l’impression est mon profession — «Цвета времени» Седрика Клапиша
Канны-2025 начинают заполнять отечественные экраны. В прокате «Цвета времени» — французское приключение по городам и весям, эпохам и стилям. О фильме Седрика Клапиша — Владимир Дорохов.
— Ты помнишь ли, как счастье к нам ласкалось?
— Вам нужно, чтоб оно мне вспоминалось?
Поль Верлен, «Чувствительное объяснение»
К концу XIX века парижские франты лицезрели своеобразный ренессанс. Напропалую начал виться ар-нуво вокруг фасадов. У площади Бланш (какова ирония!) афиши кисти Тулуз-Лотрека зазывали на разнузданный канкан «Мулен Руж». Да чего уж перечислять: весь Монмартр стал центром притяжения модной тусовки художников. Говорят, можно было в любой день зайти в «Черного кота» и без труда встретить очередного непризнанного гения, готового за пару ботинок написать портрет вашей жены. Belle Epoch, коронованная самим Эйфелем.
Клапиш не за тем снимал фильм, чтобы ворчать на нынешнюю молодежь
Картинные галереи отдали на откуп импрессионистам, над которыми совсем недавно глумилась богема. Хотя еще в начале 1870-х Дега, Сезанн & Co были выставлены на смех после первой же выставки. Совсем без поклонников они, конечно, не остались. Коллекционер Поль Дюран-Рюэль настолько впечатлился, что с упорством шарантонского постояльца взялся разжигать огонек их славы. Пять банкротств спустя ему это даже удалось. Другие ценители нового веяния — юные особы, для которых авторы стали своего рода «битлами», бунтарями, возмутителями спокойствия. Остается лишь гадать, сколь широко раскинулись бы династические древа, погрузись мы в изучение связей, что вспыхивали меж творцами и их почитательницами. Этим-то и решил развлечь зрителя режиссер Седрик Клапиш, превратив свою новую ленту в сплошные рандеву на улочках старой Франции.
Начинается «Цвет времени» в музее Оранжери, где мы застаем молодого фотографа Себа, нашего современника, за работой: съемки коллаборации некоего бренда с институцией. Все бы хорошо, да только модель не уверена, что оттенок платья сочетается с «Кувшинками» Клода Моне, на фоне которых ее запечатлел Себ. Решение приходит быстро: поменять при обработке фотографий краски на картине — в тон одеянию девушки. Видимо, таковы цвета нашего времени: бледная палитра, превращающая искусство в собственную тень. Впрочем, Клапиш не за тем снимал фильм, чтобы ворчать на нынешнюю молодежь.
Belle époque как жажда смерти
Параллельно наблюдаем, как молодая француженка Адель, живущая в ту самую Belle Epoch, покидает родную деревню ради ярких красок цветущего Парижа. По дороге Адель обретает двух друзей, Анатоля и Люсьена. Первый — фотограф, второй — художник; хороши собой и весьма галантны. Вечно спорят, чье ремесло важнее. Не за горами еще и некая синема, но о ней спорить пока рановато. На троих они поделят комнатушку в ветхом бараке, огородившись простыней, подобно Клодетт Кольбер и Кларку Гейблу в «Это случилось однажды ночью». О том, что случится здесь, догадается даже не самый проницательный зритель, пропустивший уроки Фрэнка Капры.
Герои нашего времени станут ее тенью, побочным сегментом, неважной веткой
Меж тем Себ узнает, что у него есть огромная семья. Множество кузенов и кузин, чьи корни ведут — к кому бы вы думали? — к той самой Адель, о которой они прежде и не слыхивали. Собралась родня не просто так: по закону, заброшенный дом Адель, мешающий построить супер-современную парковку, могут вскрыть только ее потомки. Группе избранных с плавающим рабочим графиком предстоит посетить обитель прапрабабки и раскрыть пару тайн. Не только ее прошлого, но и своего собственного.
Внимательный зритель спросит: а что же связывает Адель, Анатоля, Люсьена, Себа и, господи прости, Клода Моне?
«Цвета времени» будут бросаться из одной эпохи в другую, поэтому разбираться в прошлом придется и зрителю, неохотно отвлекаясь от романтической линии. Вот Адель кружит в вихре бушующих чувств, вот ее мать делится откровениями о молодости, а вот их наследники спустя сто с лишним лет выясняют, кто кому и кем приходится после похождений их предков. Довольно быстро сюжет Адель подчинит себе основное повествование. И тогда уже герои нашего времени станут ее тенью, побочным сегментом, неважной веткой. В конце концов, Клапиш отдаст предпочтение в пользу прошлого, оставив восторженную семью бумеров и зумеров лишь волочиться по следам событий давно минувших дней.
В одной из сцен мы застанем и Моне. Молодой художник, которому не хватает только беретика, как у Мурзилки, для завершенности карикатурного образа, пишет тот самый «Восход», стоя у окна захудалой комнатушки. Там, в скрипучей половицами тесноте, глядя на отражение красного солнца в водной глади, он наблюдает рассвет нового времени, в котором прошлому места не найдется. На холсте же — переливы серого, неряшливые голубые мазки, алое мерцание. Пролитые в воду краски, как горсть воспоминаний, что выцветут на солнце.
Внимательный зритель спросит: а что же связывает Адель, Анатоля, Люсьена, Себа, ватагу его кузенов и, господи прости, Клода Моне? Ответ до неприличия банален: ну конечно же, время. Еще до появления главной героини ее будущее уже было предопределено и неразрывно связано с Моне и «Восходом», с первыми фотографами и новыми художниками, со всей пресловутостью и условностью прекрасной эпохи. И нить эта протянулась куда дальше тех лет, что отмерены девушке.
Нить времени — как клубок из древнего лабиринта, ведет каждого от столетия к столетию, оставляя упоминания и напоминания, чтобы мы могли с их помощью разглядеть всю картину целиком. Так и для потомков Адель старые фотографии в сепии, холсты в рассохшейся рамке, пожухлые конверты с неразборчивым почерком станут золотым ключиком, который откроет дверь в их собственное будущее. Увидит ли зритель в этой сентиментальной открытке нечто большее, чем привет из прошлого? Покажет время.
Читайте также
-
Что-то не так с мамой — «Умри, моя любовь» Линн Рэмси
-
Хроники русской неоднозначности — «Хроники русской революции» Андрея Кончаловского
-
Памяти лошади — «Константинополь» Сергея Чекалова
-
Предел нежности — «Сентиментальная ценность» Йоакима Триера
-
Это не кровь, просто красное — «Франкенштейн» Гильермо дель Торо
-
Вот так убого живем мы у Бога — «Ветер» Сергея Члиянца