Памяти Сергея Колтакова
Вчера ушел из жизни замечательный артист Сергей Колтаков. «Сеанс» соболезнует всем, кто знал и любил актера. Мы публикуем архивный текст Евгения Марголита, написанный в конце 1990-х для «Новейшей истории отечественного кино», хотя, конечно, в него никак не могли войти роли последних 20 лет.
У нашего кино восьмидесятых — лицо Сергея Колтакова. Снявшись в ту пору менее чем в десятке картин, он как никто «попал» в свое время и оказался на своем месте. Колтаков, возможно, последний подлинный герой подлинного советского кино, находившего своих героев в кинозале, куда те приходили с улицы в поисках смысла. Сознавая это или нет. Вот почему советское кино кончилось, когда закрылись кинозалы и понадобились актеры для воплощения химерических фантазий режиссеров, давших волю самовыражению.
Герои Сергея Колтакова жаждут возвращения общего смысла во что бы то ни стало, любой ценой. Его отстутствие выматывает их чуть ли не физически.
К началу восьмидесятых общество вроде бы уверилось, что застой будет длиться вечно, и нужно бы как-то приноравливаться к существованию без смысла, но обнаружилось, что существование это невыносимо. Герои Сергея Колтакова жаждут возвращения общего смысла во что бы то ни стало, любой ценой. Его отстутствие выматывает их чуть ли не физически. Простой человек устал быть простым («Соучастники»), сложный — сложным («Зеркало для героя»), злой — злым («Валентина»). Пружинистость, напор — все от того, что живут они на пределе усталости. Энергия, но с отчаянным надрывом — привет от Василия Шукшина, колтаковского земляка, некогда, говорят, благословившего парнишку, который решил ступить на актерскую стезю.
Более чем кто либо в эту эпоху экранный Сергей Колтаков влачит на себе мучительный груз повседневной неподвижной обыденности-реальности-ирреальности. Но самое страшное происходит тогда, когда его герои из последних сил все-таки добираются до смысла: тут-то и выясняется, что им вынести его совершенно невмоготу. И ничего не остается Хэнку Моргану из «Новых приключений янки при дворе короля Артура» как взывать в отчаяньи: «Господи, останови меня, останови всех!»
Это насмешка над собственными героями и собственной мечтой, над самим собой, но насмешка не без надрыва.
Как раз в этот момент реальность, которую так остро ощущал Колтаков, была беспощадно ампутирована. Он не без холодного блеска исполнил китчевого Беню Крика — гангстера с набриолиненными волосами и усиками ниточкой — в «Искусстве жить в Одессе», однако для новой, постсоветской, реальности оказался все же недостаточно химеричен. Не отсюда ли неожиданная невнятица его работы в «Армавире», не потому ли было прервано сотрудничество с Владимиром Хотиненко, столь многое — судя по фильмам «В стреляющей глуши» и особенно «Зеркало для героя» — обещавшего? С Хотиненко они встретятся только через десять с лишним лет: в его «Страстном бульваре», но по своему сценарию Колтаков сыграет бывшего актера, ныне истопника и пьянчугу. Когда-то он (персонаж и сам Сергей Колтаков тоже) мечтал о роли Пушкина, а теперь вот нацепил бакенбарды на помятое лицо и пустился в похмельное путешествие по старой записной книжке и проигранной жизни. Это насмешка над собственными героями и собственной мечтой, над самим собой, но насмешка не без надрыва. Слишком заметного и в других его персонажах — в инженере Суслове из «Летних людей», в «развязавшем» сотруднике прокуратуры из «Мама не горюй!» Но их, колтаковских персонажей девяностых, совсем немного: на нынешнем экране Колтаков — гость эпизодический.
