Приглашение на свободу
Библиотекарши и интеллигенция говорят о Кайдановском с придыханием, вспоминая его роли у Тарковского и Михалкова. Мистики видят в его судьбе загадки мироздания. Женщины по сей день испытывают сексуальный драйв от его присутствия на экране. Но, пожалуй, единственными, кто его понимал по-настоящему, были мальчишки 70-х, простосердечно засматривавшие до дыр его киноприключения с поисками золота.
Александр Кайдановский
Летом 1978 года самое массовое советское издание о кино — журнал «Советский экран» — возглавил новый главный редактор Даль Орлов. Внешне — подтянутый космополит, чьи безупречные манеры, прямая стать, элегантная седина, неизменные костюмы-тройки с иголочки и очки в модных тогда массивных оправах как-то довели на фестивале в Дели индийскую толпу до того, что она гонялась за ним полчаса кряду, приняв за Грегори Пека, он и во вверенное ему печатное детище перво-наперво привнес нотку пижонства, ставшую в конце 70-х камертоном жизни страны, гарцевавшей по дискотекам под АББА в ожидании собственной Олимпиады. Весь двухмиллионный тираж второго же выпущенного под его руководством сентябрьского выпуска «Экрана» был сметен с лотков в мгновение ока.
Кайдановскому достало фуражки и черного воротничка контры, чтобы растормошить советскую публику времен беспробудного застоя.
А завестись в нем было от чего. Уже с обложки публике бросала вызов колючего взгляда Алла Пугачева, выставив обнаженное колено из-под складок того самого зайцевского красно-черного балахона, в котором тем августом взяла золото Сопота за развязно-хулиганское исполнение бравурной песенки «Всё могут короли». На развороте Дарт Вейдер заносил лазерный меч над грудью извивающегося Люка Скайуокера — Америку взяли штурмом первые «Звездные войны». А еще две полосы благоухали фотографиями холеных белых офицеров: впервые в истории нашей кинопрессы журнал осмелился опубликовать актерский портрет записного исполнителя этих идейно-сомнительных ролей, 32-летнего Александра Кайдановского.
Кайдановский мог стать звездой такого масштаба только в то время, его роли просто разят пижонством.
К моменту выхода сентябрьского номера он уже наслаждался статусом кинозвезды. В течение двух лет с полугодичными интервалами вышли и выпотрошили кассы, нервы и сердца четыре авантюрные ленты о 1920-х годах, золоте, партии и контрреволюции, «Свой среди чужих, чужой среди своих», «Пропавшая экспедиция», «Бриллианты для диктатуры пролетариата» и «Золотая речка», и — да, во всех четырех он был белым офицером с лихорадкой в голубых глазах, на бледных анемичных скулах и в нервических пальцах, со своими видами на народное золото, активным и непредсказуемым в следующей выходке, как лезвие финки психа-рецидивиста. Как Джон Уэйн покорил Америку в единственном нашейном платке ковбоя, а Делон и Бельмондо — Францию неизменностью кошачьей повадки джентльменов-грабителей, так Кайдановскому достало фуражки и черного воротничка контры, чтобы растормошить советскую публику времен беспробудного застоя.
Вот что писал тогда по этому поводу «Экран»: «Для него характерно то, что принято называть „отрицательным обаянием“. Однако его странность, „непохожесть“ трактовалась режиссурой слишком поверхностно. Одна роль влекла за собой череду похожих. Не потому ли, сыграв Графа в „Драме на охоте“, он стал почти бессменным „белым офицером“?» Что правда: за два года существования в этом амплуа Кайдановский оброс таким же количеством сопутствующих его выходам эффектов, постановочных штампов, какими снаряжают разве что бомбейских звезд производители серийных индийских киносказок. Тут будет и непременное «Пить мы будем водку», и вальяжное отделение от стены, когда выкидные бандюги навели шороху, чтобы, поигрывая пистолетом и говоря негромко, показать, кто тут мировое зло и мозг операции, и похабный в своей купринско-бунинской поместнической ностальгии романс про что-нибудь вроде «Жизнь это только разлуки и встречи, а может быть — просто разлуки», который споет то вальсирующая с зажженной свечой по кабаку Эдита Пьеха («Бриллианты для диктатуры пролетариата»), то гладенький поручик Льва Прыгунова, в ладно пригнанной белогвардейской форме ухажерствующий у ночного костра за прекрасной незнакомкой («Пропавшая экспедиция»), а то и, поглаживая гитару с бантом, сам Кайдановский («Золотая речка»). В начале «Золотой речки» камера плавно панорамирует по кабаку, где гудят сибиряки нэпмановской закваски, и ничто не предвещает явления Героя, но стоит оркестру зарыдать цыганщиной «Очей черных», оператор мог бы не суетиться и не наводить так резко фокус: мы и так уже догадались, кто окажется за крайним столиком с графином белого зелья — конечно, под такие фанфары появляется только Он.
1978-й — эра пижона. Кто новые звезды? Боярский, пижон с гитарой и арсеналом старомодных романтических наживок для впечатлительных девиц, Караченцов, пижон с бесконечным запасом иронии в отношении самих основ сексуальности, в том числе собственной, Константин Райкин, пижон-скоморох в мире абсурда. Михалков — пижон от режиссуры, жонглирующий эффектными киножестами и стилизацией всего подо всё. Даже тогдашнему «Советскому экрану» потребовался пижон в главреды. Да и статью о Кайдановском — она с этого начинается — журнал опубликовал именно после успеха актера в его первой и так и оставшейся единственной современной роли, в картине «Кто поедет в Трускавец» — и это была как раз роль идеального пижона-78, бабника-холостяка, предпочитавшего эффектные жесты красивым словам («Слова все — ложь», говорит он в фильме) во всеоружии клешей, отложных воротничков, фальшивых больничных, обеспечивающих свободные вечера с приглянувшимися незнакомками в его напичканной мягкой мебелью, новейшей аудиотехникой и дорогим алкоголем квартире, которую героиня Тереховой назвала сладкой ловушкой для одиноких женщин.
Этот странный любимец женщин тоже имеет обыкновение время от времени возрождаться в мировом кино.
Кайдановский мог стать звездой такого масштаба только в то время, его роли просто разят пижонством — пижонством исторического проигрыша, пижонством выброшенности за скобки Истории. Можно было бы сказать — пижонством гибельным, когда б его героям, даже когда все их подельники посажены и уведены под расстрел, а все красноармейцы и благородные седые старые интеллигенты погибли за советскую власть, в последний момент всегда не удавалось бы уйти живыми и раствориться без следа в неизвестности финала с надеждой на возвращение. Что и произошло в «Золотой речке», ставшей сиквелом «Пропавшей экспедиции»: как раз Кайдановский-то и вернулся. Не борцы за правое дело стали героями дилогии — а играли их Кикабидзе, Гринько, Абдулов; через все три серии поклонников этого лихого киноприключения провел именно крайний индивидуалист Кайдановский, в разгар политических дебатов ронявший свое сакраментальное, мудрое и прекрасное «Россия теперь — слово, лишенное смысла» — но только эти слова, произнесенные спокойно и осмысленно, запоминались по окончании фильма, не в пример пламенным и путаным речам крикливых оппонентов.
В его лихорадках, с вечно заложенным носом, продрогшего и голодного, преследующего навязчивую идею, будь то золото, возрождение царской России или просто момент просветления от пикника посреди будней в «Сталкере», в этом его пижонстве добровольной отринутости — бабы его очень любили, причем самые лучшие и в огромных количествах. В реальной жизни тоже — но об этом, если интересно, вы почитаете в других изданиях: мы считаем себя вправе рассуждать только о тех проявлениях, которые наши герои преднамеренно адресовали широкой аудитории — фильмах. В «Бриллиантах для диктатуры» таких прекрасных воздыхательниц у сыгранного Кайдановским графа Воронцова аж три: причем, Татьяна Самойлова ради него предает советскую родину и отправляется на 12 лет в застенки НКВД, Екатерина Васильева ловит затылком адресованную ему пулю, и только Маргарита Терехова, естественно, обходится без дешевой мелодрамы, но и свое смирение перед существованием без него нарушает единственной, простецкой, но сказанной с такой выразительностью, на какую из русских актрис способна только она, фразой: «Я тебя любила», в которую умещает всю жизнь в ее бесконечности напрасного ожидания. В дилогии про пропавшую экспедицию Евгения Симонова без него впадает в амнезию и три года живет покорной дурой в стане врагов и убийцы собственного отца, а приходит в себя только когда он возвращается пред ее очи. Финальный монолог Алисы Фрейндлих в роли жены сталкера — тот вообще окончательное и завизированное высшей печатью Искусства признание всякой женщины, с первого взгляда внутренне согласившейся ради любви принять самую жалкую судьбу и прожившей мирское горе как счастье быть подле возлюбленного.
Момент экзистенции, правды на кончике на ножа перед лицом смерти, возбуждает и героев Кайдановского.
Как вечный белый офицер Кайдановского, этот странный любимец женщин тоже имеет обыкновение время от времени возрождаться в мировом кино — не далее как на излете минувшего лета на наши экраны вышел новый фильм Вуди Аллена «Иррациональный человек», где подобный тип возник в кампусе современного американского студгородка и переполошил все дамскую половину от студенток до преподавательниц. «Меня заводят такие — потертые жизнью», — четко и ясно озвучивают эту распространенную женскую позицию одна. Профессора философии, которого утомили философы, не волнует даже собственная импотенция, греет лишь бутылка крепкого спиртного в кармане, а вся истина сосредоточена в русской литературе и прежде всего — в Достоевском с его экзистенциализмом. Оживает он — и возвращает себе мужскую силу — лишь когда, следуя примеру Раскольникова, убивает совершенно постороннего ему судью, чья зловредность калечила судьбы добрых, хотя и тоже посторонних ему, людей.
Момент экзистенции, правды на кончике на ножа перед лицом смерти, возбуждает и героев Кайдановского. Обратите внимание на оскал его улыбки, когда в «Пропавшей экспедиции» его с товарищами отправляют на казнь. Взгляд, которым он обегает троих соратников, полон игривого любопытства. Так же он оживляется, когда надо признаться в убийстве в «Десяти негритятах»: девятеро других фигурантов юлят, но герой Кайдановского рад сказать во всеуслышание о том, как уронил честь британского офицера, и тем же торжествующе-любопытным взглядом оценить реакцию присутствующих.
Конечно, та игра со смертью, что делает из стопроцентных мужчин потенциальное пушечное мясо, и привлекает к ним женщин: человек способен по-настоящему любить лишь недолговечное, то, что можно потерять. Но самим героям Кайдановского эта игра интересна лишь как часть главной и самой большой игры — обнажить правду жизни, освободить ее от наносов культуры, религии, привнесенных человеком понятий. Как четко сформулировал эту задачу еще один его герой, космический пилот Браун, которого в программно-пижонской польско-эстонской фантастике «Дознание пилота Пиркса» развлекало занятие морочить головы людям загадкой — робот он или живой человек: «Вы принимаете свои веками сложившиеся обычаи, привычки за абсолютную, единственно возможную форму бытия. А для меня все, ради чего вы идете даже на смерть, — пустой звук. Кроме, может быть, науки. Наука отрицает все абсолютное: абсолютное время, абсолютное пространство — все без исключения условности, которым вы, почему-то, подчиняетесь».
Кайдановский, редкий из актеров, усек, что главная роль жизнь исполнена.
Сыграв сталкера, который затевал с людьми игру в квест, надеясь освободить их от всех этих наросших понятий и вернуть мужчинам мальчишеское, а значит, первозданное ощущение жизни, Кайдановский, редкий из актеров, усек, что главная роль жизнь исполнена — и поступил на Высшие режиссерские курсы в мастерскую Сергея Соловьева. Им было снято пять фильмов, полных бодрой иронии и сочной сценарной выдумки. В них он как раз и занимался выпячиванием наносных понятий, отскребанием культурного слоя, который душит в человеке способность испытывать счастье, от подлинной жизни, в которой только счастье и возможно. Особенно наглядно это продемонстрировано им в «Госте», где, желая окультурить дикарей-слуг в поместье знакомого, столичный интеллигент учит их пользоваться вилкой и ножом и после обеда читает им вслух Библию. И повторяется вечная история: люди вместо того чтобы жить разумно, как подсказывает природа, впечатляются сказками и начинают превращать услышанный рассказ в жизнь, понимая все буквально. Так, после главы про бесов, которых Иисус изгнал в свиней и те утопились, бросившись в море с обрыва, вдохновленные слуги гонят факелами к обрыву и топят местных хрюшек — в результате в поместье элементарно становится нечего есть. И так далее, пока, как и сказано в книге, обливаясь слезами не распинают приобщившего их к культуре рассказчика, дочитавшего до сцены распятия.
К сожалению, даровать культурному человеку мальчишескую свободу, приглашая его поиграть, занятие проигрышное, это показал Тарковский в «Сталкере», а уж выбивать из человека культуру посредством создания новых объектов культуры — вовсе бесперспективное и вредное для здоровье. Фильмы Кайдановского, при всем их постановочном, сюжетном и философском изяществе, едва ли освободили кого-то от культурного гнета, зато их автор, всего-то и пытавшийся повторить за своим героем-пижоном 1978 года фразу «Слова все — ложь», схлопотал по дороге серию инфарктов, четвертый из которых и убил его в возрасте 49 лет.
Пожалуй, свою миссию он выполнил задолго до того, как определил ее: играя белых офицеров в фильмах про поиски или похищение золота. По форме они и есть те самые квесты. Но мальчишки 70-х этого слова не знали и просто разевали рот на экран, увлекаясь ритмом погони, прогуливая уроки, схватывая двойки за нечитаных Толстого и Достоевского, но зато накрепко усвоив подлинную истину — жизнь только тогда становится жизнью, когда ты, поправ все советы и известные формулы бытия, превращаешь ее в собственное, доселе никому неведомое приключение.
