Масленников на Бейкер-стрит и в других своих садах
Написанное сценаристом Владимиром Валуцким предисловие к книге Игоря Масленникова «Бейкер-стрит на Петроградской».
«Всю жизнь я плыл по течению без руля и ветрил, не прилагая никаких усилий. Ничего не планировал, двигался туда, где мне казалось интересней. И то, что получилось, получалось само собой»…
Таким признанием Игорь Фёдорович Масленников заканчивает свою книгу. Конечно, в судьбе любого человека случай, игра обстоятельств, играют отведённую им роль — но, возводя понятие «само собой» как бы в некий абсолют своей биографии, Масленников вольно или невольно лукавит. И, кстати, «двигаться туда… где интересней» — уже не совсем то же, что «плыть по течению».
Плывущий по течению — это, как правило, равнодушный человек, вялый сторонний наблюдатель. Но всё рассказанное Масленниковым в его книге опровергает такую характеристику.
Мне незачем скрывать (об этом и в книге много сказано), что мы знакомы с Игорем очень давно, и по жизни, и по работе. И Масленников был для меня всегда завидным примером активного любопытства к жизни, примером постоянной и бурной деятельности.
Масленников делит режиссёров на «архитекторов» и «садовников», относя себя к последним
Филолог, журналист, один из организаторов Ленинградского телевидения, телеведущий двух популярнейших программ о кино, театральный художник, руководитель Телевизионного, а затем Третьего творческого объединения Ленфильма, преобразованного ещё в первые годы перестройки в студию «Троицкий мост»…
Общественный деятель — парторг Ленфильма, депутат Ленсовета, Председатель Союза кинематографистов РФ, Первый секретарь того же Союза. Член жюри множества фестивалей. Педагог, профессор ВГИК…
Муж, отец своих детей, дед своих внуков, прадед своей правнучки, автомобилист с самой зари автолюбительства, охотник за груздями и рыжиками, домашний мастер на все руки…
Не слабый перечень для «плывущего без руля и ветрил»!
И, наконец, он — Режиссёр, всегда находящийся в работе. Или занятый поиском новых идей. (Кстати, проходящее почти что лейтмотивом в его книге «кладбище неосуществлённых замыслов» — тому яркое, хотя и грустное подтверждение.)
Масленников делит режиссёров на «архитекторов» и «садовников», относя себя к последним.
Это правда, в его работах менее всего присутствует расчёт, их движет более всего любовь к героям (а в их лице — и к артистам) — так, вероятно, без любви не опыляются цветы, не прививаются саженцы, не вырастает сад. И в чём безусловно нужно согласиться с автором — что «растя свои фильмы, как хрупкое деревце» (его выражение), он растит их не ради самого процесса, не ради тщеславия или каких-то формальных поисков — он растит свои сады для того, чтобы в них пришли люди.
Его биография это одновременно и биография времени
Он всегда делал «зрительское» кино — в лучшем и почти забытом значении этого слова, преобразившегося ныне в неаппетитное слово «коммерческое». Однако, как бы не менялись термины, как бы ни менялся киноязык — Масленников по сути ни разу не изменил тому доброму старому кино, которое, по словам талантливого и рано ушедшего от нас Серёжи Добротворского:
«… учило не читать чужих писем и не стрелять в белых лебедей, отдавать деньги за краденые автомобили нуждающимся детям или тому, что только у дятла не болит голова о чужой беде». Добавлю: понимать женщин, сочувствовать их нелёгкой женской доле.
Оттого так и популярны — без рекламных раскруток, без заказных статей (и вопреки разгромным), без покровительства сильных кинематографического мира сего — его лучшие фильмы.
Впрочем, сам Масленников не делит свои фильмы на лучшие и худшие, он говорил мне как-то (и я это тоже взял на вооружение), что фильмы, как дети — а разве мы делим своих детей на плохих и хороших только потому, что одни хроменькие и некрасивые, а другие красавцы-здоровяки?
В детях отражаемся мы — со своими достоинствами и с недостатками.
И поэтому так увлекательна творческая кухня этих самых разных фильмов — от прославленного «Шерлока Холмса», до забытого «Продления рода» — в которую нас вводит автор в своей книге. Как имеющий отношение ко многим из этих кухонь — я подтверждаю: здесь никакой беллетристики, ничего против истины не убавлено, не прибавлено.
За литературою чётко виден мастер монтажа, кинематографист
Полнокровная жизнь человека, любопытного к жизни, сводила Масленникова с множеством людей, от легендарных, до самых незаметных, носила его по городам и весям земного шара — и эти встречи, эти путевые впечатления, рассказаны автором ярко, с талантом, присущим литератору. Иные мемуары наводят уныние — авторы их слишком увлечены фактами своей биографии, совершенно забывая, что факты сии интересны одним им. Такого самолюбования книга Масленникова лишена начисто: его биография это одновременно и биография времени, а точнее, времён, в которых он жил и которые его так или иначе формировали. Автор книги не стремится, а как бы даже опасается возвыситься над читателем; беседуя с ним на равных, он предельно искренен — и потому читатель, я уверен, тоже будет искренне радоваться вместе с автором его успехам и огорчаться его неудачами. Сопереживать его «покаяниям». Смеяться над тем, что, действительно, смешно.
В книге нет общих мест — она, в отличие от иных мемуаров, информативно насыщена, динамична. Она легка для читательского восприятия: короткие главы, неутомительные по длине абзацы, частое вплетение диалогов, писем, документов, анекдотов и даже стихов — не украшения ради, а всегда к месту и по делу.
За литературою чётко виден мастер монтажа, кинематографист.
Поэтому так много места в книге уделено товарищам Масленникова по кинематографическому делу: его операторам, композиторам, художникам, звукооператорам, редакторам. Уже сложившимся и прославленным ученикам и сегодняшним студентам. Любимым артистам.
И даже для сценаристов, которые, в силу незаметности своей профессии, обычно проходят в мемуарах незаметными тенями, у Масленникова нашлись тёплые и справедливые слова, которые мне особенно приятны — настолько, что не откажу себе в удовольствии процитировать:
«Загадочно бескорыстие этого племени. Подумайте сами — корпеть над собственным замыслом, любовно его реализовывать, выписывать характеры, придумывать сюжетные ходы и коллизии, на внутреннем экране своего воображения видеть этот сочиненный тобой мир, слышать диалоги, страдать за героев и… в один роковой момент твоё детище оказывается в руках „реализатора“, как называют режиссеров французы, который бесцеремонно начинает вторгаться в хрупкий мир, сочиненный трепетной рукой. Остается только гонорар…»
Если бы Игорь Фёдорович не задумал сам написать свою книгу, его следовало бы уговорить, уломать, заставить сделать это. Потому что ему есть, что рассказать с присущим ему живым талантом рассказчика — и, следовательно, читателю есть, чем увлечься.
И с удовольствием дочитать книгу до конца — как сделал это я, почти всё из рассказанного знавший и ранее.
P.S.
Недавно у меня был разговор с Игорем: он колебался — набирать ли ему очередной режиссёрский курс во ВГИКе. Я советовал воздержаться: дело это отнимает много времени и душевных сил, а он — ещё действующий, снимающий режиссёр, стоит ли так разрываться в наши не юные годы? Он как-то грустно со мной согласился.
На днях я узнал, что, выкраивая время между съёмками, мотаясь из Петербурга в Москву, Масленников курс всё-таки набирает.
«Знаешь, — сказал он, — они, конечно, неучи и олухи — но всё равно такие занятные человечки!..»
Читайте также
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи
-
Опять окно — Об одной экранной метафоре
-
Территория свободы — Польша советского человека