По женской линии
Это фильм на важную тему. Незрелая женская душа развивается, формируется, освобождается и готова осчастливить, согреть себя и других. «Спасись сам и вокруг тебя все спасутся». Вера, свобода, любовь — триада, положенная в основу сюжета.
Героиня — женщина вне традиций, вне культуры, без корней, без семьи, между городом и деревней, на юру, на полустанке, мимо которого проносятся поезда. Что она знает, умеет, что ее поддерживает? Только стереотипы, навязанные обществом, извне. Она член общественно полезной ячейки, невольная жена нелюбимого мужа. Муж умирает, героиня должна найти новую опору. Уже не во вне, а внутри себя.
Повинуясь инерции, она перебирает штампы, которые по мнению гламурных журналов делают женщину счастливой. Обзаводится зеркалом, меряет одно, другое, раздевается до рубашки, до трусиков, догола, разглядывает, оценивает себя — какова она как женщина? — листает журналы, слушает музыку, сибаритствует, пробует секс ради секса, ведь говорят, что это можно, нужно, полезно. Надевает свадебное платье — символ чистоты и надежды на семейное счастье. Даже храм поначалу тоже воспринимается в ряду навязанного, а не личного выбора, в котором у нее еще нет потребности. В больницу — значит в больницу, в морг, значит в морг, надо — повезу, не надо — не повезу. Принято отпевать — отпели. Во второй раз она приходит в храм сама. Для себя.
Это фильм о том, как в женщине совершается важный процесс: заимствованный мусор вытесняется, его обрывают и отбрасывают, как сгнившие капустные листья. «Капустный образ» я обнаружила в книге психолога Екатерины Михайловой. Правда речь шла о женщине, которую называют успешной. «Моя жизнь, как кочан капусты. Листья смотрят наружу. Этот — к друзьям, этот — к детям, этот — к мужу, к родителям, к работе. Но где же я сама, где кочерыжка?» Листья мы любим и сохраняем, но найти кочерыжку, «истинное я» — необходимо. Не каждая женщина способна пройти такой путь.
Есть, правда, в фильме недостатки, которые не дают возможности воспринять ленту с той отзывчивостью и глубиной, к которым она вроде бы располагает. Этой глубокой истории не хватает глубины трактовки. Режиссер пользуется штампами, от которых хочет избавить свою героиню. Фильм построен на ассоциациях первого ряда.
Главный символ — поезд в разных ракурсах, на разных планах. Символ большого другого мира, путешествия в лучшие страны, перемен, а также — бесчисленное число маленьких мирков других людей, проносящихся мимо героини и ее статичного существования. Символ важный и точно найденный. Но… Он так часто проезжает, что перестает восприниматься как символ, и превращается в маркировку монтажного стыка, склейку, отбивающую конец сцены или эпизода.
Слабые диалоги. Угадываемые фразы, бесполезные, потому что очевидные: «Читатель ждет уж рифмы „роза“, так на, возьми ее скорей». Пушкин высмеивал, а тут всерьез. Зритель спрашивает — «А чего это она без света сидит, при свечах, проблемы с электричеством?». И тут же шофер (Дюжев): «А чегой-то ты без света? Электричества что ли нет?» Исключение — диалог с батюшкой и реплики девочки, которые очень хороши. «Я — человек, а папка — подлец и подъедатель». Зеркало мамаши и бабушки. Шансов никаких, задохнется, бедолага, в пудре, а не поймет, откуда тоска, почему так несчастна, ведь делает, думает, говорит все, что положено женщине, конвенцию не нарушает.
Удручает цветовая гамма. Из серого платья в траур, потом в коричневый, в агрессивно-красный, золотой и, наконец, — в нежно-голубой, цвет платья Мадонны, в тон ясному весеннему небу. Героиня рыжая, и мальчик рыжий, сразу понятно, что она его усыновит. Драматургически оправдано, но неинтересно.
В главной роли — Ксения Кутепова. Хороша, органична, но образ не выдержан в едином стиле. Например, ее дизайнерская эскапада — великолепный абажур, который она вырезает из физиономий «звездных» женщин и мужчин. Такая творческая фантазия не возникает ни откуда, не вырастает среди батрачества. Эпизод очень хорош, но кажется, авторам неловко, что их героиня так проста, и они спешат наделить ее талантом.
В фильме есть разные мужчины. Двое хамов, представители авторитарной власти и двое чутких: батюшка и Глеб. Наверное, автор хотел быть объективным. Арифметическое равновесие соблюдено. Но поскольку агрессия всегда более энергетична, возникает ощущение, что нам навязывают очередные штампы. И плакатный пафос («Долой кухонное рабство!», «Долой безобразников по женской линии!») затемняет серьезную работу души.
И еще одна вещь, которая делает вторую половину фильма и оптимистичный финал неубедительными. Это сцена, когда героиня видит по телевизору рекламу памперсов и заявляет, что хочет ребенка. Создается впечатление, что ребенок — очередная общественно-полезная ценность. Возможно, она долго об этом думала, но нужно было как-то отразить этот процесс. Отдать экранное время не поездам, бидонам и шарам, а раскрытию души навстречу любви.
Узнаваемые кинематографические аллюзии создают ощущение фальши. Воздушный шарик — привет классическому «Красному шару» Альбера Ламориса, финальная сцена — венгерской картине «Мой ХХ век» Илдико Энеди. Образы верны по сути, но загоняют фильм на аллегорические высоты.
А нам-то интересна человеческая история. Если отрываться от земли, то не с помощью надувного шара.
