Территория свободы — Польша советского человека
Ушла из жизни Ирина Ивановна Рубанова, блестящий киновед и критик, лучший специалист по кино Польши в России, автор первой монографии об Ингмаре Бергмане («Бергман. Театр. Кино») и давний друг «Сеанса». Публикуем на сайт записанный для номера «Последняя семья» монолог о любви советских зрителей к польскому кино.
СЕАНС – 66
Наша любовь к польскому кино в 1960-х, как мне кажется, связана с тем, что наше собственное оттепельное оживление все же не удовлетворило наш внутренний спрос полностью: нам не хватало лидеров, не хватало фигур, на которые можно было ориентироваться. Как-то Сергей Соловьев сказал мне: «Для нас ориентиром стал Вайда». Парадокс, но, действительно, это было так. Он был ориентиром. А почему? Потому что сказал то, что хотел сказать. Он принял на себя миссию — быть лидером, который представляет поколение.
До 1960-х Польша в России — страна неизвестная. Высоколобые интеллектуалы, конечно, знали про разделы Польши, про русско-польские конфликты. Читали рассказ Толстого «За что?», по которому Ежи Кавалерович сделает в 1990-х не очень удачный фильм. Но, вообще, несмотря на то, что Польша была в XIX веке частью империи, России она оставалась неизвестна. И советской России в том числе. Для нас Польша была фактически западной страной. Польское сознание резко отличалось католицизмом и застарелой нелюбовью к России. Многие советские люди 1960-х не могли прямо сформулировать, откуда возникла эта нелюбовь, но ощущали ее. И к Польше относились соответственно: сочувствовали ей и одновременно испытывали настороженность. Помню, как в 1960-х колоссальным открытием для советского зрителя стала «Пассажирка» Анджея Мунка. Сначала здесь перевели и напечатали повесть Зофьи Посмыш, потом показали фильм. И все вдруг осознали, в какой степени ужас Холокоста затронул Польшу.
Польское кино в СССР начали показывать еще в 1950-х: военное «Покушение» о подпольщиках и убийстве начальника варшавского дистрикта Франца Кучера, «Канал» Анджея Вайды. Его демонстрировали в 1957-м на Фестивале молодежи и студентов. На тот же фестиваль, кстати, приехал театр Збигнева Цыбульского «Бим-Бом». Александр Митта потом мне говорил, что во время фестиваля никуда не ходил, только на «Бим-Бом», сидел с ними за кулисами, общался. Благодаря «Бим-Бому», я знала Цыбульского как комедийного актера. И когда у нас вышел «Пепел и алмаз», я была ошеломлена. Фильм купили для проката в СССР стараниями чиновника Баскакова в 1967-м, но постарались провалить в прокате.
При ближайшем рассмотрении свобода уже не была такой безусловной
С 1960-х о польском кино в СССР начинают узнавать больше, благодаря зародившемуся киноклубному движению (в этих киноклубах очень много говорят о поляках). Помогают и недели обмена фильмами. Насколько я помню, все самые важные польские фильмы были показаны у нас (хотя, конечно, не обходилось без неафишных показов для ограниченной аудитории). Широкая аудитория любила польские комедии, любила польских артистов, они были популярны, снимались у нас, их хотели здесь снимать. Эву Шикульскую снимали Илья Авербах и Владимир Мотыль. Барбара Брыльска вообще превратилась в русскую актрису. Для советских режиссеров польские актрисы воплощали породу, у нас таких уже не было. Авербах мне рассказывал: «Ты не представляешь, какой профессионализм. Я ничего не объясняю, а она все играет, что говорю, то и играет».
Позже оказалось, что любовь вполне взаимна: у поляков колоссальным успехом пользовался Домогаров. Им нравились наши фильмы с саблями, быстрое кино. О разнице между польской и русской актерской традицией прекрасно говорил Вайда. Он считал, что русские актеры привычны к медленному кино, а польское кино, как и все европейское, это кино быстрое. Вайда, с которым я познакомилась, когда он снимал «Пепел», всегда спрашивал у меня про советское кино: «Что нового?» Я ему говорила: «Скука, ничего!» А он: «Как ничего? Я видел фильм „Вокзал для двоих“, нам бы такую свободу!» Где он там свободу увидел?
В СССР продавались польские журналы и газеты. И эти журналы были непохожи на советские. Польские «Фильм» и «Экран» были еженедельными. «Советский экран» выходил раз в две недели, в нем печатались лучшие кинокритики. Академические ежеквартальники никто не читал. Еще был краковский журнал «Пшекруй» («Przekrój», разрез), который писал о культуре и обществе. Я читала по-польски по складам, через эти журналы мы узнавали о мировом кино.
«Солидарности» у нас удивлялись. Было поразительно, что это вообще возможно
Сама я впервые побывала в Польше в 1964 году, это была поездка от Общества советско-польской дружбы. Моя первая заграница. А сразу после поездки мне позвонили из издательства «Искусство» и предложили перевести сценарий «Пепла и алмаза». Не роман, а именно киносценарий, хотя фильм тогда еще не был куплен. «А вы точно напечатаете?» — спросила я. Цензурные фильтры были серьезные.
Для советского человека Польша была территорией свободы. От нее исходило такое ощущение, по крайней мере, пока она была далеко. Конечно, при ближайшем рассмотрении свобода уже не была такой безусловной. Сценарий «Человека из мрамора», написанный в 1964 году, пролежал на полке 12 лет. Разве это свобода?
Польша: ловушки прошлого
К концу 1970-х интерес к Польше упал. Но многое изменила «Солидарность». Военное положение, организованное Кремлем, Ярузельский. Многих тогда в Польшу перестали пускать, меня в том числе. А потом когда вдруг пустили, помню, как я попала в Краков, позвонила Вайде; помню, как его жена Кристина поздоровалась со мной и побежала к интернированным активистам, неся им два тома итало-польского словаря и какой-то итальянский роман. Культурные люди сидели. «Солидарности» у нас удивлялись. Было поразительно, что это вообще возможно. Кто-то говорил: «Мы не хуже». Да нет, хуже, конечно.
Мы завидовали польскому темпераменту. И понимали — у нас такое невозможно.
Записал Василий Степанов
