Огонек для бойца
Аки Каурисмяки вспоминает о глубоко ранившем его переживании детства: первый фильм, на который его — против воли — повели, назывался «Песнь городской окраины». «Огни городской окраины» — это также парафраз чаплиновских «Огней большого города». При этом фильм отказывается быть комедией, даже в координатах Каурисмяки, и в определенном смысле возвращает нас к саркастическому трагизму «Девушки со спичечной фабрики» и к аскетизму «Преступления и наказания», которым финский режиссер дебютировал в кино. Однако тип героя здесь совсем другой: он бросает вызов обществу не преступлением, не местью, а смирением и любовью, верностью и стоицизмом. Впервые Каурисмяки выводит в центр сюжета не свое поколение, а молодых — тридцатилетних. Это тоже возвращает режиссера на двадцать лет назад, когда он сам был молод и снимал своих сверстников и про них. Возвращение оказывается болезненным: сегодня молодые сталкиваются с еще более жесткими социальными и моральными вызовами, нежели поколение их отцов.
…Звучит то же танго Луиса Гарделя «Volver» («Вернуться»), которое дало название фильму Педро Альмодовара «Возвращение», снятому в том же 2006 году и ставшему соперником «Огней городской окраины» в конкурсе Канна. Перед нами образ современной Финляндии, выталкивающей в маргинальное поле всех, кто не готов к жесткой конкуренции. Вместе с тем на экране не буквальное «сегодня», а сдвинутая в мифологическое безвременье Каурисмякилэнд. Эта страна, по контрасту со страной Альмодовара, обходится без компьютеров, агрессивной секс-рекламы и других примет постиндустриального общества (ну, разве что, в виде уступки, с мобильными телефонами).
В этой стране очень много от России 19-го века. Фильм начинается с прогулки подвыпивших русских мужиков и примерно такого текста: «В детстве жизнь Горького была очень тяжелой. Чайковский страдал и хотел утопиться. Чехов болел туберкулезом. Толстой тоже был несчастен. А Пушкин едва успел родиться — и уже умер». А в самые душераздирающие моменты фильма звучат не только мелодия из «Богемы» Пуччини, не только финское танго (Ты не увидишь и слезы, хотя сердце мое плачет), но и «Огонек» на слова Исаковского. «На позиции девушка провожала бойца, темной ночью простилася на ступеньках крыльца…Парня встретила славная фронтовая семья…На окошке на девичьем все горел огонек». Именно эти чужеязычные вкрапления озадачили некоторых западных рецензентов, которые сочли их немотивированными. Для русского слуха они более чем уместны в пролетарской мелодраме.
…Залитые синим неоновым вечерним светом модерновые здания городской окраины Руохолахти — вовсе не трущобы, а возведенные по рецептам последних технологий образцовые новостройки из стекла и металла, что не делает их более человечными. Молодой мужчина по имени Койстинен работает охранником в большом моле и мечтает создать компанию Koistinen Security. Он ходит на курсы бизнесменов, однако потерянный взгляд выдает глубокую неуверенность, а наглый банкир категорически отказывает ему в кредите, называет его trash, worthless (так в английских субтитрах, и именно так — «Ничтожные» — назывался первый фильм по сценарию Аки Каурисмяки). Старая история повторяется: дети сталкиваются с той же (если не более) жесткой и жестокой реальностью, что и их отцы.
Койстинен — паршивая овца и объект для тихой травли даже в стаде таких, как он, охранников. Он не ходит в бары и не снимает девочек, он — абсолютный одиночка. Вряд ли решится приударить даже за невзрачной Айлой, продавщицей сосисок в гриль-вагончике, которая ему явно симпатизирует. Но в первый же раз, когда Койстинен изменяет своему правилу и заходит в ночной бар, его ждет встреча с соблазнительной Мирьей, которая резко повернет его жизненный маршрут. Они вместе пойдут на танцы (хотя он не танцует), в ресторан (салат плюс мясо с картошкой), на концерт (рок-группа Melrose) и в кино («Как был фильм?» — «Хороший, много действия», обычная шутливая стрела Каурисмяки в собственный адрес).
На первом же свидании Койстинен предлагает ей пожениться — то ли в шутку, то ли всерьез, но она отвечает, что неплохо бы сначала узнать друг друга получше. И узнает: без особого труда выведывает код системы охраны, выманивает Койстинена со службы и подсыпает ему снотворного, а в это время стоящие за ее спиной мафиози с помощью бомжей — знатоков русской словесности — грабят ювелирный магазин. В полиции герой молчит, как рыба, и его отпускают за недостатком улик. Мирья приходит к нему домой и подбрасывает одну из украденных побрякушек. Она немного побаивается, но мафиозный шеф успокаивает ее: «Он тебя никогда не предаст. Он предан как собака, как сентиментальный дурак». Дурак получает срок в два года, отсидев который, пытается начать новую жизнь. Но вездесущие мафиози и тут не заставят себя долго ждать… Опять же: некоторые рецензенты нашли недостаточно убедительной эту линию: нет, мол, в герое настоящей одержимости, влечения к пороку (а Мирья, несомненно, femme fatale, инфернальная блондинка, залетевшая сюда из какого-то «нуара»). Каурисмяки, однако, не делает фильм о роковой страсти, и порок в финском понимании выглядит достаточно невинным, совсем не зловещим. Режиссер соблюдает присущее ему целомудрие даже в изображении негодяев: когда шеф ведет Мирью в спальню, камера тут же от них отворачивается. Образ главного мерзавца Линдстрема (Илкка Койвула) заслуживает более пристального внимания. Когда холуи предлагают ему физически устранить Койстинена, он говорит: «Я бизнесмен, а не убийца». Он подчеркивает, что любую ситуацию доводит до логических выводов, и поучает Мирью: «Поздно жаловаться, ты уже вовлечена. Иначе тебе бы пришлось работать. А так можешь поехать отдохнуть. Куда хочешь — В Рим, в Париж?». Девушка парирует: «Все города одинаковы».
Здесь, в изображении масштабов зла, пути России и Финляндии расходятся. Достаточно сослаться на крошечный эпизод, когда Койстинен покупает в супермаркете какую-то ерунду: кассирша выбивает чек на четыре евро, а ее взгляд падает на газету с портретом героя и подписью: «Ограбление магазина на 200 000 евро». В минутной роли кассирши — звезда фильмов Каурисмяки Кати Оутинен: ее проникающими в душу глазами на Койстинена смотрит вся Финляндия. Кража на 200 тысяч евро и срок в два года никак не могут впечатлить россиян — граждан страны Пушкина и Достоевского, где убивают среди бела дня и воруют миллиардами, а в справедливость суда не верят даже судьи. Каурисмяки ничего бы не стоило конвертировать эту сумму в десять раз, но для него цена вопроса иная: это всего лишь человеческое унижение.
Современная тюрьма выглядит почти красиво. Протестантско-модернистский суд не страшен. Но гуманное общество с гуманным механизмом репрессий все равно убивает. Койстинен выйдет на свободу, устроится посудомойщиком, откуда его вышибут те же мафиози — вышибут, чтобы морально добить. Тогда он заточит о дно кружки нож и пойдет на обидчика, но окажется избит, еще больше унижен, выброшен из машины на обочину…
И в Финляндии не все восприняли месседж своего главного национального режиссера. На сайте imdb.com напечатан отзыв финна Венто Кейю, который пишет: «Это гордыня ведет Койстинена в тюрьму; он пытается защитить не Мирью, а самого себя от признания того, что его надули». Последнее отчасти верно, но из этого делается категорический вывод о том, что в фильме все заведомо ясно с самого начала, характеры не развиваются, герою не сочувствуешь, а среда, искусственно старомодна. Автор, напечатавшийся на сайте, сравнивает Койстинена с героиней фильма Ларса фон Триера «Рассекая волны»: оба приносят себя в жертву из ложных предпосылок, но в истории, рассказанной Каурисмяки, он не видит трагедии.
И часть профессиональной критики проявила к фильму суровость — например, Лесли Фельперин из Variety. С ее точки зрения, Каурисмяки насыщает фильм слишком длинными музыкальными паузами на фоне городских пейзажей, а диалоги лишены той энергии и меткости, которые привлекали в «Человеке без прошлого». В упрек режиссеру ставится даже то, что Койстинен с самого начала показан, как друг собак, а это в заданных координатах означает, что он святой. Причину того, что Каурисмяки «движется на автопилоте», рецензент видит в том, что режиссер взял на себя слишком много ролей, и прежде всего монтаж — в отсутствии его постоянного сотрудника Тимо Линнасало.
Слова насчет автопилота сказаны, возможно, не без иронии, ибо в СМИ распространился слух, будто «Огни» — первый за многие годы фильм Каурисмяки, который он снимал абсолютно трезвым. Вопрос на эту тему задал на каннской пресс-конференции российский журналист. В глазах Аки мелькнул холодный блеск, и он ответил в своей обычной парадоксальной манере: «Половину своих фильмов я снял трезвым, вторую половину — пьяным. Даже полицейская собака способна увидеть разницу. Не важно, пьешь ты или нет, главное — что у тебя внутри. Вот ваш бывший президент — даже когда не пьет, что вытворяет? Психопат! Теперь принято, чтобы лидеры наций вели себя, как психопаты».
Койстинена и Мирью, а также третью героиню Айлу играют молодые актеры, сменившие обычную команду режиссера — Янне Хютияйнен, Мария Ярвенхелми и Мария Хейсканен. Все они хороши, а Мария Ярвенхельми придает дополнительное очарование образу своим сходством с игравшей у Каурисмяки во многих фильмах Кирси Тюккюляйнен, которая — совершенно случайно — является ее матерью. Сходство не исключает различия: обаяние Кирси (которая всегда выступала как непрофессиональная актриса, скорее — яркий типаж) сугубо положительное, а вот Мария, имея опыт актрисы и певицы, очень органично сыграла отрицательную роль.
Актеры в данном случае — далеко не главное средство из тех, какими пользуются режиссер и оператор Тимо Салминен для создания эмоциональной атмосферы и жесткой расстановки моральных акцентов внутри фильма. Как нигде раньше, в «Огнях», стилизованных в духе композиций Эдварда Хоппера, активно работают цветовые коды. Ночная бабочка Мийра выныривает из синих городских сумерек и сама сначала облачена в синее, потом она появляется в синем платье с красным воротником, потом — в черном, и, наконец, в пурпурном. Ее встречи с негодяем Лидстромом оформлены в декадентском розовом дизайне. Дома у Койстинена гораздо более приглушенный сине-красный интерьер с ковриком, подушечками и двумя старомодными радиоприемниками.
«Кейп Код. Вечер». Эдвард Хоппер. 1939
«Огни городской окраины». Реж. Аки Каурисмяки. 2006
На этом фоне резко выделяется Айла — девушка в желтом, продающая сосиски и «франкфуртеры», но на суд она приходит уже в бордовом. В тюрьме Койстинен носит синюю пижаму в красную полоску, но цвета вылинявшие, словно обескровленные. Когда Айла наведывается к нему в общежитие, оба сидят в красном на фоне синих стен. В баре на столах стоят красные гвоздики. Синий — цвет портового неприкаянного быта и ночной жизни. Красный — цвет влечения, иллюзий и крови.
На самом деле причина того, что новый фильм Каурисмяки воспринят холоднее, чем прежние, в том, что режиссер отказался от многих своих фирменных хохм и примочек, которые всем так нравились и всех так развлекали. Всех, но не его самого. Горечь подавила юмор, а трезвость в прямом и переносном смысле лишила картину галлюциногенного мерцания и сюрреалистического безумия. Даже если мафиози разъезжают на «чайке», а фанатично курят буквально все персонажи — плохие и хорошие (Койстинен, похоже, засыпает и просыпается с сигаретой во рту) — все равно это не смешно, а страшно, и именно поэтому многие и в Финляндии, и за ее пределами отвернулись от картины. Они объявили ее «дежавю», но оттолкнуло их как раз то, что отличает «Огни» даже от первых двух фильмов «финской трилогии», или «трилогии стоиков» («Вдаль уплывают облака» и «Человек без прошлого»). Проверим свое впечатление через несколько лет: дистанция, которая все расставляет на свои места.
«Огни городской окраины» — самый бескомпромиссный фильм Каурисмяки со времен «Преступления и наказания» и «Гамлета». Здесь нарушен привычный для режиссера и его публики баланс социального реализма и стилистической абстракции. Картину отличает классическая, поистине брессоновская строгость — и в моральном, и в эстетическом смысле. И хотя Каурисмяки крайне далек от католического императива Брессона, его герою присущ почти религиозный стоицизм. Множество раз обманутый и опущенный, Койстинен с абсурдным упрямством твердит, что не потерял надежду, что кто угодно, но не он, что все равно поднимется, выстоит, организует автозаправку или что-нибудь в этом роде. На вопрос Айлы, как было в тюрьме, отвечает: «Нельзя было выйти. Двери были закрыты». Никаких трагедий. И никаких нежностей между этими двумя, которых общество, оттолкнув от себя, толкнуло в объятия друг к другу.
Собака на привязи, жертва дурных хозяев, недаром появилась в первых кадрах фильма — как и такой же голодный, заброшенный мальчик-негритенок. Над роковой страстью к профессиональной красавице возвышается родство одиноких, отчаявшихся душ. В финале они собираются вместе на городской свалке — интернациональная семья, новый Ноев ковчег после потопа: Койстинен, Айла, негритенок, собака. Вдали гудит пароход, но бежать больше некуда, есть только одна жизнь — здесь и сейчас. Последний романтик Каурисмяки знает, что все проиграно, но даже в этот момент его не покидает надежда. Как в любовной драме Годара со скрытой политической метафорой, мужчина и женщина тянут друг к другу руки. Изо рта полумертвого Койстинена сочится кровь. Рукопожатие пролетариев, а красный — это еще и цвет солидарности.
