«Гербарий»: Охота на бабочек
Кадр из фильма Гербарий Наталии Мещаниновой
Для своей охоты режиссер-документалист Наталия Мещанинова использовала самые меланхолические угодья — интернат для пожилых где-то под Новороссийском. Правда, в период съемок учреждение переживало эмоциональный подъем — администрация затеяла провести среди бабушек конкурс красоты, этапы которого и стали основой для фильма «Гербарий».
Надо заметить, что место это хоть и не то, где хочется окончить свои дни, однако мало вяжется с неприятными словами «дом престарелых», скорее оно напоминает пансионаты для отдыхающих, скромную «южную здравницу» эпохи развитого социализма. Пожилые дамы азартно маршируют под гармонь в холлах, устраивают собрания в столовой и учатся произносить приветствия на свежем воздухе, под пристальным наблюдением бесчисленных кошек и мужской части обитателей. Выбор непростой — помахать рукой или сделать книксен? Книксен или рукой? Или одновременно?
Грузные тела, стальные зубы, роговые очки, плохая память. В какой-то момент кажется, что на экране происходит некий оптимистический макабр, побуждающий лицемера (того, что имеется внутри у многих из зрителей) умиленно всплеснуть руками — а бабки-то как живые! Они чувствуют и радуются, волнуются и надеются на победу, не застывают в своем старении, а живут полной, страстной жизнью! В общем, все как у нас, настоящих. О том, что обезжиренная фитнес-современность абсолютно не представляет, что делать со старостью и старыми людьми, кроме как засунуть их в резервации с глаз долой, сказано уже достаточно. Однако, неизбежность, с которой ловишь себя на подобных глупостях, составляет существенную часть маршрута, по которому идет фильм.
Здесь «Гербарий» делает первый поворот. От эмоционального подъема коллективных действий фильм уходит в кельи частной жизни — в комнаты героинь, к их монологам, страхам и воспоминаниям. К их согласному одинокому бормотанию: «Не буду я жить с бабкой. Знаешь, какие бабки тут бывают — с говном съедят». Для них тоже бабка — это что-то иное, чужое, Баба-Яга из сказки, они в той же ловушке, что и все остальные. Здесь проливаются невидимые миру слезы — над иголкой с ниткой, соединить которые — тяжелый изматывающий труд, над новой японской швейной машинкой, которая своими бесчисленными кнопками способна довести человека до отчаяния. О погибших детях, умерших мужьях говорится куда спокойней.
Кадр из фильма Гербарий
Здесь же делаются интимные признания невероятного похабства и здесь же ведутся споры о Боге. Слитная толпа старух начинает распадаться на отдельные лица — удалая казачка, пожилая аристократка, неисправимая кокетка, недовольная грымза. Появляются мужчины — тихие, будто заросшие мхами скалы, не пытающиеся соревноваться с женщинами в страсти и активности.
Конкурс все ближе, атмосфера накаляется.
Героини уже вочеловечились в глазах зрителя; это уже не толпа старух, объединенных общим доживанием, а сгустки чувств и яростных страстей. И вот они встречаются вновь все вместе, вынужденные делить скромную территорию. Встреча происходит и всхлипом, и взрывом, и скандалом — две дамы рассорились насмерть, воздух густеет от страшных намеков, призываются свидетели черной неблагодарности противницы, конкурс под угрозой. Организаторами поставлен ультиматум — или дамы мирятся, или праздник будет отменен. Участниц запирают в комнате на ключ, оставив клокотать. И происходит чудо — торнадо рассеивается, гневные реплики переходят в смущенные смешки, смешки — в покаянные поцелуи.
И начинается конкурс, которого мы не увидим. О том, что было, мы узнаем от одной из участниц — фаворитки, не получившей первого места. Грузной рысью она мечется по комнате, ярость ее потрескивает и светится, как шаровая молния. Оскорбленная гордость, уязвленное тщеславие грохочут над втянувшим голову в плечи мужичком — свидетелем этой вспышки. Ему, как и нам, нечего противопоставить такому напору. Совладать с ним может только режиссер, которая в эпилоге фильма каждой из своих героинь присуждает первое место.
«Гербарий» получил приз на фестивале Кинотеатра.doc. Новая традиция формируется на наших глазах, и дело тут не в акценте на любительство и спонтанность — как принципах, призванных привнести в фильмы искренность и свежесть взгляда (тем более, что большинство режиссеров Кино.doc успели получить определенное профессиональное образование). Дело в том, что риторический вопрос мелкого беса-полотера из фильма «Я шагаю по Москве» приобрел сейчас трагикомическую актуальность.
Кадр из фильма Гербарий
В самом деле — где правда характера? Из всех кинематографических ценностей в российском игровом кино самая невостребованная — достоверность. Эфирные создания, колыхающиеся на экраны, не претендуют ни на типичность, ни на достоверность, ни даже на узнаваемость — загадочные порождения московской ноосферы, обитатели идеального Китежа, где каждому — по дорогому авто, просторному лофту и порции суши.
«Действительное» кино Кинотеатра.doc, в свою очередь, можно заподозрить в некоторой несамостоятельности — как боль несамостоятельна относительно ожога. Кино, избегающее вмешательства в фиксируемую действительность выглядит реакцией на очевидную слепоту и вызывающую столичность мейнстрима. Достоверность и узнаваемость здесь — и побуждающий мотив, и цель, и творческий метод.
Разумеется, здесь и авторов, и зрителей подстерегают сложности. Сырая необработанная действительность оказывается агрессивной: оскорбительная картинка дешевого видео, на которой привычно видеть свадьбы, виды из турпоездок и милицейскую оперативную хронику, терзает глаз. Наивный энтузиазм режиссеров выглядит наглостью, подхваченной модой на креативность, социальность и YouTube. Вот хороший повод, чтобы начать лопотать про профессиональные стандарты и призывать в свидетели Артура Пелешяна.
Все эти коллизии можно проследить в «Гербарии». Раздражающе-рыхлый в начале, за 75 минут экранного времени фильм сгущается в плотную массу. И если крупный план вазы с сухими веточками, украшающей холл интерната для престарелых — это черт знает что, то мастерский финал поднимает драматургию картины на очень достойный уровень. По сути, «Гербарий», нежностью к персонажам напоминающий «Девочек» Гай Германики, предоставляет две возможности. Одна — подробная и, временами, парадоксальная медитация на тему старости. Другая — наблюдение за тем, как постепенно и неотвратимо из хаоса отстраненного наблюдения, из брошенных реплик, конфликтов и признаний, на наших глазах рождается кино.
