Петербург, ты меня любишь?
Посмотрев фильм «Москва, я люблю тебя!», Лидия Маслова задалась вопросом, каким бы мог получиться киноальманах, рассказывающий о глубоком чувстве к северной столице (с момента написания текста такой альманах появился взаправду, но это уже совсем другая история).
Наверное, так, с некоторой вопросительной, осторожной интонацией сомнения, было бы более корректно сформулировать название киноальманаха, посвящённого любви к Петербургу (или любви в Петербурге) — в отличие от всех этих восклицательно-оптимистических и не всегда натуральных: «Париж, я тебя люблю», «Нью-Йорк, я тебя люблю», «Москва, я тебя люблю».
СЕАНС – 43/44
Петербургу, с его репутацией города, построенного не для людей, не для удобства человеческой жизни, а ради некой геополитической и культурологической идеи («в Европу прорубить окно»), в общем-то безразлично, любите ли вы его, или нет. С ним не получится сродниться и слиться так легко и просто, как получается с Парижем у пожилой, но жизнерадостной героини одной из заключительных новелл: села на лавочке (или даже, допустим, выпила рюмочку в Таврическом саду), почувствовала себя живой, полюбила Петербург и поняла, что он её тоже любит.
Идя по этому городу, никогда не знаешь, где и от кого ты получишь по башке, а где посторонний человек ни за что ни про что подарит тебе бутылку коньяка.
То, что Петербург любит если не всегда откровенно издеваться над людьми, то во всяком случае, иронизировать над их чувствами и морочить им голову, уже обыгрывали авторы полнометражных петербургских «атмосферных» фильмов — например, Алексей Учитель в «Прогулке» и Оксана Бычкова в «Питере FM». Любовь по-питерски прежде всего представляется как некий фантом, мираж, как любовь несостоявшаяся, прошедшая мимо, упущенная или иллюзорная, приснившаяся, поманившая, но не оправдавшая надежд. Так что если попробовать спрогнозировать в питерском альманахе соотношение историй с «хорошим» и с «плохим» (ну или с открытым) финалом, то это в лучшем случае один к трём. Такой неутешительный расклад, впрочем, совершенно не отменяет возможности перетасовать все эти истории таким образом и расположить их в таком порядке, чтобы общий эффект складывался исключительно жизнеутверждающий (тут уже вступают в силу соображения не столько эстетические, сколько практические — вряд ли найдётся много желающих финансировать и смотреть фильм о городе, лучше всего подходящем для того, чтобы удавиться в нём от несчастной любви). Ведь, как справедливо замечено всё в том же «Питере FM», погода в городе меняется так же часто, как настроение. Петербург — город-оксюморон, который повернувшись одной своей стороной, способен создать впечатление самого мрачного и неприветливого города в мире, а через минуту, сменив маску, обернуться самым весёлым и отвязным. Поэтому в рамках формальной задачи — создать портрет города и передать его дух, его сущность, зацепившись за любовную коллизию, — Петербург из всех знаменитых, киногеничных и овеянных романтическим ореолом мегаполисов мира, возможно, самый удобный объект, дающий максимальную свободу самым разным режиссёрам и допускающий очень широкий жанровый и стилистический диапазон, на противоположных концах которого одинаково уместно смотрелись бы дворец бракосочетаний и морг, музей и кожно-венерический диспансер, тем более что располагаются они зачастую в похожих старинных особняках.
Слабая прогнозируемость поведения свойственна не только простым прохожим, но и режиссёрам, проживающим в Петербурге.
Архитектурная цельность, которая пока ещё сохраняется в Петербурге, где скользящему по городскому пейзажу глазу не надо всё время утомительно переключаться между разнородными фактурами, как в Москве, удачно сочетается с повышенной пестротой и богатством человеческого материала. Потенциал неожиданности на петербургских улицах повышенный: идя по этому городу, никогда не знаешь, где и от кого ты получишь по башке, а где посторонний человек ни за что ни про что подарит тебе бутылку коньяка. Слабая прогнозируемость поведения свойственна не только простым прохожим, но и режиссёрам, проживающим в Петербурге, — они в целом люди менее предсказуемые и более иррациональные, чем те, кому приходится выживать в Москве, и обладают более причудливым взглядом на мир. На зыбкой почве Петербурга, как принято считать, вообще произрастают самые причудливые человеческие гибриды, и режиссёрский контингент служит тому подтверждением. Непонятно, например, в результате какого сочетания несочетаемых генетических компонентов город дождей, болот и всяческого декаданса, как климатического, так и психологического, дал нам самого отчаянного мастера хэппи-эндов любой ценой, не устающего убеждать, что вопреки всему всё будет хорошо, и на свете живут добрые и хорошие люди — Дмитрия Астрахана. Очень соблазнительной выглядит идея начать альманах «Петербург, я люблю тебя» именно с астрахановской новеллы — примерно из тех же соображений, по которым приезжающим в любой город туристам надо поскорей показать что-нибудь самое сногсшибательное, роскошное, поражающее воображение размахом и шиком, и давно знакомое по открыткам и путеводителям. Изображенная в довольно радикальной астрахановской манере какая-нибудь роковая встреча на одном из романтических мостиков (ассортимент чрезвыйчайно богатый — хоть на Банковском с грифонами, хоть на Львином с львами), думается, произвела бы эффект настолько лирический, насколько и пародийный, ибо этот автор никогда не останавливается на полумерах, и взяв зрителя за живое, дожимает до конца, как бы абсурден он ни был. А поверх астрахановского сентиментального абсурдизма отлично лёг бы толстый слой туристической глазури, с иностранцами на Дворцовой, сувенирными лавками на Невском и молодожёнами, фотографирующимися на фоне похожего на торт Спаса-на-Крови. Вся эта пошлость — совершенно нормальная и привычная часть петербургского колорита, которая ничуть его не портит, а находчивому режиссёру даёт массу поводов блеснуть остроумием и сатирической наблюдательностью.
Причём туристические пошловатые, открыточные общие места довольно гладко смыкаются с исторической и литературно-художественной составляющей Петербурга как «культурной столицы»: с Дворцовой площади действие закономерным образом перемещается в Эрмитаж, где отлично пригодились бы обрезки от «Русского ковчега» — если теоретически допустить, что они остались у Александра Сокурова. А если не остались, то на помощь можно позвать Юрия Мамина, спародировавшего «Русский ковчег» в психоделическом фарсе «Не думай про белых обезьян» (почему-то думается, что Мамин лёгко бы выручил альманах, достав из закромов то, что не вошло в его набитую идеями и фактурами и трещащую от перенасыщенности по швам последнюю картину). Ну и конечно, повышенная способность Петербурга консервироваться во времени, сохранять свой облик, героически противостоя всем новейшим градостроительным поползновениям, позволяющая ему наряду с Римом претендовать на титул «вечного города», подталкивает к тому, чтобы включить в альманах какую-нибудь литературно-историческую стилизацию, а то и просто костюмную экранизацию классики. В случае с другим городом историческая новелла, возможно, смотрелась бы чужеродной, идущей вразрез с задачей уловить сиюминутную, переменчивую атмосферу современности, а в статичном Петербурге кажется совершенно необходимой частью его портрета. При этом история и литература совершенно не требуют натужно-серьёзного к ним отношения: вполне вероятно, что эту нишу могло бы занять «кино о кино», фильм о съёмках какой-нибудь экранизации, тем более, что такие съёмки происходят на петербургских улицах чуть ли не ежедневно.
И опять же, диапазон осмысления культурного наследия в Петербурге может быть чрезвычайно широк: можно представить, как кто-то из молодых авторов (Денис Нейманд) или визионеров среднего возраста (Александр Баширов) снимает где-нибудь в Коломне компьютерную игру — иронический шутер «Петербург Достоевского», а кто-нибудь из классиков старой школы вроде Виталия Мельникова выступает с новеллой, допустим, «Пять углов» — псевдодокументальной стилизацией из жизни Довлатова, гуляющего вокруг дома в халате и тапочках (в роли Довлатова, скажем для смеху, москвич Евгений Цыганов, который и Учителю в «Прогулке», и Бычковой в «Питере FM» показался очень подходящим по своей фактуре к Петербургу воплощением местного мужского сексапила).
Все-таки неизбежно в Петербурге романтический ход мыслей наталкивается на какое-то препятствие, мешающее финальной идиллии, которая возможна только с оговорками и ограничениями.
Составляющие основное «мясо» петербургского альманаха романтические сюжеты, отражающие современные тенденции в жизни города, вообразить нетрудно: например, «зенитовские» болельщик и болельщица знакомятся во время матча на Петровском стадионе под благостным взглядом Михаила Боярского в голубом шарфике, а потом встречаются на марше несогласных со строительством газпромовского «дилдобилдинга». Там их, однако, забирают в милицию, на чём едва начавшийся роман и заканчивается: всё-таки неизбежно в Петербурге романтический ход мыслей наталкивается на какое-то препятствие, мешающее финальной идиллии, которая возможна только с оговорками и ограничениями. Один из самых романтичных петербургских пейзажей — Арсенальная набережная напротив Крестов, усеянная «малявами», где толпятся бандитские подруги, обменивающиеся знаками с заключёнными. Так что если быть честным и последовательным, придётся признаваться в любви и к бандитскому, и к наркоманскому Петербургу, к его «нехорошим» местами с плохой энергетикой типа Сенной площади, в районе которой непременно должна происходить какая-нибудь балабановщина. И если уж даже в сахарном фильме «Москва, я тебя люблю» есть сюрреалистическая сновидческая зарисовка «Объект № 1» с участием скульптуры «Рабочий и колхозница», то в каталог петербургских ночных кошмаров просится новелла «Что тебе снится?» про крейсер «Аврора» (на этот случай имеются такие знатоки жизни балтийских матросов, как авторы фильма «Мама, не горюй» Константин Мурзенко и Максим Пежемский).
Впрочем, в Петербурге жизнь подражает искусству с опережением, превентивно, и самые креативные мастера психоделического дискурса неожиданно обнаружились в Смольном: городская администрация недавно потрясла сетевую общественность видеоклипом песни из кинофильма «Достояние республики» на стихи Беллы Ахмадулиной «Что будет, то и будет». Когда вице-губернаторы и спикеры на фоне каналов и мостов задушевно и искренне распевают: «Я этим городом храним, и провиниться перед ним не дай мне Бог вовеки», — почему-то вспоминаешь цитату из фильма Сергея Дебижева «Два капитана 2»: «Охтинский мост издавна был известен как место самых омерзительных выходок передовой российской интеллигенции», и с грустью понимаешь, что как бы ты ни любил Петербург, признаваясь в этом слишком прямо и откровенно, ты неизбежно будешь чувствовать себя немножко идиотом.
