Свобода, равенство, сестринство — «Мое преступление» Франсуа Озона
В избранных кинотеатрах все еще можно посмотреть «Мое преступление» Озона. О том, что писали в ленинградских газетах 1930-х о пьесе-первоисточнике и ее театральных интерпретациях, и чем от них отличается новый фильм, рассказывает Евгений Авраменко.
Казалось бы, премьера Озона — как холодное шампанское в душный летний день. Игривая винтажная комедия с детективным замесом и хэппи-эндом. Две прекрасные молодые актрисы, надежды французского кино Надя Терешкевич и Ребекка Мардер на первом плане, мэтры — на втором; отдельно сверкает Изабель Юппер с ее изумительными бенефисными выходами в нетипичной для нее гротескной роли. «Мое преступление», снятое по пьесе Жоржа Берра и Луи Вернея 1934 года, наследует ловко скроенным бульварным комедиям, где каждая сюжетная гаечка на месте и концы с концами в финале непременно сойдутся. Изящество сценария (его автор — сам режиссер) заставляет увидеть следы и более высокой литературы, допустим, Мариво с его «ложными признаниями», «двойным непостоянством» и «сюрпризами любви».
В том стильном мире предвоенного Парижа 1930-х, который рисует Озон, даже бедная мансарда, где ютятся неудачливые подруги, смотрится как с открытки, а герой-любовник скроен по старым добрым лекалам — строен, ноги длинные, чуть подведены глаза. Флер, шарм, блеск, нуар. Очароваться этим запросто, но не в этом дело. Легкая комедия Озона зиждется на вековых слоях французской культуры, испещрена цитатами, аллюзиями, ссылками на историю литературы, театра и кино, поднимая при этом фундаментальные вопросы европейского общества. Но если в предыдущих фильмах мэтра серьезный разговор на социальные темы приводил к прямолинейности и пафосу, то здесь сам жанр дает фильму воздух, а режиссеру — едкую иронию и возможность парить «над схваткой».
Прелесть в том, что злободневное узнается в прошлом
Комедия Берра и Вернея, совместно написавших не один десяток пьес, впервые была поставлена в парижском «Варьете» в 1934 году и вызвала столь шумный успех, что дошла до СССР. Уже в 1935 «Мое преступление» было издано у нас ЦЕДРАМом (Центральное управление по распространению драматургической продукции) отдельной книжечкой и поставлено в ленинградской «Комедии», театре, которому позднее дадут имя Акимова. Тогда Николай Павлович только заявлял о себе как о новом руководителе этого театра по соседству с Елисеевским магазином. С этой постановки, где Акимов выступил художником, и начался новый для коллектива этап. Режиссером спектакля был Макс Терешкович (улыбнемся: практически однофамилец актрисы Озона), Мадлен Вердье играла Ирина Гошева, прима первых сезонов акимовского театра, а подругу главной героини Полин Молеон — восходящая кинозвезда Ирина Зарубина. И это, кстати, не единственная русская постановка этой пьесы, в конце 1960-х Евгением Радомысленским был даже снят фильм-спектакль, где в роли преступника Дезире выступил Валентин Гафт (улыбнемся еще раз: в новом фильме эту роль играет Юппер — с легкой руки Озона оборванец средних лет стал возрастной актрисой по имени Одетт).
Советская критика 1930-х восприняла пьесу как высмеивание вывернутого наизнанку Запада. Молодая и бедная писательница, загнанная жизнью в угол, снимает мансарду вместе с подругой, такой же неудачливой адвокатшей. К ним приходит инспектор полиции, подозревающий писательницу в убийстве дельца, у которого она была незадолго до того, как обнаружили труп. Сперва женщина открещивается от обвинений, но потом признается в преступлении: она же защищала свою девичью честь. Суд присяжных оправдывает писательницу — защитницей подсудимой выступает, конечно, подруга, — и после этого карьера обеих идет в гору. Выгодные предложения сыплются как из рога изобилия. Но тут на сцену врывается Дезире, заявляя, что это он истинный убийца, и требует свою долю. Он даже готов сдаться правосудию, вот только ни одному человеку, кроме Дезире, это признание не выгодно. Каждый отхватил от этого дела свой кусочек, так что пусть убийца гуляет на свободе, а невинная женщина остается в статусе преступницы, хотя и оправданной.
Озон довольно точно следует пьесе, только у него писательница стала актрисой, убитый делец — продюсером, а Дезире — полузабытой дивой немого кино, которая не вписалась в кино звуковое. Это небольшое изменение кардинально меняет оптику. Ассоциации с движением #MeToo и Харви Вайнштейном очевидны, и прелесть в том, что злободневное узнается в прошлом; новая этика вызревает в ретро-рамке.
Эшафот? Да, но лишь бутафорский и как ступенька к славе
Мир подмостков и экрана позволил Озону развернуть свой «тотальный театр», исследуя ролевые механизмы. Актрисе предлагают роли бессловесных горничных? — она пусть сочинит себе главную роль в жизни. Судебный процесс — великолепный спектакль, на который рвется публика. Тут такое испытание актерской силы: вот тебе монолог — взывай к сочувствию зрителей, отвечай на выпады антагониста. Право, вся эта судебная риторика напоминает французские трагедии классицизма. Мадлен не может сказать о своей невиновности, не сославшись на расиновскую «Федру»: «Я преступлением не запятнала руки». Рассказывая присяжным о том, как она убила продюсера, Мадлен в запале заимствует подробности у пуччиниевской «Тоски». И как же идет адвокату Полин Молеон, защищающей подругу, черная мантия, можно подумать, Полин выступает в «Комеди Франсез». Кстати, Ребекка Мардер действительно служила там несколько сезонов.
На следующий день после завершения суда подруги читают осветившую его прессу как восторженные рецензии на премьеру. Полин не упускает случая прочесть вслух и другую заметку: что это позор, когда бездарная актриса становится героиней времени. Мадлен, ясное дело, морщится. За чуть уловимой лукавостью Полин чувствуется голос самого Озона, он вообще с особым вниманием относится к Ребекке Мардер, пускай — по словам ее героини — она здесь всего лишь наперсница. Режиссер с оператором Мануэлем Дакоссе с особой любовью всматриваются в эту актрису, чем-то похожую на молодую Шарлотту Рэмплинг. Печальный, отведенный в сторону взгляд, вздох, намек на улыбку — в ткани фильма это важные акценты.
Особый воздух этого фильма проявляется в парадоксах, нюансах, лирических сносках
Мужчины в «Моем преступлении» показаны если не как полные идиоты, то в лучшем случае как создания наивные и инфантильные. И глупый судебный следователь в исполнении Фабриса Лукини, и насквозь фарсовый прокурор Мишеля Фо, и сыгранный Эдуардом Сюльписом вертопрах Андре Боннар, жених главной героини, в упор не видящий ее истинных мотивов, — все это скорее маски, агенты старинной системы амплуа, чем живые люди. Разве что комик Дани Бун наделил своего героя, набриолиненного возрастного красавца Пальмареда (который благодаря убийству продюсера не только сорвал куш, но и оказался в лапках Мадлен) человечностью и харизмой. Есть очарование и в том, как Пальмаред отказывает главной героине, когда она-таки готова предложить себя за финансовую услугу: «Простите, но я влюблен… в свою жену. Это преступление? Женщинам не обязательно предлагать себя мужчинам, чтобы получить помощь».
Об унижении слабого пола в фильме много говорится, но по факту мы почти не видим этого, женщины оказываются на плаву. Вместо требуемой прокурором смертной казни — заглавная роль в «Горьких слезах Марии-Антуанетты». Эшафот? Да, но лишь бутафорский и как ступенька к славе. Да, Озон затрагивает серьезные гендерные вопросы: бесправность француженок прошлого, веками пестуемая зависимость от мужчин etc., цели героинь благородны — «свобода, равенство, сестринство». Но по существу важней эгоистичный интерес. Где ты намазываешь маслом свой багет на завтрак: в бедной мансарде или в роскошном особняке?
Это очень французский фильм, раскрывающий рассудочность и прагматизм как базовые свойства галльской ментальности
Можно подумать, что содержание фильма сводится к тому, что вся наша жизнь это театр, а все ведущие роли в этом театрике играют женщины, коварные манипуляторши. Но сказать так — пойти против правды и жанра, в котором снят фильм. Уместнее вспомнить критика Симона Дрейдена (отец актера Сергея Дрейдена), откликнувшегося на «Мое преступление» ленинградской «Комедии» в «Красной газете»: «…Присмотреться, — так никакой глубокой идеи в пьесе не заложено. Она вся на поверхности — эта идея. <…> Но пьеса так умело построена и так насмешливо написана, что смотришь ее с ниспадающим любопытством». Вот и у Озона: особый воздух этого фильма проявляется в парадоксах, нюансах, лирических сносках, ностальгических реверансах. Узнав, что Мадлен подозревается в убийстве, подруги идут на «Дурное семя» Билли Уайлдера с юной Даниэль Дарье, столь значимой для Озона, осеняющей «Мое преступление» как некий ангел-хранитель. Тот факт, что Мадлен — 24-летняя актриса, хранящая целомудрие, как и ее жених, до брака (и сомневаться в этом причин будто нет), проливает свой комедийный свет на те коловращения, через которые она проходит. При этом Мадлен делит с Полин одну железную кровать — «потому что холодно»; и вместе они моются в роскошной ванной на более сытом этапе своей жизни.
Это очень французский фильм, раскрывающий рассудочность и прагматизм (впрочем, романтически завуалированные) как базовые свойства галльской ментальности. И символично, что пусть и не главную, но почетную роль играет Изабель Юппер, само воплощение актерской интеллектуальности и техничности. В знаковых ролях Юппер часто словно слита с персонажем, здесь же дистанция между актрисой и ролью предельно обнажена. Мировая дива, слава которой с годами только растет, играет былую звезду, оказавшуюся за бортом жизни. И режиссер позволил актрисе необычайную пластическую остроту: покачивающиеся руки и голова — как у куклы на шарнирах — от неусыпного желания держать внимание, гипнотизировать. В теле будто скрыта пружина. Одетт Шометт придумана, конечно, с оглядкой на «Сансет бульвар», но Юппер сделала скорее дружеский шарж на Сару Бернар. Набеленное лицо — маска сфинкса, змеевидная худоба, копна рыжих волос. Когда мы видим Одетт как актрису на сцене, Юппер даже тянет концы строк на манер «божественной Сары», напоминая о ее «речи-пении». К слову, автор пьесы Луи Верней был женат на внучке Сары Бернар, как утверждали злые языки, чтобы иметь доступ к телу ее великой бабки. И да, в его пьесах она таки играла. Но кто его за это осудит?
Как и этих милых женщин, торжествующих в «Моем преступлении». Пусть руки озоновских героинь обагрены кровью, оставим их преступления без наказания. Кто без греха, бросьте в этих куколок камень.
