Наталья Серебрякова

14 / 09 / 2021

Антуан Барро: «Для меня ложь близка к писательству»

29 декабря в россицский прокат выходит «Двойная жизнь Мадлен Коллинз» Антуана Барро. В нем главная героиня, сыгранная Виржини Эфирой, живет двойной жизнью: во Франции у нее муж и двое сыновей, в Швейцарии — любовник и дочь. Врать приходится всем. Наталья Серебрякова поговорила с режиссером фильма во время Венецианского кинофестиваля, где лента участвовала в «Днях авторов».

Как родилась идея фильма?

• 

  Антуан Барро

Основной источник вдохновения — «Крамер против Крамера» с Дастином Хоффманом, фильм, который все любят, но не все воспринимают серьезно. Лично мне кажется, что это шедевр. Новаторская картина для семидесятых, в которых живет героиня Мерил Стрип. Решение, которое он принимает, мне кажется, по тем временам революционным. Мерил Стрип обладает невероятным качеством — ты веришь каждому ее слову, она нравится тебе, какой бы поступок не совершила. Поэтому, кстати, я выбрал Виржини Эфиру — что, мне кажется, что она так же внушает эмпатию вне зависимости от того, что она делает или говорит.

Как это делает Мерил Стрип

«Крамер против Крамера» повлиял не только на сюжет, но и на цветовое решение фильма, тональность, интонацию. Это линейный фильм, но в нем есть эти две замечательных сцены с завтраком, которые я просто обожаю. В первой из них — хаос, ее снимали десятки раз, делали много дублей, все в кадре летает, падает, идет наперекосяк. Отец никогда не готовил завтрак для своего ребенка, и все не так. И вот, через год — master shot, мизансцена кардинально другая, все хорошо. Мизансцена настолько проста, что кажется гениальной.

Вы говорите, что в 1970-х «Крамер против Крамера» была новаторской картиной. В своем фильме вы тоже стремитесь быть новатором?

Когда зритель понимает, что героиня переезжает из одного места в другое, неизбежно возникает мысль о двойной жизни, но обычно такое бывает с мужчинами. Сначала это была семейная драма, и только позже драма превратилась в триллер, потому что лгать — это ужасно. Когда ты залгался до того, что постоянно боишься быть пойманным на лжи, все превращается в триллер.

Как получилось, что на одну из ролей вы взяли режиссера Надава Лапида?

«Синонимы»: текст на чужом языке

У меня пунктик на режиссерах. Я не заканчивал никаких киношкол и режиссеры, их фильмы, стали для меня киношколой, авторы стали моими путеводными звездами. Есть что-то мотивирующее в том, чтобы смотреть на режиссеров, как на кого-то, на кого обычно не обращают внимания. Они иначе чувствуют себя перед камерой, но часто хотят быть идеальным актером, таким, какого было бы неплохо снять и у себя в фильме, чаще всего, режиссеры в кадре очень хороши. С Лапидом чистое совпадение: наш директор по кастингу проводил пробы для «Синонимов», произнес имя Лапида и я взмолился: «О, пожалуйста, давай позвоним ему?». После встречи я понял, что Надав оказался именно таким, каким я его себе представлял — он невероятно харизматичный и талантливый актер. Мне нравится у себя в фильмах сталкивать противоположные миры актерской игры. И я подумал: «Было бы неплохо, чтобы Виржини играла вместе с Надавом, или с Жан-Квентином Шатленом». Он играет полицейского всего в одной сцене, но у него очень своеобразный акцент, так как он швейцарец, живущий в Штатах; не знаю, слышно вам это или нет, если вы не говорите по-французски, но Виржини, как и я, наслаждалась тем, что каждый актер, каждый герой, со своей особенной речью и особым мировоззрением.

Как вам работалось с таким ансамблем?

Это больше про «подожди — увидишь». Я не шибко «режиссировал», но много времени потратил на кастинг. Мне кажется, что девяносто процентов режиссуры — это кастинг. Этот фильм был очень детально расписан. Он очень «механический», со сложной архитектурой, так что трудно было бы менять что-то по ходу съемочного процесса, трудно импровизировать. Поэтому правильный кастинг был ключом к тому, чтобы качественно все снять. Затем я немного репетировал с Виржини и Кимом (Ким Гутьеррес — примеч. ред.), Виржини и Бруно, но я знал, что их тандемы сработают, только когда я увижу, на что они способны. Виржини — невероятная, она много работает, но важно не только это, она также безумно экспрессивна, она очень яркая.

Когда у вас был кастинг, Виржини была относительно неизвестна, а теперь она звезда «Искушения» Пауля Верхувена. Вас не смущает это?

Я думаю, это хорошо. Она сейчас много снимается. В том есть и моя заслуга, она добралась до такого уровня, потому что у нее огромный потенциал. Она очень яркая и очень странная, невероятно умна и может зажечь любого. А это было ключевым для ее персонажа.

Почему вас так манит идея «двойной жизни» именно в женской вариации?

Ну, для меня ложь очень близка к писательству. Я имел в виду, что это очень близко к сочинительству, ложь — это фикция. Вы постоянно порождаете произведение художественной литературы. Вы должны контролировать процесс без остановки. К примеру: я встречаюсь с вами, и я сказал вам слово «синий» вчера, а этому человеку, я сказал «красный», и вы, ребята, собираетесь встретиться, после чего раскроется моя ложь, поэтому я должен придумать что-то вроде: «Да, я так сказал, но…». Необходимость постоянно что-то выдумывать мне нравится. Ложь — очень креативное занятие. У меня есть даже какая-то привязанность к лжецам. Понимаю, что некоторые лжецы могут быть извращенцами или ужасными людьми, но иногда ложь — это просто способ, может быть, не самый лучший, найти свой путь. Потому что все вокруг слишком сложно. Социальная жизнь — это сложно, семейная жизнь — это сложно, деньги — это сложно. Все сложно, поэтому приходится лгать, и, может быть, это не так уж и плохо, даже весело.

О какой самой худшей лжи в вашей жизни вы можете нам рассказать?

Боже мой… Мне нужно подумать…

Вы говорили об архитектуре фильма, и я хотела спросить: помогло ли в монтаже то, что фильм был тщательно расписан или пришлось что-то все-таки менять в конце производства?

Сценарий писался долго и сложно. Я люблю писать, писательство — моя жизнь. Мне это нравится, мне очень легко это дается, хотя это не значит, что я хорошо пишу. Но я чувствую себя хорошо, когда пишу. Все, что я писал до этого, было очень сомнительным, оно шло от «а» к «я», это был линейный сюжет. Этот же фильм движется наоборот. Мне пришлось полностью изменить подход. Многие сцены потом пришлось выкинуть или укрупнить.

Вы снимаете кино разных жанров. Можно ли сказать, что каждый фильм вас учит чему-то новому?

Я не знаю, если честно. По характеру своему я склонен к эклектике. Я люблю снимать совершенно разное кино. Один из моих кумиров — Барбет Шредер. Для меня он просто король. И мне нравится, что на протяжении всей своей карьеры он сохраняет любопытство: переходит от документального к игровому, от Колумбии к Голливуду, от Франции к Ибице, от истории о матери к истории о картелях. Но каждую картину он делает с чрезвычайной страстью. Странно, он не считается большим мастером в кино, но для меня он путеводная звезда. Я говорю себе: «Хорошо, что Барбет — реальный человек, это реальная история». Но мне трудно сказать, что я брал от тех или иных фильмов, все они очень разные и по бюджету, и по актерами, и по теме. Общее, наверно, только моя тяга к монстрам. Даже в этом фильме. Здесь это не так очевидно, и все же для меня это фильм о монстрах. Героиня Виржини — непонятное существо. У нее есть пять голов или что-то в этом роде.

Кажется, для вас важен еще и социальный аспект.

Да, это не главная тема фильма, но классовый вопрос важен для меня, и именно поэтому персонаж Надава Лапида так же важен, как и герой Виржини. Для меня они проходят через одно и то же, их видят не такими, какие они есть, видят не человека, но статус. Он воспринимается как «плохой парень», а она — как жена и мать. И оба пытаются сказать: «Посмотри на меня». Он говорит ей: «Посмотри на меня». Но он не главный герой, эта проблема скорее раскрывается через нее. Хотя для меня проблема «социального неравенства» — это их общая проблема. Интересно, что один ее муж буржуа, а с другой мужчина явно классом пониже, в то время как Надав еще ниже, и вот Виржини пытается выяснить: «А к кому принадлежу я? Принадлежу ли я вообще к кому-нибудь?»

То есть, фильм не сработал бы, если бы главным героем был мужчина?

Это была бы просто другая история. Для женщины, например, почти невозможно скрыть свою беременность…

Но у вас и для этого находится решение.

Нет, мне как раз не нужно придумывать решение — с него начинается история.

Как вы думаете, дети страдают от лжи сильнее? Врать детям нехорошо?

Я думаю, что фильм в этом вопросе открыт. Это решать зрителю. О себе могу сказать, что с симпатией отношусь к героине. Мне кажется, если ложь — единственный выход из ситуации, то так тому и быть, это не так уж и плохо. Но ее отношения с детьми сложны, она очень любит одного ребенка и в то же время причиняет боль другим детям, которых тоже любит. Причиняет боль выбором, который делает. Мне интересно, можно ли вообще освободиться, не причиняя никому вреда? Не уверен. Как только вы это осознаете, вы переходите к другому вопросу, который заключается в следующем: «Должен ли я это делать? Стоит ли это того?» Вы должны задуматься об этом. Мне кажется, что освободить себя, причинив боль другим, но при этом все равно продолжать любить их. В моей жизни был большой лжец. В детстве с этим действительно трудно смириться, вы ненавидите этого человека, но потом возникает сочувствие, вы думаете: «Боже мой, этот человек просто пытается быть свободным, это его право на свободу. Зачем мне судить?» Если вы можете расти, взрослеть и медленно понимать человека, который причинил вам боль — это уже прекрасно. Я уверен, что для женщин эта ситуация может быть сложнее, потому что давление сильнее: ведь сначала вы должны быть матерью, а потом вы не можете быть плохой матерью. Социальное давление на матерей намного выше, чем на отцов. Поэтому, я не думаю, что женщины и мужчины разные, но общество относится к ним по-разному.

Как вы придумали профессию Виржини. Она — переводчица и постоянно общается с людьми. Это важно в контексте ее лжи?

Я думаю, что это интересная работа. Когда-то я жил в Лос-Анджелесе, и разговоры на английском сделали меня другим человеком. Вы используете разные части горла, когда говорите на разных языках, ваш голос отличается. Вы копируете фильмы, телепередачи и т. д. Живя в Лос-Анджелесе, не имея под боком друзей и семьи, я мог придумывать себе любую личность, которую хотел. Сегодня я такой парень, а завтра другой. Я много врал в то время, это было весело. Думаю, что-то вроде того вы можете делать, когда работаете переводчиком.

На этом фестивале есть несколько других фильмов о матерях и плохих матерях. Одни сняты мужчинами, другие — женщинами… Как вам кажется, важен ли гендер режиссера имеет ли значение кто писал и режиссировал подобный фильм, когда речь идет о подобном кино?

Уверен, это имеет значение, но надеюсь, это не проблема. Для меня любопытство — главное и в жизни, и в кино. Если я не могу быть любопытным, это проблема. Кино в беде, если мы не можем интересоваться другими людьми. Не можем пофантазировать, что такое быть женщиной, когда ты не женщина, что значит быть богатым, когда ты беден, что значит быть из другой страны, что значит быть в какой-то другой профессии. Я не хочу оккупировать эти темы, не считаю себя авторитетом в любом из этих вопросов, но, пожалуйста, позвольте мне полюбопытствовать. Кино — моя дверь в мир. Это моя дверь к другим людям, в другие культуры, к другим гендерам, к другим жизням.

Еще хочу спросить вас об именах. Имена важны, и иногда я спрашиваю: «Кем бы были персонажи с другими именами?» Как вы выбрали эти имена, почему вы их выбрали?

Выбирать имена трудно. Я даже не могу вспомнить, как появилось название, но единственное, что я смог придумать в ответ на вопрос, почему оно такое, это то, что для меня это звучит как роман XIX века. Главная героиня пишет отличный роман для себя, роман, где она главная героиня.

Вроде мадам Бовари?

Да, потому что это французский фильм. Просто пришло в голову, что это роман, подарок, который она себе делает.

Кажется, у нее какие-то психические проблемы. Это так?

Вы имеете в виду сцену, где психолог просит ее повторить свое имя?

Я имею в виду, что это часть пазла.

Я думаю, в этом конкретном случае это просто путаница, которая приносит боль. Бывают такие моменты в жизни. Но, как вы сказали, имена важны, и в данном случае вопрос повторить свое имя как нож в спину. Почему? Ну, имена — это идентичность. А она в этот момент не знает, кто она такая. Не думаю, что это ментальная проблема.

Получать рассылку «Сеанса»

Leave this field empty if you're human:

Читайте также

• 

  Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»

• 

  «Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком

• 

  Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»

• 

  Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»

• 

  «Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»

• 

  Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»