Кино Ленинграда или ленинградское кино?
С вопросом о том, что такое ленинградское кино и существует ли оно вообще как феномен не географический, но ментальный, мы обратились к Олегу Ковалову, режиссеру и историку кино.
Ленинградское кино?.. — Это не легенда, конечно. Насколько сам этот «умышленный» город не только вымысел, но и реальность… Ленинградское кино могло и не быть. Что его спасло? Переезд советского правительства в Москву. Если бы не случилось это в 1918 году — город превратился бы в столицу советской империи. И все. И никакого ленинградского кино — как и неповторимой городской культуры — не было бы. Это судьба, наверное, но только удаленность от столицы позволила этому искусству сохранить себя. В отличие от московского имперского кино… Не в свободе от цензурной опеки дело. Как раз наоборот — ленинградские фильмы подвергались двойной цензуре: Госкино и обкома партии. И если в Москве могли еще что-то пропустить, то в обкоме почти наверняка зарубали. Правда, добивались этой жестокостью обратного эффекта… Но не это главное. Главное — удаленность от столицы империи, провинциальность. Ведь ленинградское кино — провинциальное. И ничего обидного нет в этом. Наоборот. Провинциальное кино, которое всегда задавало тон, делало моду… Ленинградская школа — если можно ее так назвать — не в одночасье возникла. Она складывалась десятилетиями. Ленинградское историческое кино вышло — как из гоголевской «Шинели» — из фильмов ФЭКСов двадцатых годов. Это был особого рода историзм — сродни причудливым галлюцинациям, ускользающим ночным видениям, лунным грезам… Это был петербургский историзм. ФЭКСы восстанавливали утраченные традиции культуры серебряного века — то, о чем пыталась забыть железная эпоха двадцатых годов. Это был настоящий взлет советского исторического киноавангарда. И сравнить его можно только со взлетом семидесятых — начала восьмидесятых годов, когда словно наперекор тягостному безвременью появились фильмы Алексея Германа, Семена Арановича… Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Тогда же и заговорили впервые о феномене ленинградского кино. Это было возрождением традиций двадцатых годов, которое только потому и оказалось возможным, что традиции были живы — и в тридцатые, и в сороковые… В годы, когда на ленинградской студии снимали фильмы, составившие славу советского исторического киноофициоза — «Чапаев» братьев Васильевых, «Депутат Балтики» Александра Зархи и Иосифа Хейфица, трилогия о Максиме Григория Козинцева и Леонида Трауберга, «Великий гражданин» Фридриха Эрмлера — преемственность сохранялась в замечательных актерских работах, которые преображали изнутри эти верноподданнические картины. Молодой Николай Черкасов играл старого профессора Полежаева с блеском эксцентрика мейерхольдовской школы. Или Олег Жаков в «Великом гражданине»… Его главарь банды троцкистов столь трагичен и человечески значителен, что рискует вызвать к себе сочувствие взамен требуемых отвращения и ненависти. Но к формальным экспериментам по-прежнему относились с подозрением. А «Женитьбу» Эраста Гарина и Хеси Локшиной просто смыли, уничтожили — подобно «Бежину лугу» Сергея Эйзенштейна… В этом смысле некоторую свободу подарили сороковые годы. Как ни странно… Именно война отменила какие-то идеологические запреты. На «Ленфильме» тогда было снято грандиозное количество «боевых киносборников» — в экспериментальной эстетике. «Юный Фриц» бывших ФЭКСов Козинцева и Трауберга, например. Или сюжеты Минца — автора первого и единственного фильма обэриутов «Мясорубка»…
Люди вновь стали узнавать себя и свою жизнь на экране…
В пятидесятые — шестидесятые, наверное, только фильмы Геннадия Полоки «Республика ШКИД» и «Интервенция» могли напомнить о поисках исторического киноавангарда двадцатых. Это было похоже на затишье перед бурей, которая разразилась с появлением фильмов — скажем так — новой исторической волны «… И что важно — ренессанс исторического кино в конце семидесятых совпал со взлетом другого мощного направления в ленинградском кинематографе. Как его определить? Был такой удачный термин в польской кинокритике — „кинематограф морального беспокойства“. У его истоков — фильмы Фридриха Эрмлера двадцатых годов. „Дом в сугробах“, „Парижский сапожник“… Главный герой — молодой интеллигент, этакий советский князь Мышкин. Его роль, как правило, исполнял замечательный актер Никитин — через десять лет в фильмах того же Эрмлера он будет играть вредителей-инженеров, злодеев-генетиков… Изгнанный из официозного сталинского искусства, „кинематограф морального беспокойства“ возродился в пятидесятые — с появлением фильмов И. Хейфица. „Большая семья“, „Дeлo Румянцева“», «Дорогой мой человек» — на самом деле это были первые картины советского оттепельного кино. Люди вновь стали узнавать себя и свою жизнь на экране…
Очень многое сегодня тревожит.
Возвращение в Ленинград — Лекции и показы
В конце шестидесятых, в годы раннего застоя, снял на «Ленфильме» свои лучшие картины Глеб Панфилов. Причем в фильме «Прошу слова» сумел, не прибегая к спасительному эзопову языку, высказаться о времени куда определеннее, чем было дозволено. Больше Панфилову на «Ленфильме» работать не дали. Его выжили — как выжили Киру Муратову, Бориса Фрумина… Вообще ленинградские шестидесятые на их излете прославились чудовищным идеологическим диктатом в культуре. Но именно тогда начинали Илья Авербах и Игорь Масленников, Виталий Мельников и Виктор Трегубович, Сергей Микаэлян и — чуть позже — Динара Асанова. Режиссеры, чьи фильмы клеймили за мелкотемье и бытописательство. Они составили славу ленинградскому кино семидесятых — восьмидесятых годов. Что такое ленинградское кино девяностых? Существует ли оно?.. Очень многое сегодня тревожит. Тревожит появление вульгарных фильмов — раньше «Ленфильм» никогда не позволял себе этого. Потому и имел репутацию самой интеллигентной студии страны… Конечно, есть уникальный кинематограф А. Сокурова. Есть режиссеры, с которыми ленинградское кино может связывать свои надежды, — Валерий Огородников, Сергей Овчаров, Игорь Алимпиев… Некрореалист Евгений Юфит, воскрешающий поиски абсурдистского кино тридцатых годов… Но о единой школе ленинградского кино девяностых говорить не приходится. Единой школы нет. Возможно, необходима дистанция, чтобы что-то можно было понять…
