Любовь Мульменко: «Отрастить режиссерский характер»
Объявили конкурс «Кинотавра». Там будет и режиссерский дебют сценаристки Любови Мульменко «Дунай». Публикуем беседу с ней из 78-го номера «Сеанса» — о съемках в Сербии во время пандемии и трудностях, с которыми может столкнуться дебютант.
Я обычно начинаю с того, что спрашиваю, как прошли съемки в условиях пандемии…
Мы должны были снимать в апреле 2020-го. Январь и февраль я провела в Сербии на подготовке, успел приехать оператор, а потом мы заморозились — за три недели до предполагаемого «мотора». Сербия одной из первых ввела чрезвычайное положение, и мы вернулись в Москву ждать, пока все кончится.
Снимать было совсем невозможно?
Из-за карантина встали все русские киногруппы, но мы основательнее прочих: нам было важно, чтобы к нормальной жизни вернулись одновременно и Россия, и Сербия. Чтобы можно было свободно кататься между ними. Я улетела в Белград в начале августа, в первый же день, когда Россия возобновила международные полеты. Хотя если бы Россия не открылась, я бы все равно поехала контрабандным путем через Минск.
СЕАНС – 78
Я изначально писала «Дунай» под весну. Белград в апреле очень красивый, и фильму о том, как холодная москвичка отогревается в Сербии, весна очень шла. Но откладывать съемки на целый год только ради сезона не хотелось. За год и люди, и города меняются слишком сильно. Я понимала, что частично потеряю и кастинг, и локации, и настрой. В смысле производства это было рискованное, даже наглое решение — не переноситься на весну 2021-го и снимать сейчас, в сентябре. Какое счастье, что продюсеры [Валерий Тодоровский и «Мармот-фильм»] не испугались. Какое счастье, что мы угадали и втиснулись четко между двумя коронаволнами. Сентябрь выдался эпидемиологически безмятежный, в октябре все снова стало портиться.
Творческая часть меня при этом совсем не пугала — только морально-волевая.
Не хотелось как-то вписать коронавирус в текст?
У меня в сценарии слишком уж докоронавирусные обстоятельства: границы открыты, люди мотаются по свету. «Дунай» начинается с того, что героиня прилетает на недельку в Белград отдохнуть. Естественно, на фоне пандемии никуда бы она не полетела. А для главного героя-серба вольные шатания по Европе — вообще основной жизненный принцип. Если бы я интегрировала ковид в сюжет, получился бы другой сюжет — про ковид.
Сейчас вся жизнь про ковид…
Меня долго мучили сомнения, не поиграть ли нам в посткоронавирусный мир. Я обсуждала это с Тодоровским. Он, в отличие от меня, не сомневался. Говорил: «Ну смотри, вот у тебя первая сцена, Надя едет в автобусе. В маске. И все пропало! Это уже кино о маске, а не о Наде». С масками мы, кстати, намучались на съемках. Мы же не перекрывали улицы, массовки было мало, в кадр попадали случайные прохожие. Сколько дублей запорото тупо потому, что где-то на заднем плане идет человек в маске! Вся группа (включая меня) как могла патрулировала границы и умоляла снять тряпочку с лица на входе в «видимую» зону.
Фрау купить
Расскажи, как и зачем ты решила сама выступить в роли постановщика.
Когда я впервые оказалась на съемочной площадке и наблюдала процесс со стороны, я подумала, что никогда не смогу быть режиссером. Что у меня не хватит характера. Режиссер ведь вынужден быстро принимать сложные решения и много ругаться с людьми. Творческая часть меня при этом совсем не пугала — только морально-волевая. А как-то мы с Сандриком Родионовым гуляли по Репино, и я сказала, что хочу снять фильм. Он ответил, что тоже всегда об этом мечтал и жалеет, что до сих пор не сделал. «Любочка, — говорит, — ты, главное, не откладывай, беги скорее режиссировать». Я тогда еще не знала, о чем буду снимать, но знала, что хотя бы раз в жизни мне хочется самой решить все творческие вопросы. Так сильно хочется, что ради этого я готова даже отрастить режиссерский характер.
У меня же довольно экзотическая ситуация
Почему продюсером стал именно Тодоровский?
Мы подружились, когда я писала для него сценарий [фильма «Гипноз»], и я много рассказывала ему о своей любимой Сербии. То есть Тодоровскому можно было не объяснять, почему действие фильма разворачивается в этой не самой популярной на свете стране. Он сам уже заочно симпатизировал Белграду. Но я не шла к нему с «Дунаем», пока не сняла тизер. Одно дело все-таки слушать истории о городе, а другое дело — видеть. Он увидел и согласился. Я старалась быть максимально необременительным дебютантом и пореже дергать продюсера-худрука. Больше всего я ему благодарна за две вещи — за полное отсутствие давления на монтаже и за то, что он помог мне решиться взять на главную мужскую роль не-актера. Сербские продюсеры говорили, что я совершаю ошибку, а Тодоровский почему-то с самого начала верил в него.
Мы с режиссером монтажа проклинали потом эту документальную стилистику.
Как ты его нашла?
Неша [Ненад Васич] — парень из моей белградской тусовки. Он должен был играть друга главного героя. Когда мы снимали тизер весной 2019-го, он, во-первых, блестяще справился, а во-вторых, у них как-то сразу и очень легко установился контакт с актрисой [Надеждой Лумповой], и я на всякий случай сняла их совместную пробу. Дальше я долго и безуспешно искала в Сербии актера. Владимир Гвойич, который был партнером Нади в тизере, — прекрасный артист, просто он не попадал в образ (в результате Гвойич все же сыграл в «Дунае», но другую роль). В какой-то момент я вспомнила про Нешу, сделала новые пробы и решилась. Неше предстояло за два месяца научиться говорить по-русски и жонглировать (его персонаж — уличный артист). Много было сомнений, но он все смог. Хотя бы в этом смысле ковидная пауза оказалась на руку — Неша получил дополнительное время.
Насколько я понимаю, съемки фильма во многом зависели от непридуманных обстоятельств, и он сделан как бы в документальной стилистике…
Мы с режиссером монтажа проклинали потом эту документальную стилистику. С одной стороны, мне правда важно было задокументировать живую белградскую повседневность. И непрофессиональным актерам (а в «Дунае» их много) легче работать без раскадровки, когда камера подстраивается под них. С другой стороны — на монтаже нам не хватало некоторых акцентных планов. Мы не сняли их, потому что боялись, что это будет выглядеть слишком «специально», как будто мы тыкаем пальцем. В результате наше стремление к «неспециальности» потребовало «специальных» монтажных решений. Наверное, оно того стоило: материал получился очень живой, кино тоже. Но, если у меня будет возможность снять второй фильм, я его гораздо в большей степени сконструирую.
А кто оператор?
Миша Хурсевич, который работал с Расторгуевым, а потом снял «Китобоя». Он гораздо больше, чем оператор, — он мне помогал во всем, до чего хватало сил и времени дотянуться. Даже массовку иногда разводил. Сербская группа его обожала за изобретательность и легкий характер. А еще Миша привел на «Дунай» режиссера монтажа Сашу Крылова — остроумного, чуткого и въедливого. Крылов героически боролся с энтропией нашего полудока и победил. А я, пока ему помогала, познакомилась наконец со своим фильмом. Или не так: познакомилась я с ним на площадке, а на монтаже научилась его понимать.
Ты сказала, что следующий фильм хотела бы снимать более «сконструированно». Какие еще впечатления от первых съемок? Что посоветуешь начинающим кинематографистам?
У меня же довольно экзотическая ситуация — съемки за границей, с сербской группой. Некоторые производственные нюансы отличаются от наших. Например, разделение обязанностей — кто за что отвечает. Мне постоянно казалось, что народу на площадке слишком много. Когда мы с Мишей Хурсевичем снимали материал для тизера без денег и без людей, было в чем-то проще. Да, мне приходилось самой договариваться о локациях или там искать костюмы по секонд-хендам, а Мише — ставить свет и писать звук. Но зато была скорость, была легкость. Независимость. Конечно, снять вдвоем по-партизански целый длинный «Дунай» мы бы не смогли. Помощь в организации была объективно нужна. Но ради сохранения энергии мы иногда просили уйти всех, кроме фокус-пуллера Яши Мирончева и звукорежиссера Стаса Паушева. Мы даже «хлопали» сами — в сценах, где важно было создать атмосферу дружеской тусы, а съемочная группа сбивала наших не-актеров. Без многих позиций можно обойтись, если у тебя есть условные Миша, Яша, Стас, и каждый из них готов быть человеком-оркестром, и сам ты — режиссер — тоже готов актрисе полотенце приносить после сцены в ванной. В европейских киношколах не важно, на кого ты учишься — на сценариста, режиссера, оператора, — все равно проходишь все цехи, чтобы разбираться в работе разных департаментов. Моя совесть теперь чиста: я побыла практически каждым — от локейшн-скаута до костюмера, и всеми было быть ужасно интересно.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»