Камила Мамадназарбекова
Камила Мамадназарбекова

Любовь и другие контакты


— Последние года три-четыре критики говорят о «новом румынском кино». Вы сами себя чувствуете частью некого направления?

— Для направления нужен манифест, какое-то общее видение мира.

Я понимаю необходимость термина «новое румынское кино». Он помогает журналистам делать свою работу. Раскладывать всё по полочкам. Но если вы начнёте анализировать это явление, то поймёте, что «новая волна» в Румынии — это просто череда счастливых случайностей, произошедших на фоне жажды перемен, которая в определённый момент ощущалась, скажем, в итальянском кино. Хотя итальянская культура, естественно, очень отличается от румынской. Мы очень молодая культура, но испытываем сейчас примерно то же, что происходило в Италии после Второй мировой войны. После падения фашистского режима нужно было открыть правду, понять и принять её. Именно это сделал возможным неореализм. В случае Румынии можно сказать то же самое: пал тоталитарный режим, и мы чувствуем потребность говорить правду.

К этому добавляется также ощущение собственной провинциальности, свойственное маленьким культурам Восточной Европы, существующим за счёт традиций, с одной стороны, и заимствований — с другой. В наше кино многое импортировано из чужих кинематографий: из Франции, из Америки. Это и художественные принципы, и теоретические взгляды на реалистическое кино. Мне вот, например, очень близок Джон Кассаветис. Современная культура вынуждена быть западной. Когда-то похожие процессы происходили в литературе, когда Западная Европа экспортировала стили — классицизм, сентиментализм, романтизм — в маленькие национальные литературные системы, а теперь это происходит в кино.

— Кажется, что румынское кино, как бы громко его ни обсуждали, до сих пор остро чувствует свою провинциальность. Даже на уровне названий видно. Ваш цикл, начатый «Смертью господина Лазареску» и «Авророй», называется «Шесть историй с окраин Бухареста» [Six Tales from Outskirts of Bucharest], а в программе Роттердама был ещё один новый румынский фильм под названием «Окраина» [Periferic]. Отчего так?

— Я бы сказал, что в нашей культуре существует традиция ученичества. Наше кино, например, неотделимо от русской школы. Большинство румынских режиссёров, которые создавали румынское кино после Второй мировой войны, большинство техников учились в Москве. Это было кино, ориентированное на Россию. После падения коммунизма пришло время западного влияния, оно сделало возможным то, что сегодня называется «румынской новой волной».

Моя мама была учительницей, она говорила по-русски, выучила в школе, в конце шестидесятых. Она любила русский, и мы выросли, слушая, как она поёт русские песни. Сам я, хотя не любил русский язык, так как он чётко ассоциировался с коммунизмом, вырос на русской литературе, а ещё на французской и латиноамериканской. Эти три направления определили мой нынешний круг тем. В «Авроре» ощутимо влияние «Преступления и наказания», с одной стороны, и «Постороннего» Камю — с другой. А ещё фильма бы не было без «Туннеля» Эрнесте Сабато. Предыдущий фильм [«Смерть господина Лазареску»] вырос из «Смерти Ивана Ильича». Я словно замешан из разного теста, вылеплен из разных кусков.

— А вы видели фильм Сергея Лозницы «Счастье моё»? В нём румынский оператор с русским именем снимает румынского актёра в роли московского милиционера.

— Думаю, этот фильм глубоко ироничен. Очень странный фильм, непростой, но не из-за хронометража или острых моментов. Он словно вынуждает зрителя пересмотреть собственные представления о мифической «русской душе» и о самой жизни. Меня не отпускает этот фильм. Многое в нём спорно, но мне близок подход Сергея Лозницы, потому что у него получается кино, которое формулирует вопросы. Это самое важное. Потому что ответами занимается обычно литература. Сергея же интересует именно кино, он задаётся вопросом, что такое кино. Посмотрев его фильм, невозможно сразу же начать лёгкий разговор об образах, сюжете, особенностях актёрской работы. В определённый момент он перестаёт быть фильмом, превращаясь в философскую пропозицию. Задаваться вопросом значит рассуждать. И, кажется, именно этим он занят. Правда, иногда добывание истины с помощью правильных вопросов приводит к парадоксам, сократовской апории, которая блокирует дальнейшие рассуждения. Существует граница рационального восприятия. Конечно, в этом фильме существуют и другие аспекты, но для меня он в первую очередь важен как некое утверждение, цельное художественное высказывание.

Кадр из фильма Кристи Пую Смерть господина Лазареску (2005)

— Почему вы решили сами сыграть главную роль в «Авроре»?

— Это было непростое решение. Дело в том, что я не так уж хорошо коммуницирую с миром. Для меня хорошая коммуникация — это утопия. Коммуникации не существует. И весь мой фильм — об отсутствии коммуникации, о невозможности передать эмоции словами.

Фильм создавался под давлением, причиной которого стало отсутствие коммуникации внутри съёмочной группы. Было очень трудно. Я был перед камерой и одновременно за ней, занимался множеством вещей одновременно, у меня не получалось наладить контакт с людьми вокруг. Я пытался доказать им, что самую важную информацию в реальности нельзя передать словами. Если кто-нибудь скажет вам прямо сейчас: «Я люблю вас», — будет запущена некая механика отношений. Но уверенность, что вас кто-то любит, никогда не рождается из слов. Информация передаётся каким-то другим путём, это очень важно. Я лично верю в возможности кино, в то, что оно может раскрыть этот тонкий механизм.

— Интересно, как мы ещё сейчас с вами разговариваем?

— Дело в том, что у каждого из нас есть свой собственный список приоритетов. У меня список, у вас. И вот мы друг о друге на самом деле ничего не знаем, идём на контакт. Я пытаюсь добиться того, что находится в первых строчках моего листа, и вы, со своей стороны, делаете тоже самое. Всё бы ничего, но часто одно с другим несовместимо. Людям, которые говорят: «Мы прекрасно ладим», просто посчастливилось встретить друг друга в подходящей ситуации, не более того. Коммуникации не существует, это химера. Может, Марафонской битвы тоже никогда не было. Может быть, это метафора, позволяющая рассказать о человеке, который бежал сорок два километра, чтобы доставить сообщение. Коммуникация — это затрата огромного количества энергии на то, чтобы доставить сообщение, уделить внимание, сконцентрироваться, слушать.

Кадр из фильма Кристи Пую Аврора (2010)

— Вы остро ощущали во время съёмок эту невозможность коммуникации?

— В какой-то момент во время съёмок «Авроры» я взорвался. Я сказал актёрам: «Стоп!» Хотел убить их: «Хватит говорить мне, что вы поняли, потому что вы ничего не поняли. А знаете почему? Потому что я плохо объяснил, и я это знаю. Мои объяснения были неполными, доказательством тому ваша игра. Из-за того, что моё объяснение несовершенно, вы перевели его, используя свой собственный словарь, и показали мне, что вы поняли из моих слов. Мы в полном дерьме…» Мрачновато, да?

— Да уж. Вижу, вас всерьёз интересуют онтологические проблемы…

— Нет, я как раз говорю актёрам, что меня интересует разница между «быть» и «казаться». А профессии «актёр» не существует. Есть только концепции людей, которые пытаются понять, что там происходит с актёром, как у него всё работает.

Вот, скажем, перед нами стакан, у него есть форма, а есть функция. Его функция — содержать воду, помогать нам пить. Но если вы всерьёз озадачитесь вопросом, как определить стакан, то поймёте, что в мире есть множество форм стаканов. Их можно рассматривать как с точки зрения эстетики, так и с точки зрения функциональности. Всегда есть риск увлечься формой — дизайном, материалом, но всё равно самое главное, чтобы вода не выливалась. Нельзя об этом забывать.

— И какое же отношение всё это имеет к актёрам?

— Очень простое. Бог создал человека таким, каков он есть. Задача актёра в том, чтобы идти навстречу человеку, созданному Богом. Искать человека, который прячется внутри нас. Человеческое существо само по себе прекрасно, но по мере воспитания и общения мы многое теряем. Тело человека прекрасно. Но история и культура вносят свои коррективы. Закладывают стереотипы. Понятие красоты меняется со временем. А у меня нет идеала красоты, я пытаюсь понять, что такое красота, созданная Богом.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить