«После лета» Серебренникова и еще 6 фильмов Center
«После лета»
Артист Александр Кузнецов в образе Скептика из фильма «Лето» с пачкой «Беломора» и в халате школьного трудовика, который, впрочем, выглядит предельно модно, проводит экскурсию по местам съемок картины Кирилла Серебренникова. В кадре — Наталья Науменко (прототип главной героини, сыгранной Ириной Старшенбаум), легендарный звукорежиссер Андрей Тропилло, критик Артемий Троицкий, второй президент Ленинградского рок-клуба Николай Михайлов и другие (не хватает, конечно, Рыбина и БГ, но тут уж ничего не попишешь). Жена Майка удивляется тщательно воссозданной атмосфере, Тропилло ворчит по поводу антикварного оборудования в вымышленной студии в доме Юного Техника и, кажется, сетует на то, что почти не появился в фильме, несмотря на свой внушительный вклад в историю русского рока, Троицкий держится молодцом и умно подытоживает ушедшую эпоху. По ходу дела Кузнецова учат прикуривать от спички на ветру, а юным зрителям по ту сторону экрана — куда Скептик время от времени бросает выразительные взгляды — разъясняют тонкости бытования рок-культуры в неритмичной стране.
Смотреть на экран приятно: меланхолия героев, впадающих в ностальгические воспоминания, передается мягкой оптикой, а дополняют интервью отличной сымитированные любительские киносъемки (только вот пленка слишком красивая, цветная), есть и не вошедшие в «Лето» кадры и сцены. В общем, это удачное афтепати для тех, кому июньская премьера Серебренникова пришлась по душе. Видеть, что оттаял даже уважаемый Андрей Владимирович Тропилло, бесценно.
«Бисби ’17»
В 1917-м, посреди войны, в богатом медью аризонском городке Бисби рудокопы — многие из них иммигранты — устроили забастовку. В ответ корпорация Phelps Dodge, заручившись поддержкой местных жителей, погрузила бастующих семьями в вагоны для скота, и отвезла в пустыню в штате Нью-Мексико. После этого люди в белых повязках устроили «охоту на ведьм», допрашивая жителей на предмет их взглядов и выявляя симпатизирующих депортированным.
Сто лет спустя документалист Роберт Грин застает город в призрачном состоянии. Рядом со точимыми жарой и временем домами — провалы в земле, зияющее напоминание о прошлом. Здесь уже ничего не добывают, но еще мерцает жизнь — в основном это потомки участников той самовольной депортации, как семья Рэй, в которой столетие назад один из братьев собственноручно посадил другого, забастовщика, в вагон. Грин сперва осматривается в городе, заходит в дома, спрашивает мнение нынешних жителей о событиях времен оных, и документирует подготовку городка к большой реконструкции событий вековой давности — в эти моменты спокойный ритм фильма выходит из пазов, обнаруживая вибрирующую внутри каждого участвующего человека позицию по вопросам допустимости мер и границ власти.
«Поколение благополучия»
Одновременно смешное и тревожное, «Поколение благополучия» — неизбежно броское ввиду своей тематики кино, в котором сидящие в богатых интерьерах люди на разный манер признаются в любви к деньгам. Лорен Гринфилд — фотограф и документалист, которая четверть века изучает повадки золотой молодежи и эффекты чрезмерной роскоши, и география ее штудий не исчерпывается Калифорнией. Одна из частей «Поколения» происходит в Москве, где дети олигархов отправляются на бал дебютанток Tatler. За минуту до этого мы видим, как социальная группа «crazy rich Asians» платят по шестьдесят тысяч долларов, чтобы научиться правильно разрезать фрукты (банан — продольно под углом 90 градусов, апельсин — на восемь долек и непременно задействуя вилку). Какой уж тут Тони Роббинс.
Фильм подводит промежуточный итог 25 годам исследований Гринфилд. Здесь много интервью (появляется непременный в подобном разговоре Брет Истон Эллис) и архивных записей, по-своему ценных. 13-летний одноклассник рассказывает в начале девяностых о девочке Кейт Хадсон, которая в первый день в школе говорит «моя мама такая звезда, а папа еще большая звезда!»; юные сестры Кардашьян в начале нулевых танцуют у пилона; безумная мать в начале десятых делает из дочери современное воплощение Ширли Темпл. Годы идут, предметный мир и технологии роскоши меняются, но не стоит думать, будто с годами станет лучше — одни только вошедшие в моду пластические операции для собак говорят об обратном.
«Мы, Маржела»
Фильмы о модельерах и модных домах — не самый, пожалуй, увлекательный поджанр документального кино. Обычно структура такова: пафосные интервью соратников про «прорыв» и «вложенную душу», прогулка по мастерским, демонстрация коллекций и архивных кадров. Случай Мартина Маржелы, впрочем, из этого довольно консервативного контекста выбивается, как минимум, благодаря тайне, окутывающей личность Маржелы. Креативный директор Hermès с 1997-го по 2003 год — человек-загадка, аноним, этакий макгаффин, что само по себе делает его довольно кинематографичным феноменом. На экране вместо виновника появляются сделанные им вещи — пуховые одеяла с рукавами и непромокаемыми пододеяльниками, функциональные кофты с лаконичным силуэтом, пальто футуристичного кроя и и прочие прославившие его предметы, излучающие, если не гениальность, то что-то странное — чистую поэзию. Дополняет это ощущение «странности» видеохроника, собранная, кажется, только для того, чтобы транслировать фактуру времени — от шума VHS из 90-х ноет где-то под ложечкой. Это очень полезно — прогуляться среди красоты и времени, пока скромный (или наоборот?) автор вышел, чтобы не отвлекать своей непомерной фигурой.
«Без солнца»
В «Без солнца», другой своей знаковой работе, выстроенной как серия писем «из мира образов и видимостей», снятой через двадцать лет после «Взлетной полосы» и так же посвященной парадоксам памяти, Маркер рассказывает о воображаемом фантастическом фильме. Это история о пришельце из будущего 4001 года — времени, когда человеческий мозг научился пользоваться всеми своими ресурсами и забыл, как забывать. Герой путешествует во времени через монтажные склейки воспоминаний и, движимый любопытством и состраданием, пытается понять нашу эпоху — «третий мир времени, немощь которого он воспринимает так же, как молодежь шестидесятых, как Че Гевара, —с негодованием». Идея того, что несчастье когда-то существовало, для него недоступна, как бедность отсталых стран непредставима для ребенка из богатой семьи. И все же, слушая цикл Мусоргского «Без солнца», который он не может понять и который как-то связан с несчастьем и памятью, отмеченный шрамами прошлого пришелец медленно движется им навстречу. «В будущем Библией будет бесконечная магнитная лента времени, которой постоянно нужно заново открывать себя, чтобы убедиться в собственном существовании». Созданием такой личной Библии и перемещением по ней Маркер и был занят всю жизнь («Моя память — изображения»). Но путешествовать возможно только через точки, нагруженные избыточным непостижимым смыслом, — через образы, которые «заставляют сердце биться сильнее». — Алексей Артамонов.
«Жители сети»
Если вы только привыкли к слову харассмент, вот вам новое — киберхарассмент. Как и кибербуллинг, лишь до поры он удерживается рамками нашего мобильного — в век синхронизации всего со всем угрозы тоже всегда оказываются под рукой. Уже не новая мысль о том, как беззащитность нашего аватара в конечном итоге оказывается нашей собственной, рассказана в этом фильме через истории и комментарии нескольких женщин — феминистки Аниты Саркисян, автора книг о кибербезопасности Даниэль Китс Цитрон, и рядовых жертвых травли и угроз в киберпространстве.
Название, заигрывающее со словом citizens (более точный перевод все-таки «Граждане сети»), несет простой посыл — современное приглаженное общество на сетевых просторах быстро раскрывается в стаи вурдалаков, готовые ненавидеть всех и вся. К сожалению, Синтия Лоуэн снимает говорящие головы и не пытается разобраться получше в истоках такого поведения. Возможно, это наименее интригующий и изобретательный фильм фестиваля, но — однозначно попадающий в повестку.
«Кусама. Бесконечные миры»
Многие пытались, а Хизер Ленц удалось: ее дебютный фильм о Яёи Кусаме получил одобрение самой художницы. Легендарная фигура поп-арта и арт-феминизма, в шестидесятые соседней с Йоко Оно дорожкой проделавшая шаги в патриархальном художественном мире США, Кусама последние 40 лет живет в клинике для душевнобольных из-за галлюцинаций и других расстройств, от которых, по ее словам, спасает лишь искусство. Вот эту спасительную ноту и держит фильм, рассказывая о том, как искусство Кусамы возникло вопреки всему — барьерам национальных, гендерных, художественных традиций, которые японка последовательно рушила на своем пути.
