В моих слезах прошу винить Райнера Вернера Ф. — «Петер фон Кант» Франсуа Озона
Вчера завершился Берлинский кинофестиваль. Мы еще напишем про призеров, а пока публикуем заметку Ирины Марголиной о фильме открытия — переосмыслении «Горьких слез Петры фон Кант», предпринятом Франсуа Озоном.
Петра фон Кант — успешная модельерша. В доме с ней живет безликая Марлен, помощница, а на деле — рабыня. Прежние отношение Петры закончились разводом, любовь — отвращением. Петра ищет новую, чистую любовь, и, кажется, находит — в Карин: ее знакомит с Петрой кузина Сидони. Но и эти отношения ни к чему, кроме горьких слез, не приводят. Карин использует Петру, а Петра стремится всецело обладать Карин… Описание фильма (и, конечно, пьесы) Фасбиндера в данном случае вполне уместно, ведь фильм Озона его дословно пересказывает. Только вместо Петры у него фигурирует Петер, успешный режиссер. Марлен превращается в Карла, а новая возлюбленная Петры Карин — в Амира Бен Салема. Озон возвращает персонажам черты их прототипов: Карл — многолетний компаньон и композитор фильмов Фасбиндера Пер Рабен, Амир — Эль Хэди Бен Салем, любовник Фасбиндера (хотя формально прототипом для оригинальной пьесы послужил другой возлюбленный Фасбиндера — Гюнтер Кауфманн). Петер — это, конечно, сам режиссер, но не только он.
«Горькие слезы Петры фон Кант» — «Свобода — это рабство»
В ранний период звукового кино частой практикой были съемки нескольких вариантов фильма на разных языках. Так, например, пабстовская «Трехгрошовая опера» существовала в двух версиях: немецкой и французской. Разнился в них не только язык, но и актеры, и освещение. Пабст снял два фильма: немецкий, с ровным светом, Форстером-Мессером и темненькой Нейер-Поли, и французский — с мягким, воздушным освещением, Прежаном и блондинкой Флорель. Вот и Озон взялся за французскую версию «Петры». Музыкальную, эмоциональную, бульварную даже. Прорабатывал все по порядку: от движения камеры, до актерской пластики.
Озон никого не обходит, он скользит. По поверхностям, цветам, фактурам, обнаженным бедрам Амира.
В фасбиндеровском «кукольном театре» камера, обходя Петру, в медленном движении кадр за кадром не просто лепила из нее скульптуру, это движение было настоящим мастер-классом по созданию мизансцены, которая на одно такое движение менялась несколько раз. Озон никого не обходит, он скользит. По поверхностям, цветам, фактурам, обнаженным бедрам Амира. Другое дело, что Фасбиндеру эта статуарность, завершенность фигур в пространстве нужна была еще и за тем, что речь шла о моделях. И раз уж главный герой Озона — режиссер, то на смену сценическому поворотному кругу приходит непрерывное кинематографическое движение. Хотя и другим искусствам достается. Сцена с первым танцем Петера под песню Коры Вокер «Как в театре» — почти танцевальный перформанс (к сцене и вправду никакой хореографии не готовили, Дени Меноше, который сыграл заглавную роль, импровизировал). И в этой перформативности скольжение продолжается.
Вместо трагедийных тропов, социальных мотивов и почти брехтовского отчуждения Озон предлагает… мюзикл!
Там, где Фасбиндеру впору было бы сказать «Петра фон Кант — это я», Озон приписывает: теперь и я тоже. Вместо трагедийных тропов, социальных мотивов и почти брехтовского отчуждения Озон предлагает… мюзикл! Формально из музыки в фильме всего несколько интермедий, но их включенность посредством танца в непрерывное движение камеры превращает и все действо в танец. Диалоги, при полном следовании оригинальному тексту, подчинены музыкальной ритмике. Из нее, из ритмики этой, берется и комический эффект. Да, Озон и пошутить успевает. И не раз. Монологи несчастного Петера — настоящие арии, только не оперные — опереточные. А многократно повторенные (и строго вписанные в ритм сцены) призывы к Карлу — «Джин-тоник, Карл!» — проходят по всему спектру эмоций: от будничного безразличия до полного отчаяния. И это тоже смешно.
Слезы Петера не символические, а очень даже мокрые, а тело его, в отличие от фасбиндеровских героинь, имеет вес. И немалый. Хотя и у Озона есть символические фигуры, в первую очередь это актрисы. Великолепная Изабель Аджани в роли Сидони за тем и нужна Озону, чтобы сиять этим своим великолепием в каждой своей сцене: от начала и до конца. На роль матери он зовет Ханну Шигулу, которая у Фасбиндера играла Карин. Обеим достаются и вокальные партии. Особенно проработает Озон и Карла-Марлен, которого сыграет Стефан Крэпон. В отличие от Ирм Херманн (Марлен у Фасбиндера), лицо которой моментами словно плыло, вылепленное из воска, Карл у Озона не просто тонкий, он почти бесплотный. Прямо как те листы, что заряжены в печатную машинку, на которой Карл непрерывно строчит сценарий. Карл сам — текст, но текст без единого слова. Хотя однажды — всего один раз — Карл ответит. Плевком. И уйдет. И даже когда у Петера не останется никого, как это произошло и с Петрой, Озон оптимистически опустит занавес (сдвинет шторы на окнах студии Петера) и покажет жизнь после окончания представления. Она и там есть. Только уже не Фасбиндера, а его самого. Режиссера Франсуа Озона.
