Флэшбеки из колодца — 25 лет японскому «Звонку»
«Иноекино» выпускает в российский театральный прокат «Звонок» Хидео Накаты. Что видится в этом фильме спустя 25 лет после создания? Как «Звонок» запустил мировую популярность японского хоррора, чем пугал в 1998 году и впечатляет сейчас? Отвечает Алина Рослякова.
«Звонок» Хидео Накаты — детище последних лет эпохи VHS, и многие впервые посмотрели фильм о проклятой кассете именно на кассете, что удваивало эффект. Но снимался он не для видео, а для кинотеатров, и в момент выхода в 1998-м сорвал кассу. Как и на родине, за границей его ждал триумф. Через год в Гонконге он, например, обошел в прокате «Матрицу». Тогда-то остальной мир и открыл для себя японские ужасы нового поколения. Успех «Звонка» обеспечил несколько лет гарантированного зрительского спроса почти любым представителям J-horror. Мода на голливудские ремейки этих страшилок тоже началась со «Звонка», в 2002-м переснятого Гором Вербински. Обе ленты переломили историю жанра и обрекли нас на франшизу. Призраки Садако и Самары прочно вошли в масскульт, стали объектами обожания и пародии, легендами и мемами.
Новизна — в способе мести: в записи проклятия и его распространении
Беллетрист Кодзи Судзуки в 1991-м написал свой мистический детектив о вирусной кассете, впечатлившись хуперовским «Полтергейстом» и решив осовременить японские кайданы, истории о сверхъестественном. За плечами у Накаты был фильм «Актриса-призрак», где на кинопленке тоже проступали духи. Однако больше души и денег он вложил в свою документалку о Джозефе Лоузи. И хотя к «Звонку» создатели подошли с вдохновением и каким-никаким бюджетом, вряд ли кто-то из них мог рассчитывать на такой масштаб признания. Обойти «Матрицу», да еще и в Гонконге. Это было бы невозможно, если бы фильм не попал в самое сердце эпохи.
В самом образе Садако нет ничего нового, — напротив, он нарочито традиционен. Садако — одна из онрё, мстительных духов из японской мифологии. Онрё — это люди, чьи души не нашли покоя, чаще всего — замученные, изнасилованные, убиенные женщины. Садако отличается от них только тем, что вместо погребального кимоно на ней белое как саван платье. Шок же заключался в способе, которым Садако настигала жертв и который легко пересказать в духе «очень страшного кино». Если посмотришь проклятую кассету, то ровно через неделю умрешь. В роковой час включится видео, из колодца выберется мертвая девица и направится прямо к тебе, пока не вывалится из телека в комнату, и тогда от страха у тебя лопнет сердце. Новизна — в способе мести: в записи проклятия и его распространении.
Понимание сверхъестественного как технологии в кино родилось вместе с кино
У Садако есть и реальный прототип. В основу романа «Звонок» положены эксперименты доктора Томокити Фукураи, который в начале XX века стремился научно доказать существование ясновидения. Он сделал себе имя, разъезжая по Японии с представлениями, где участвовали молодые девушки Тидзуко Мифунэ и Садако Такахаси. Тидзуко угадывала изображения, спрятанные в конверте, а Садако занималась «мыслеграфией»: силой мысли выжигала образы на фотопленке. После множества ошибок Тидзуко обвинили в мошенничестве, и в 1911-м она отравилась. Садако в 1924-м умерла от туберкулеза. В романе Тидзуко, мать Садако, покончила с собой, бросившись в жерло вулкана. А Садако в туберкулезном санатории изнасиловал и, предварительно заразив оспой, убил доктор. В фильме подробности про оспу опущены (вируса видео оказалось достаточно), как опущены и прочие милые детали вроде гермафродитизма, и убивает Садако ее отец. Но все же общий контур истории сохранен.
В «Звонке» зло делало технологии зрелища своими инструментами, а зрителей — соучастниками
Публичные эксперименты ученого доктора перебрасывали мост между мирами древних мифов и технологий начала XX века. В фильме Накаты, снятом на излете столетия, черно-белые вставки выступлений создавали нахлест сразу трех времен. Времени, когда по миру бродили первые онрё, времени, когда жили реальные Тидзуко и Садако, и концом XX века, где древнее зло опять прорвалось сквозь шоу под вспышки фотокамер и возгласы «мошенничество!», Садако Ямамура записала на пленку свой гнев, а копирование кассет сделало ее проклятие неостановимым.
Связь времен работает и в обратную сторону. Главные герои романа и фильма ведут журналистское расследование. Они погружаются в старые предания, пытаясь разгадать причину смерти нескольких современных подростков. И добираются до истории Садако как реальной личности, стоящей за городской легендой. В их реальности ясновидение по-прежнему существует. В «Звонке» Накаты герои, продвигаясь в расследовании, начинают видеть истину и буквально оказываются на пересечении прошлого и настоящего. Связь времен обманывает их в главном; они думают, что играют по правилам традиционных кайданов: освободи душу — и будешь спасен. Но вскоре выяснится, что у видео, как и у вируса, нет души.
Зло всегда старо и прогрессивно
Понимание сверхъестественного как технологии в кино родилось вместе с кино. Однако начало эпохи, для которой самым сильным медиумом зла станет телеэкран, можно маркировать как милейшим «Полтергейстом», так и великим «Видеодромом», вышедшими в 1982-м и 1983-м, с разницей в месяцы. В первом внутрь телевизора затащили маленькую девочку; во втором — засосали мужика. Но в обоих телеэкран оказался проницаем, а сущности, обитающие по ту сторону, крайне контактными. На излете этой эпохи, полтора десятилетия спустя, зло выбралось наружу само.
Призрак, выбираясь из экрана, становился более реальным, чем рутина вокруг
Садако являлась создательницей и главным действующим лицом проклятого видео, и когда жертвы думали, что все уже позади и что они выиграли, — сама по себе запускалась пленка, и Садако нарушала все границы и правила. «Звонок» часто сравнивают с «Ведьмой из Блэр», вышедшей через год. Но они полностью противоположны. В «Ведьме из Блэр» так и не появлялось никакой ведьмы, только намеки, обрывки страха, оставшиеся на чьих-то «найденных пленках». Тогда как в «Звонке» зло делало технологии зрелища своими инструментами, а зрителей — соучастниками: ведь всё, что требовалось от проклятых, — это сделать копию «пленок», чтобы просмотр никогда не заканчивался. У Садако есть ближайшие родственники в западном кино, тоже монстры в белом, и вовсе не ведьмы или там полтергейсты, а маньяки-психопаты из «Забавных игр» (1997), лишившие жертву шанса на спасение при помощи перемотки.
Вот тут и стоит искать ответ, что же сделало «Звонок» лицом J-хоррора.
Дело не только в том, что Наката, вслед за Судзуки, перенес старые образы в современность с ее гаджетами. Зло всегда старо и прогрессивно. Дело в том, что Наката совместил несовместимое. И «Полтергейст», и «Видеодром», и «Забавные игры» по-разному били в одну и ту же точку: видео, выходящее из-под контроля. Но в «Звонке» призрак, выбираясь из экрана, становился более реальным, чем рутина вокруг. Дикий, гротескный спецэффект работал как естественная перемычка между психической проекцией и физической действительностью. Сама пластика Садако — результат наложения спецэффекта на человеческое, актерское усилие (актриса Риэ Иноу, ученица театра Кабуки, привнесла его приемы в движения персонажа и шла перед камерой задом наперед, а затем пленку прокрутили обратно). В ее облике слились воедино психическая и телесная боль. При всем размахе своего ремейка, Вербински, будущий режиссер «Пиратов Карибского моря», даже не посмотрит в эту сторону: его Самара сойдет с экрана не более чем эффектной цифровой проекцией. Садако же — телом девушки, которая когда-то прожила много дней одна в колодце, обломала все ногти, сломала кости и сгнила заживо. По сравнению с ней нормальный, гладкий быт обычного японского дома казался иллюзией. У героя от страха останавливалось сердце, и он превращался в стоп-кадр.
Садако вовсе не ведущий игрок в постмодернистских забавных играх. Она властвует над кино, потому что она и есть кино. В самом что ни на есть классическом смысле. Как Лже-Мария из Метрополиса или Фредди Крюгер с улицы Вязов. А значит, дело не только в том, что в фильме найдены точки соприкосновения между прежними и новыми ужасами. Дело в том, что Садако — и есть фильм ужасов во плоти. Но чтобы это понять, нужно вспомнить про игру слов, пропавшую в русском переводе названия.
Круглое зеркало, и по обе стороны — смерть
Судзуки назвал роман «Ringu», полистав английский словарь. Это была совершенная бессмыслица. Как он сам говорил, ему просто понравилось, что слово «ring» означает «звонить» и «кольцо». Он придумал, что героям будут объявлять о смерти по телефону. И уже затем подтянулись все метафоры кольца, от колодца до вируса, сжимающего сердце. В следующих романах серии кольцо превратилось в спираль ДНК, потом в петлю и так далее. Звонок так и остался идиотской фишкой, зато кольцо определило все. Накате оставалось показать наглядно, почему кольцо — лучшая форма ужаса.
«Есть поверье, что если кричать в колодец, то можно призвать обратно умирающего»
«Красная борода». Реж. Акира Куросава. 1965
Главное кольцо — сам колодец. Своего рода портал между миром живых и мертвых, он значит для японской мифологии не меньше, чем персонаж онрё. Разумеется, Наката не был первым, кто показал в кино этот образ. Колодец, куда заманивают путников женщины-оборотни в «Женщине-демоне» (1964) Канэто Синдо, — один из самых впечатляющих примеров. Но еще важнее то, что Наката не первым придумал взгляд изнутри колодца. Как и отец Садако, в этот портал, точно в кашé, глядели герои «Красной бороды» (1965) Акиры Куросавы, через него же в эротических ужасах Нагисы Осимы «Империя страсти» (1978) любовников-пленников разглядывал призрак убитого ими мужа. В ремейке «Звонка» тоже будут кольца, но символом станет физически невозможный круговой просвет сквозь закрытую каменную крышку колодца. Тогда как в японском «Звонке» каше колодца — это особая форма ви́дения. Иная рамка кадра. Круглое зеркало, и по обе стороны — смерть. Именно с этого кадра начиналось «проклятое видео».
Успех «Звонка» был невозможен без успеха той самой кассеты. В первом телевизионном «Звонке» 1995 года создатели попытались буквально проиллюстрировать ее описание из романа, и получилась ерунда. Тогда как Наката описанием лишь вдохновился, но содержание видео придумал заново. Сам «фильм» Садако на искусственно состаренной пленке выглядит как типичный авангард 1990-х, который мог бы снять тот же Эдмунд Элиас Меридж, режиссер «Порожденного» и клипов Мэнсона. Грязное, мятое изображение, то ли проклятое злым духом, то ли пережеванное магнитофоном. Кадры почти нечитаемы, никаких жутких сороконожек и падающих лестниц, как это будет в идеально внятном видео у Вербински. В общем месиве лишь три образа достаточно ясны. Мужчина, глядящий в колодец. Женщина и девочка в зеркале. И глаз, глубокий и черный, в котором, будто обрывок титров, утоплено имя создателя. Иероглиф «Сада». Все остальное — белый шум и море.
Фильм Накаты начинается с волн, превращающихся в белый шум. Добрая часть пресловутой «атмосферы» «Звонка» обеспечена пейзажами. Вербински тоже найдет в пейзажах источник стиля, но превратит их (как и всё остальное) в эффектные картинки. А в «Звонке» Накаты перед героями открывались блеклые островные виды, запечатленные оператором Дзюнъитиро Хаяси (вскоре раскроет свой талант — создаст за гроши апокалипсис в «Пульсе» Киёси Куросавы). Сквозь них, под музыку Кэндзи Каваи, герои неспешно держали путь к смерти.
Когда телевизор выключался, фильм не заканчивался
Рыбаки, знавшие гнев моря, ненавидели Садако за то, что она подолгу сидела и смотрела на волны. И голос из ее памяти нашептывал на местном диалекте пугалку для детей: «Если ты погрязнешь в тине, встретишь гоблинов в пучине». Так где живет зло? В Садако-онрё, в ее отце, убившем дочь из-за ужаса перед неизвестным, или в море, уносящим жизни рыбаков? Каше — колодца, зеркала, глаза — придало злу форму. Заключило в нее темные воды и равнодушное небо. Но безграничная энергия зла продолжала разливаться повсюду, в вечно холодном ландшафте.
«Звонок». Реж. Хидео Наката. 1998
«Звонок». Реж. Хидео Наката. 1998
Волны моря будто пережимались до белого шума, искажались и теряли в качестве. Кассета сделала то же с судьбой Садако, и когда Садако выбиралась из экрана, происходил обратный процесс, но ее существо уже было искажено, изнасиловано, смято, как зажеванная пленка. Жизнь останавливалась, потому что из-под черных волос появлялся глаз. Вроде бы тот же, что был на видео, но уже деформированный. Он и стал знаком победившего ужаса. За каких-то несколько лет до того, как над миром загорелось цифровое око Саурона, — с самого дна поднялся этот изуродованный глаз, вобравший в себя животный страх, боль и злобу мира — и забывший об этом. Можно быть уверенным, заглянув туда на секунду, что он — отражение не мстительной души, а пустоты колодца. От Садако остался только вирус проклятия. И никто не мог рассчитывать на хэппи-энд.
Но было в «Звонке» еще кое-что, накрепко вписавшее его в то время, когда он создавался. Большое кино сделало «Звонок» феноменом масскульта, в качестве которого на каждый юбилей его можно крутить в кинотеатрах. Но те, кто впервые посмотрел его тогда, на кассете, у себя дома, помнят, что когда телевизор выключался, фильм не заканчивался. В толстом зеркальном стекле мертвого экрана отражалась твоя собственная комната, и частью фильма становился ты сам. Как только что в этом же зеркале очень плохого качества отражались живые и мертвые герои дешевого фильма ужасов. И у кольца не было конца. Так чарующе просто.
Но ни прекрасная аналоговая Садако, ни ее цифровые копии, ни утраченное время, ни тоска по допотопным телекам не должны побороть искушение увидеть на большом экране глубокое серое море и темные воды в японских глазах.
