Only business — Деловые люди на экране
В 2025 году на российских платформах много предпринимателей — кто-то делит строительный бизнес, как в «Золотом дне», кто-то строит винодельню, как в «Винограде», кто-то занимается NFT, как в «Обнальщике». Но самым заметным в этом ряду остается «Минута тишины», снятая по идее Владимира Потанина. Почему драмы большого бизнеса так трудно перенести на экран, и кому это все-таки удается, рассказывает Дарья Серебряная.
Деловой мир в кино — особая среда. Большие деньги, большая власть и большие решения, которые неизбежно рождаются в столкновении первого и второго, пожалуй, все еще ждут своего справедливого описания. Бизнес-процессы не очень хорошо поддаются именно кинематографическому отображению; экран неизбежно сгущает краски, упрощая ради яркой драматургии конфликты и черпая вдохновение чаще всего не в логике бизнеса, а в омуте человеческой психологии. Почему так происходит? Так нагляднее.
Особое напряжение кинематографа как искусства подлинно социального
Кинематограф родился примерно на сто лет позже капитализма. И не будет, наверно, такой уж большой натяжкой сказать, что кино явилось прямым следствием этой новой формы общественно-экономических отношений. Это искусство, порожденное капиталом и промышленной революцией. Раз уж речь зашла о массовом производстве самых разных товаров и продуктов, то воспроизведение в товарном количестве изображений было лишь вопросом времени. Кино — это множество кадров, распределенных во времени. Кино — это скорость.
Конкуренция, свободный рынок, стремление к прибыли — все это в том числе и про кино. Даже в Советском Союзе, где киностудии, как и вся остальная экономика, жили по утвержденному и спущенному сверху плану, режиссеры, съемочные группы и входящие в состав студий творческие объединения были прямо заинтересованы в сборах — от количества проданных билетов зависели денежные премии. Собственно, и погубило советскую машину кино в начале девяностых, именно заблуждение мастеров нашего кино, не без основания гордившихся своими своими достижениями, которые исчислялись в проданных билетах. Они-то считали себя в высшей степени конкурентно способными и готовыми к борьбе в условиях свободного рынка. Увы, выход из планового режима оказался для большинства горьким опытом.
Показательно, что первый кинофильм, сделанный для коллективного просмотра в конце XIX века — напрямую порожден капитализмом. Я не о легендарном «Прибытии поезда» (хотя железная дорога, измеряющая расстояния временем, безусловно, такое же детище капитала, как и кинематограф). Я — о «Выходе рабочих с фабрики». Пожалуй, капиталистам Люмьерам было несложно согласовать съемки этой крошечной документальной ленты с рабочими своего семейного предприятия. И сегодня в этой картине чувствуется особое напряжение кинематографа как искусства подлинно социального, но все-таки, кажется, это фильм не совсем о рабочих или о фабрике. Кажется, главный герой этой минутной ленты так и остался за кадром. Это тот самый предприниматель, который ради своего нового стартапа под названием «кино» заставил трудовой коллектив чуть отсрочить время отдыха и выйти на бис. Сделать еще один дубль на всякий случай.
Важно, что кино — как в своей массовой люмьеровской, что в заточенной под индивидуальный просмотр эдисоновской форме — не только и не столько искусство, сколько технологический стартап, научный трюк, приспособленный для развлечения, коммерческий проект. Тонкости, философию, мятежный дух движущаяся фотография вберет в себя значительно позднее. А пока присутствут только целлулоидная плоть, сшитая первыми франкенштейнами кинематографа на скорую руку. Немудрено, что уже в первые годы существования нового развлечения студии постараются поставить кинопроизводство на поток, придумать для него конвейер. Пройдет совсем немного времени, и Голливуд прикует новую музу к станку. Даже в этом можно расслышать поэзию времени, требовавшую давать быстрее и больше. Про театр, живопись, литературу — никогда не скажут «индустрия»; а вот кино — да. Такое оно современное. В скобках стоит отметить, что с появлением звукозаписи и радио индустрией становится и музыка.
Это не про муки творчества, но кино — это настоящий завод
Слово «фабрика» в словосочетании «фабрика грёз» вовсе не красивая метафора. Уже с десятых годов прошлого века кинопроцесс выстраивается в четкую технологическую цепочку действий. И дело не в том, что соблюдение технических регламентов гарантирует успех фильма у широкой аудитории. Нет, конечно, не гарантирует. Но технология — это контроль за капиталом. Технология — это сроки. Технология — это эффективность. Первопроходец здесь — американский отец вестерна Томас Инс, придумавший систему управления сценаристами и режиссерами на всем протяжении создания фильма — от первоначальной идеи до финального варианта монтажа. Именно в этот момент закладывается основание для будущего превосходства американской киноиндустрии.
То, что кино — это прежде всего производство, понимали и в Советском Союзе, просто в роли заказчика, производителя и распространителя здесь выступало государство. Слышали такое выражение «студия полного цикла»? Это предприятие, которое способно контролировать фильм от начала и до конца: от идеи в один абзац до тиражной театральной копии. А внутри этого конвейера были и сценаристы с редакторами, и декораторский цех, и реквизит, и костюмы, и павильоны, и осветители, и камеры, и монтажные, и студия перезаписи. В подобной механике простых движений — много чистой киногении, потому неудивительно, что кинематографисты так любят снимать кино о себе любимых. Они понимают, это не про муки творчества (попробуйте снять за работой писателя или художника, вас ждут мучения), но кино — это настоящий завод. Думаете, просто так Эйзенштейн планировал экранизировать «Капитал» Маркса?
Железная дорога
Кино — процесс его производства и сбыта — пропитано капиталистическим духом, поэтому… и тут пора наконец перейти к сути этой статьи. Поэтому так удивляет, что сам по себе капиталист, предприниматель, бизнесмен, оператор экономических и производственных процессов — и по сей день так и не стал для кинематографа настоящим героем. Тем, в ком зритель мог бы узнать себя, как узнает он себя в рабочем, сыщике, профессоре, военном, да хоть даже в обыкновенном котике.
Воспевать земной успех неинтересно. Неудача куда привлекательнее
Да, кое-какие примеры деловых людей на экране наскрести, конечно, можно, но поверьте опытному зрителю: фильмов про боксеров куда больше, чем фильмов про инвесторов. Автогонщик всё еще привлекательнее заводчика. Грабитель банка предпочтительнее банкира. Вы скажете, что же тут поразительного? Кино — искусство поистине массовое, доступное людям всех возрастов, полов, профессий, достатков. Зритель — это толпа. Другое дело герой: он — всегда одиночка, маргинал, исключение из правил. Тем более, исключение, если это человек состоятельный, куда более сноровистый и влиятельный, чем средний зритель. Если это человек, который вместо того, чтобы в кинозале штаны просиживать, что-то там успел, к чему-то там устремился и что-то там достиг. Именно поэтому делец не очень-то уместен, трудно с ним соотнестись. Ну, хорошо. А почему с Джеймсом Бондом можно? Почему политики, военные, спортсмены, гангстеры регулярно попадают на экран, а люди бизнеса все-таки не особенно там заметны?
Один скажет, что дело, возможно, в неослабевающем влиянии христианской морали. Даже атеисту нет-нет, а придет на ум мысль о бренности сущего. Что говорить о человеке верующем. Взгляд на земной, и тем более финансовый успех как на нечто временное, не зависит от вашей конфессии — тут же просто эмпирические данные. Воспевать земной успех неинтересно. Неудача, что для драмы, что для комедии, куда как привлекательнее. В 2025 году американцы перепели классическую «Эту замечательную жизнь» в комедии «Везунчики»: и как же сладко было следить за злоключениями венчурного инвестора, которого ангел-неудачник в исполнении Киану Ривза превратил в нищего безработного.
Другой отметит, что проблема, возможно, в том, что кино как искусство массовое всегда искало героев, с которыми зрителю легче наладить внутреннюю коммуникацию — не боги же горшки обжигают, и не атланты ходят в кино. И с влиятельными, богатыми, деятельными всегда одна морока. Чтобы ввести такого героя, нужно продемонстрировать со всей наглядностью, что условный мистер Твистер — такой же человек, как и зритель в зале. Только так его можно полюбить. У него и с родителями проблемы, и с детьми, и кризис среднего возраста не обошел стороной, и старость не за горами, и плохое тоже регулярно мерещится. Деньги для большинства не являются источником проблем, а являются и решением. И для сценариста герой с деньгами — это почти всегда сверхзадача.
Первые несколько десятилетий своей жизни кинематографу, пожалуй, действительно было не до них: бизнесмен был кем-то вроде бога, сидевшего в верхнем правом углу необъятного мира, толком еще не увиденного камерой. Яркий, знакомый всем пример — Аллан Гарсия, сыгравший президента корпорации в «Новых временах» Чарли Чаплина (он же исполнял роль владельца цирка в «Цирке»). «Новые времена» — вроде бы фильм о технической и промышленной революции, смешной и все-таки печальный рассказ о том, как неуместен человек на всемирной фабрике всеобщей эксплуатации. Но отчего-то никак не разглядеть выгодоприобретателя той самой эксплуатации, которую критикует Чаплин, — персонажа-промышленника. Его функция состоит исключительно в том, чтобы вовремя наорать на рабочего, проследить, чтобы конвейер не простаивал. Тюремным духом пропитан и другой ранний фильм о предпринимательстве, выпущенный на пять лет раньше «Новых времен» — «Свободу нам!» Рене Клера, где бывший заключенный становится во главе фирмы фонографов. Тут капитал и вовсе — преступление.
По-настоящему на авансцену предприниматель выходит в Америке сороковых, на фоне преодоления Великой депрессии. 1940-е — это время от «Гражданина Кейна» Орсона Уэллса до упомянутой выше «Этой замечательной жизни» Фрэнка Капры. Если придется составлять список важнейших фильмов о предпринимателях, оба шедевра неизбежно в него попадут. Но уже поверхностного взгляда на них достаточно, чтобы констатировать: это кино не о предпринимательстве как таковом, а о судьбе человека в широком смысле этого слова. Точнее — о двух крайностях человека: индивидуалист Чарльз Фостер Кейн в исполнении Орсона Уэллса против разоренного своей добротой Джорджа Бейли в исполнении Джеймса Стюарта.
Композиционно фильмы схожи. И там, и там автор удерживает зрителя перед экраном с помощью детективной структуры, рассказывая о персонаже, перешедшем смертельную черту. Мы должны ответить: почему герой оказался там, где он оказался. В «Гражданине Кейне» зрителю приходится кружить над покойным, смысл жизни которого зашифрован в марке фабричных санок Rosebud; в «Этой замечательной жизни» снежная ночь застает нас на мосту с героем-самоубийцей — вместе с ним мы слушаем ангела, который должен отговорить неудачника от рокового поступка.
По-своему поучительно, что герои этих кинокартин — каким бы внушительным ни казался успех Кейна, и как бы нас ни утешал сентиментальный хэппи-энд в фильме Капры, — самые настоящие лузеры. Возможно, именно здесь кроется разгадка, ответ на вопрос:
«Почему кино почти не рассказывает позитивных историй о большом бизнесе и больших бизнесменах?»
Дело в том, что кинематограф вообще исключительно редко, почти никогда не интересуется историями успеха как таковыми. В успехе маловато драматургии, в нем попросту не хватает противоречий, конфликта. А если он и есть, то обычно сводится к противостоянию хорошего с лучшим. Победа — это прекрасно. Но только в поражении можно отыскать источник истинной поэзии. Арка разочарования куда эффектней, особенно, когда речь идет о большом кино. Показать, как неудачу терпит большой человек, — это залог успеха на долгие годы. Поэтому схему показательного «лузерства» будут копировать практически все поздние фильмы о вершителях судеб, во что бы то ни стало достигающих успеха, а потом сокрушающихся над собственной немощью — от «Социальной сети» Дэвида Финчера и «Нефти» Пол Томаса Андерсона до «Авиатора» Мартина Скорсезе до «Олигарха» Павла Лунгина.
На последнем стоит остановиться чуть подробнее хотя бы потому, что в российском контексте эта лента даже через два с лишним десятилетия после своего выхода остается главной попыткой описания «могула» в игровом кино. «Олигарх», и это справедливо отмечали критики сразу по выходу картины, скроен по лекалам именно голливудского кино. Сценарий испытывает известное влияние как «Гражданина Кейна», так и гангстерских фильмов 1970–80-х. Чувствуется, например, что авторы в свое время были впечатлены «Однажды в Америке» Серджио Леоне, а может, и «Путем Карлито» Брайана де Пальмы.
Целый пласт фильмов о том, как вчерашние юноши познают звериные законы капитала
Но тут как будто и нет особенно большого противоречия. Ведь в списке важнейших фильмов о ведении бизнеса — даже составленных зарубежными критиками — обязательно окажется и «Крёстный отец» Фрэнсиса Форда Копполы. Да, это фильм про мафию, и да, это фильм про бизнес. Тут вряд ли получится возразить. Итальянский эмигрант Корлеоне торговал оливковым маслом, а доном стал во многом потому, что вести дела честно у него получалось плоховато. Увы, деловая хватка в зрительских глазах неизбежно смыкается с криминальной хваткой. И настоящий бизнесмен всегда делает «предложение, от которого нельзя отказаться». Это правило придумано не в России. Просто у нас еще не успели забыть о том, какими средствами и путями порой идет «первоначальное накопление капитала» (чтобы получить гротескное представление об этом процессе, стоит посмотреть фильм Алексея Балабанова «Жмурки»).
Голливудское кино, кстати, также без особого стеснения рассказывает нам о том, как именно собираются в первые капиталы медные гроши и замусоленные нищенские доллары. Существует и регулярно пополняется целый пласт фильмов о том, как вчерашние юноши познают на собственной шкуре звериные законы капитала. Комедия здесь зачастую встречает триллер. Маршрут примерно от «Рискованного бизнеса» (1983), где тинейджер Том Круз организует дома бордель, пока родители в отпуске (сравните с дельцом-старшеклассником из недавней «Лакричной пиццы» Пола Томаса Андерсона), до «Бойлерной» (2000), где главный герой от подпольного домашнего казино органично переходит к продажам мутных активов в мелкой брокерской фирме.
«Игра на понижение»: Овцы с Уолл-стрит
Да что там, кино о биржевых дельцах почти всегда представляет собой рассказ о злодеяниях. Одну аферу с ценными бумагами на экране отличает от другой только число потенциальных пострадавших. Да, одна жертва — это всегда трагедия, а тысячи жертв — статистика и, может, даже глава с учебнике по истории экономике. Зачастую фильмы объясняют нам, что не стоит так уж сильно жалеть пострадавших — они ведь тоже надеялись на халявные деньги, а потому редко достойны сопереживания. Перечислю самые яркие истории о спекулянтах ценными бумагами. Классика — «Уолл-стрит» Оливера Стоуна (1987), идеальный портрет циничного брокера (стоит сказать, что по этому фильму учатся манерам герои «Бройлерной»). Потешный «Волк с Уолл-стрит» (2013) Мартина Скорсезе, после которого не очень задумываешься о том, скольких людей нагрел симпатичный главный герой фильма в исполнении Леонардо Ди Каприо.
Попа с ручкой
Сделанные на волне осмысления причин и последствий ипотечного кризиса 2008 года: «Предел риска» (2011) Джей Си Чандора и «Игра на понижение» (2015) Адама МакКея. Названные фильмы легко убеждают: где деньги, а точнее, где много денег — там неизбежно и преступление. Еще одна малоизвестная работа о том, как банкротства 2008 года аукнулись в темных уголках человеческих душ, — своеобразная экранизация рассказа Льва Толстого «Хозяин и работник» под названием «День подарков» (2012). Этот маленький фильм, сделанный британцем Бернардом Роузом, стоит упомянуть хотя бы потому, что он парадоксальным образом смыкается с сюжетом «Этой замечательной жизни» Фрэнка Капры. В рождественские дни маленький бизнесмен, тяжко работающий ради благосостояния своей семьи, оказывается один на один с судьбой. Но ему не помогут даже ангелы. Слишком уж велики грехи, слишком неутомим герой в своей алчности.
Если вернуться к «Олигарху» Лунгина… Что же отличает этот фильм от традиционных криминальных драм, которые предъявляют нам сильных людей в ситуации невозможного выбора? Да то, что, вглядываясь в героя Владимира Машкова, никакой особой трагедии мы не видим. Чем обычно заканчиваются американские криминальные драмы? Уроком для зрителя. Назиданием. Дело в том, что они чаще всего глубоко моральны. Протестантские нормы требуют от неоднозначного героя опустошения, осознания тщетности всех усилий, поражения и принятия этого поражения. А в финале «Олигарха» сыгранного Машковым Платона увозит лимузин — да, он потерял почти всех друзей, да, он ночевал и был избит у собственной могилы (евангельские мотивы смотрятся здесь ярко, но не очень уместно), но его везут обратно в Москву. Зачем? Платон нанесет ответный удар? Будет мстить обидчикам?
Вопрос наследия в разговоре о бизнесе оказывается ключевым
Пожалуй, в таком финале маловато пафоса. Маловато пафоса, чтобы считать такой финал фактом большого искусства. А пафос — это то, в чем герой-бизнесмен, демиург нашего времени, действительно мог бы быть полезен искусству. Наша эпоха, часто разменивающаяся на мелочи, органически не добирающая в масштабах, сосредоточенная на микродвижениях и крошечных вызовах, тянется к большому как будто инстинктивно. В конце 2024-го, подводя итоги кинематографического года, сложно было не заметить, как кино поворачивается к фигурам эпохи модернизма, мятежным, порывистым, конфликтным — смутным творцам, технократам, девелоперам, своего рода титанам.
Все пьют морковный сок
«Бруталист» Брэди Корбе, «Мегалополис» Копполы, «Ученик» Али Аббаси, «М. — Сын века» Джо Райта. В одержимости свершениями, которая овладевает героями этих фильмов, чувствуется тоска нашего времени по поступкам, деяниям, большим выборам. Обнаружить в этой тоске место для предпринимателя — не трикстера или самозванца, который вместо того, чтобы заниматься скорбными земными делами, строит ракету, а настоящего героя, — кажется только вопросом времени. Дайте срок. Да, поймать его трудно — но призрак такого героя вполне можно нащупать. Это кто-то вроде героя Александра Скарсгаарда в последнем сезоне «Наследников» — техномагната, готового покончить с застарелым семейным спором, демонтировав американскую медиаимперию.
Человек из бетона — «Бруталист» Брэди Корбета
Вопрос наследия в разговоре о бизнесе оказывается ключевым. Даже если этот бизнес относительно молод, как в недавней многосерийной отечественной «Минуте тишины». Эта попытка разогнать вопрос о предпринимательстве в России интересна не только тем, что идея сериала родилась в голове самого настоящего российского магната Владимира Потанина, но и тем, как она неизбежно упирается в все трудности разговора о больших деньгах, больших проектах и людях, стоящих за этими большими деньгами и проектами.
Опытный кинодраматург Илья Тилькин рисует своего героя по фамилии Королёв как потомственного управленца (отличие лишь в том, что его отец и дедушка помогали строить государственную машину, а он действует в условиях частного капитала), корневого патриота, который умеет держать слово, молчит о главном, а прибыль измеряет не только в рублях, но и в пользе, принесенной людям. Нет ровным счетом никаких причин не доверять авторам: в конце концов, почему бы не представить себе крупного бизнесмена, который искренне радеет за развитие собственного дела и приумножение капиталов. Разве это не логично — радеть за своё? Разве не требуют такого подхода банальная конкуренция и законы выживания?
В кои-то веки человек и бизнес не сводятся к одному и тому же — к источнику дьявольского искушения
Однако такому подходу противоречит сама экранная традиция разговора о большом бизнесе, и потому Тилькину приходится придумать для успешного бизнесмена Королёва целый спектр проблем. Первые пару серий «Минуту тишины» продают зрителю как шпионский триллер. А потом, когда мнимый шпион вдруг оказывается инвестором-магнатом, приходит пора ввести в историю могучего антагониста в исполнении Сергея Газарова и друга-предателя (Артем Ткаченко), добавить умирающего папу (органичный в роли отца героев Евгения Цыганова Андрей Смирнов), непонятливую, но любимую и главное увлеченную своим делом дочь (Мария Мацель), а позже оставить героя наедине с несговорчивой женщиной (Ольга Лерман), которая никак не может поверить, что и олигархи любить умеют. Многовато вроде бы для одного Евгения Цыганова, но он, конечно, справится. Чем больше будет на него навалено неприятностей (простых и житейских), тем легче будет в него поверить.
Невольная цитата про любовь из Николая Михайловича Карамзина лишь отчасти иронична. Дело в том, что Илье Тилькину и компании приходится взять на себя миссию ничуть не менее серьезную, чем та, что выполнял автор «Бедной Лизы», — перевернуть общественное сознание. Изменить взгляд на своего героя, вынув его из привычных рамок восприятия. Удалось это или нет, решать не критику, а зрителю и истории, но сама попытка дорогого стоит: в кои-то веки большой человек и большой бизнес не сводятся к одному и тому же, много лет как известному и проверенному, — к источнику дьявольского искушения, машине алчности и греховной гордыни, к договорам, подписанным сами знаете с кем. Управление ресурсами показано на экране как работа, выбор и бремя. Да, сюжет все еще крутится не вокруг того, как ресурсы приумножаются, а вокруг того, как они делятся (между бывшими партнерами и друзьями), и тут много хитрости, борьбы, обмана. Но все-таки мы всего лишь в шаге от того, чтобы засвидетельствовать рождение чего-то нового.
Потренировавшись на прошлом, глядишь, можно будет взяться и за настоящее
Не знаю, как было бы уместно назвать этот стиль. Капиталистический реализм? Боюсь, такое название не подойдет, слишком уж сильные постмодернистские ветры веют над этим словосочетанием. Однако в сюжетах, где конкуренция лучшего с хорошим вознаграждает потребителя идеальным товаром по идеальной цене, нет ничего плохого. Если не с точки зрения вечности, то по крайней мере, с точки зрения потребителя. В конце концов, иногда подобное кино получается сделать и запоминающимся, и зрительским. Мы помним, как, допев сагу о крахе клана Корлеоне, Коппола в конце 1980-х сделал проект о прото-стартапере из автоиндустрии «Такер: человек и его мечта». Помним, как в 2010-х о женщине, придумавшей «умную швабру», поставил свой байопик «Джой» другой режиссер-автор — Дэвид О. Рассел. Вроде бы, кому интересно смотреть кино про инновационные ремни безопасности и отжим без применения женских рук. И все-таки.
Хроники русской неоднозначности — «Хроники русской революции» Андрея Кончаловского
Большой, средний, да, пожалуй, и малый бизнес в России ждут своих бытописателей. Очевидно, где-то совсем рядом, только руку протяни, десятки, если не сотни поучительных историй о становлении торговых сетей, новых парикмахерских, автосалонах мечты, электронных приложениях, кондитерских и новациях самого разного рода. Снимите наконец кино об успешной кофейне. Хотелось бы его посмотреть. Возможно, если страшно (ведь любой разговор о современности сегодня страшен), стоит начать с капиталистов далекого прошлого — с купцов первой гильдии или медиамагнатов вроде издателя Алексея Суворина. Показать Рябушинского, Второва, Лианозова или Путилова (да не в формате карикатуры, как вышло у Андрея Сергеевича Кончаловского в «Хрониках русской революции», а как-то повнимательнее взглянуть). Там и с конфликтами все в порядке, и свобода высказывания вряд ли пострадает. А потренировавшись на прошлом, глядишь, можно будет взяться и за настоящее.
