, когда пройдет следующая четверть века и фильм «отлежится». Интересно другое: как смотрелся фильм в 1986 году и как он воспринимается двадцать лет спустя.
Налицо эволюция. В перестроечные 80-е на первый план — хотели того авторы или нет — выступали политика и история. «Канонический» Шостакович — лауреат пяти Сталинских премий, Герой Соцтруда, автор «программных» симфоний, «Кантаты о Родине» и так далее — представал на экране «трагической и противоречивой фигурой» (цитирую близко к тексту), «художником, обреченным творить в сковывающих рамках сталинской идеологии», «творцом в плену у своей эпохи». Обнаруживалось «кричащее противоречие между помпезными парадами и трагической музыкой великого художника». На эту концепцию работали и немногочисленные метафоры, — например, популярный когда-то аттракцион: бешено вращающийся диск, люди, пытающиеся удержаться на нем и ползущие к центру, но неизбежно слетающие на обочину под действием центробежной силы. На это же работала и хроника вышеупомянутых парадов — не только под привычную «Песню о встречном», но и под зловещую музыку Одиннадцатой симфонии.
За прошедшие годы, однако, обнародовано столько откровенных материалов о Шостаковиче, что теперь зритель может удивляться скорее не трагической судьбе композитора, а, наоборот, пяти Сталинским премиям.
Аранович и Сокуров показывают контекст творчества. Контекста так много, что из собственно контекста он превращается в фон.
Казалось бы, фильм должен был безнадежно устареть. Но этого не произошло. Потому что снят он был не про политику, а про музыку. Музыка же принципиально аполитична. Как и фигура Шостаковича.
Из чего рождается музыка? «Альтовая соната» — как раз про это. Вот кадры из немых фильмов, иллюстрирующие «таперское» начало биографии Шостаковича. Примечательно, что взяты фрагменты не авангардных лент 20-х годов, а ранних примитивных мелодрам. Поначалу музыка — будто из стандартного репертуара «киноиллюстратора». И вдруг — под кадры вешающегося Поликушки-Москвина из мелодрамы 1919 года — жутковатый свадебный хор «Леди Макбет Мценского уезда». К чему это здесь? Непонятно. Но работает.
Пока звучит хор, мелодрама сменяется хроникой, абсолютно бытовой: деревня 20-х годов, крестьяне, затем город, дети едут на велосипедах. А оно все работает. Теперь наоборот: велосипедисты едут, а на смену хору из «Леди Макбет» приходит жизнеутверждающая первая часть Концерта для трубы и фортепиано. И опять работает.
Фильм похож на калейдоскоп. Хроника, по большей части, зрителям не известна. Эффекта узнавания нет, и приходится напряженно вглядываться в это мельтешение. На самом деле — никакого мельтешения-то и нет; просто уж больно контрастирует с хроникой музыка. Подобранные киноматериалы и биографические сведения кажутся необязательными. И в этом принцип. Вот — тягостное обсуждение оперы «Нос» в одном из рабочих клубов Ленинграда, вот — подробнейший пересказ замысловатого либретто «Золотого века». Либретто, из-за которого, считается, балет и провалился. Совсем не об этом музыка Шостаковича.
Разговор не о политике, не о времени и даже не об искусстве.
Или «военная» часть. Перед микрофоном с самоотдачей, усиленно жестикулируя, произносит патриотическую речь великий актер Иван Михайлович Москвин. Надрываясь, исступленно заклинает советских девушек героиня агитационного фильма «Подруги, на фронт!» Ольга Федорина. И вдруг — Шостакович, тихий, стесняющийся, в очках, похожий на школьника. Невыразительным голосом читает речь — именно читает, по бумажке. Торопится, сбивается и, откашлявшись, дочитывает до конца. Текст стандартный, казенный. С войной эти кадры не ассоциируются, совсем не задевают. Но, если подумать, не задевают и ни призыв дружинницы Федориной, ни выступление народного артиста Москвина. А вот что задевает, так это Седьмая симфония, прозвучавшая несколькими минутами ранее. Она — о войне. Без вопросов.
В картине почти нет лирической и сатирической музыки Шостаковича. В этом — определенная предвзятость авторов. Оставлен Шостакович трагический, — под стать времени, но, как выясняется, вопреки основному содержанию картины. Трагическая музыка сопровождает кадры, запечатлевшие разные события жизни Шостаковича. Вручение Ленинских премий, смерть композитора Шебалина, болезнь Шостаковича, жизнь на даче, последняя встреча с Ахматовой, ее смерть. Похороны Ахматовой снимал молодой Аранович. Ему были дороги эти кадры, и неудивительно, что он включил их в картину. Аранович и Сокуров показывают контекст творчества. Контекста так много, что из собственно контекста он превращается в фон. Фон для музыки. Как это и было в жизни Шостаковича. Но визуальный и музыкальный ряды не складываются вместе: музыка остается здесь сама по себе.
Лично для меня самый сильный, самый драматический эпизод фильма — это поставленные друг за другом два финала одной и той же Пятой симфонии. Высокомерный, величественный Евгений Мравинский, снятый средним планом, так что не видно оркестра и кажется, будто играет он один — причем играет только мимикой, лишь изредка бросая взгляд по сторонам и сжимая зубы в моменты наивысшего напряжения. И затем — импульсивный, вымотанный, на последнем дыхании проживающий каждый такт Леонард Бернстайн. В результате — две разные симфонии. Вот это настоящий конфликт; он эмоционально, ритмически, визуально — как угодно — сильнее столкновения любой политической хроники в картине. Тут же, где-то рядом, и проработка за формализм, и смерть жены… Но музыка несоизмеримо значительнее всего этого.
Последнее, что мы видим перед титрами, — долгий план могилы Шостаковича. А за кадром — телефонный разговор композитора со скрипачом Давидом Ойстрахом. Разговор не о политике, не о времени и даже не об искусстве. Разговор — о музыкальной технике, о том, как следует играть один из пассажей в скрипичном концерте, какие надо внести изменения в партитуру. Два великих музыканта говорят о музыке. О музыке в чистом виде. Не знаю, что хотели сказать авторы фильма в 1981 году. Но на сегодняшний день это фильм о музыке. Потому что музыка не стареет, — в отличие от политики и от кинематографа.
