Василий Степанов
Василий Степанов

Кризис с нами, кризис как мы, кризис уже в нас


Обвинять никого не хочется, но наблюдать это почти невозможно.

Механизм отечественной киноиндустрии, его непонятные шестеренки, необъяснимые приводы и бессмысленные педали повергают в скуку, которая ничего не чувствует, не предсказывает, не объясняет. Мы не говорим об искусстве: как искусство наше кино, может, не часто, но еще способно радовать, оставлять в замешательстве, выводить из равновесия, вызывая самые разные мысли и нежные к себе чувства.

От российского кино как комплекса индустриальных процессов ощущение сахарной ваты. Большой, могучий клок неизвестно чего на палке растворяется в пшик, как только норовишь от него откусить. Пусто.

© Юрий Шабельников

Становление

Лет двенадцать назад радовались уже тому, что кто-то вообще что-то еще снимает.

Сводки с кинополей звучали словно вести о великом национальном достижении — в производство, как Гагарин в космос, запущен фильм такой-то. Ждите в единственном долби-кинотеатре страны. Титаническая история.

Потом, года через четыре, поступил сигнал: блокада российского кино прорвана, и зрителю в нем даже кое-что понравилось. Есть фильмы, которые он с удовольствием посмотрел на пиратской (или даже не очень пиратской) видеокассете. Был удовлетворен качеством купленного товара, не пытался вернуть деньги.

Потом мы вместе ходили на «Бумер». Вглядывались в положительную динамику проката. Красивое слово «динамика». Чертили графики. Ждали, что вот-вот. Попали на премьеру «Ночного Дозора». Чудилось невообразимое, пока не начался фильм. Но выходили с достоинством. «Спецэффекты по уровню сравнимы с лучшими голливудскими образцами». Все обязывало быть довольными. Наконец-то. Не всё щи лаптем хлебать. Потом еще месяц торжественных реляций про нешуточные сборы вперемежку с призывным «все на премьеру картины второй!» и кадрами, где Завулон опрокидывал-таки желтый с красными полосками газик, фиксируя переворот зрительского сознания.

Сборы российских картин 2000-2009 гг., в $ млн © Кинобизнес сегодня

Отныне кинотеатры стали мультиплексами, будь любезен — в одном зале «Властелин колец», в другом — неважно, что, но местной выделки. Колбаса после дефолта стала своя, и кино тоже.

Нормальное кино. Не хуже, чем у других.

Нам подарили ощущение если не полноценности, то хотя бы полноправности. Уместности. Миф о финансовой состоятельности. И мы с удовольствием соврали себе.

Еще пять лет назад ситуация выглядела пусть не кристально ясной, но внушающей оптимизм. Нужно строить, нужно возрождать. Деньги есть. Динамика, опять же, хорошая.

Искать поводы для оптимизма было легко. Кинотеатры растут как грибы, зрители идут. Государство ради национального престижа помогает. Дебюты удачные: Буслов с пацанами и в автомобиле, Хлебников с Попогребским в солнечном Коктебеле, изысканно-вторичный Звягинцев в Венеции, Бондарчук избывает афганский комплекс страны при большом стечении народа.

Даже головокружение от успехов началось.

Многие путались с терминами, некоторые не вполне разобрались с желаниями. Прокатчики надели супергеройские плащи и исполнились невероятной важности. Построим еще три-четыре тысячи залов, говорили нам, придет зритель, купит билеты, и заживет индустрия.

В ожидании хорошей динамики мечтательно чертили графики роста, долго обсуждали, кто и что должен финансировать. Где найти частного инвестора? Всем ли поможет телевидение? Вспоминали опыт французских и немецких коллег. На вопрос, что должно оплачивать государство: дебюты, артхаус и прочее плохо окупаемое искусство или вообще все фильмы, — так толком ничего не ответили. Хотя… от денег как-то неловко отказываться.

Застой

Пять лет прошло. Без перемен. По инерции. Оглядываешься назад — ощущение, что вокруг почти ничего не изменилось. То есть искусство, конечно, идет вперед, оно стоять не может. Фильмы добиваются успехов на международных фестивалях, их с искренним интересом обсуждают критики, появляются новые имена, формируются художественные альянсы и стратегии, но на уровне кинопроцесса как цельного не только художественного, но коммерческого и даже социального явления стагнация очевидна любому, кто хотя бы раз в две недели заходит в кинотеатры.

Студии берут деньги государства, снимают, не возвращают; инвесторы приходят, учатся уму-разуму, уходят — кино не нефтянка. Публика все еще считает его источником невиданных барышей, но все реже оплачивает свое заблуждение билетами. Каждый год в производстве у российских студий несколько сотен фильмов, из них, дай бог, десять (будем оптимистичны) отобьют затраченные средства в прокате. С прокатом тоже не все так просто. Сложившаяся система максимально непрозрачна: сколько в стране экранов, знает лишь Бог, а рассчитывающая бокс-офис статистика учитывает только залы, оборудованные современным звуком. Какую сумму на самом деле зарабатывает тот или иной фильм, тайна, в раскрытии которой не заинтересованы ни дистрибьюторы, ни кинотеатры. Черная дыра. То есть, сколько людей ходит в кино на самом деле, неизвестно, но есть «оптимистичные оценки», по которым кинозалы регулярно посещают около пяти миллионов, что, конечно, неплохо для продаж попкорна и пива, но катастрофически мало, чтобы зарабатывать на результатах кинематографического труда.

© Юрий Шабельников

К счастью, большинство производителей об этом даже не мечтает. Какая прибыль? Зачем? Люди же работают за зарплату. Деньги освоили, отчетность сдали, фильм сняли. Это называется «русский Голливуд». Продукт. Ни одна отрасль в стране не работает в столь тепличных условиях. Раньше еще как-то экономили, потому что денег было мало. Теперь наоборот, сметы раздуты, гонорары завышены, бюджеты трещат. Но повышать рентабельность — это не для нас.

Бюджетная подушка для так называемой коммерческой продукции, которая сама должна бы приносить прибыль — железная гарантия застоя в кино. И этот застой ощущается во всем.

Застой — это желание рапортовать о сборах при полном отсутствии повода для победных реляций. «Стиляги», «Тарас Бульба», «Обитаемый остров» — не умаляя результатов чужих трудов, отметим, что в коммерческом смысле это пирровы хиты текущего года. «Волкодав» — позапрошлого.

Застой — это «Самый лучший фильм» как мера зрительского успеха.

Застой — отсутствие залов для так называемого артхаусного, а на самом деле просто вменяемого кино, которое снимают Хлебников, Попогребский, Хомерики, Герман-мл. и многие другие. Для этого артхауса больше нет хаусов. В Петербурге ситуация аховая — слабые признаки здравой программной политики выказывают полторы площадки.

По Москве скитается Музей кино, который всегда был не столько музеем, сколько местом для общения, обмена мнениями, местом, где росли кадры для индустрии. Заинтересованный зритель уже давно был вынужден выйти в торренты и прильнуть к мониторам.

Застой — это привычка к деньгам, которые пять лет назад были обеспечены хотя бы амбициями, а теперь не обеспечены ничем. Кино в массе своей теперь рутина: ни желаний, ни результатов. Только у нас режиссер может снять развлекательный фильм, который не нужен никому, провалиться и тут же запуститься с новым проектом. Конечно, у нас же нехватка кадров.

Ситуация до того абсурдная, что невозможно даже сформулировать вопросы.

Количество кинозалов в России 2004-2009 гг. © Кинобизнес сегодня

Где обещанные тысячи экранов? Где зрительские очереди в кассы и допечатанные копии народных хитов? Где, наконец, новые идеи, которые должны были, словно газовые пузыри, лезть на поверхность при размораживании великого болота отечественного кино в нулевых? Для чего вообще все это затевалось?

Говорили, что на дрожжах расширяющегося рынка неизбежно вырастает нечто новое. В какие-то проценты нестыдного (или хотя бы просто терпимого) мяса мейнстрима уложится то кино, которого мы тут ждем. Кино будущего, кино, от которого должно потряхивать. Но мы то ли пропустили прилив, чтобы спустить лодку в свободное плаванье, то ли чего-то недопоняли. Нет достойного производственного потока, лодка стоит на мели. Вместо мейнстрима образовался необозримый — если выражаться в американских терминах — селевой поток трэша, категория “B”. Отвращение уже на уровне названий.

В героической попытке закрыть пулеметное гнездо теплым телом «нормальным» кино у нас занимаются «авторы». Самые достойные работы нулевых, те, что мы по какой-то не вполне ясной причине называем артхаусом, — попытка завязать хоть какой-то диалог со зрителем. Познакомиться с ним, ни больше ни меньше. Зритель, ты кто?

Неудивительно, что при знакомстве в ход идут дежурные фразы: и «авторы» готовы скорее длить чужую традицию, нежели закладывать свою. Используются надежные, проверенные паттерны. Пикассо упоенно рисует Дега. Невозможно искать что-то новое, пока каждый пристойный фильм у нас, как «полет в космос» без всяких гарантий на успех. Не до поисков и открытий. И вот один небесталанный возводит «штучный» голливудский блокбастер, другой общий любимец подписывается снимать гуманистическое кино под «ленинградскую» школу, третий хочет в Канн. И у всех, в принципе, получается. Все они снимают замечательные фильмы, всех их заслуженно чествуют как героев, потому что остальные, те, кто должен был стать питательной почвой, адекватным вторым рядом, упоенно пилят бюджеты. На движение вперед, на кино, которое должно бить, как разрывной снаряд, в итоге не хватает сил. Оно без крови и воли железной невозможно.

Мы сидим на попе ровно — удобно.

© Юрий Шабельников

Удобство — вообще, кажется, главное свойство всего, что сегодня связано с нашим кинопроцессом. В слове «удобно» сходятся сегодня все институции, обычаи, привычки и наработки индустрии.

Удобно получать деньги от государства. Тут, конечно, есть свои резоны, которые нельзя отрицать. Кино действительно сложная штуковина и действительно плохо окупается (не только у нас). Но еще удобней снимать на полученные деньги такие фильмы, которые просто не имеет смысла прокатывать в кинотеатрах.

Удобно разговаривать о необходимости возобновления госзаказа. «Национальные проекты спасут наше кино» — какая хорошая мантра. Будут нацпроекты, будет ясно, что снимать. «Адмирал Ушаков» — для благодарного юношества, экранизация «Дяди Степы» — для маленьких зрителей, и что-нибудь многосерийное о нерушимости государственной границы для всей семьи. Аудитория так четко свои запросы не формулирует, тут думать нужно, а это сложно.

Удобно иметь недееспособный Союз кинематографистов. Пускай, анекдоты о его чрезвычайных съездах рассказывают в продуктовых магазинах. Тут нечего стыдится, дело ведь житейское. Это в американском кино профсоюзы считаются мощным индустриальным институтом, регулирующим отношения капитала, работников и средств производства. Наш союз — трибуна для пламенных речей о кознях «либерально-атлантического альянса».

Удобно два раза в год вручать национальные кинопремии. Фильмов не хватает, зато киноакадемии две, а фестивалей и вовсе не счесть. Награда обязательно найдет героя. Удобно ничего не менять в системе кинообразования, с каждым годом устаревающей все больше и выпускающей кого угодно, кроме тех, кто действительно нужен индустрии. Посчитайте, кто из дебютировавших за последние пять лет в большом кино режиссеров закончил ВГИК, а кто пришел в профессию другим путем. Хорошо, если у вас получится соотношение пятьдесят на пятьдесят. Филологи, архитекторы, журналисты снимают кино, и всем очень удобно.

Общие сборы всех лент в кинопрокате СНГ (без Украины) в $ млн © Кинобизнес сегодня

Кино в отсутствие зрителя

Нет, граждане, у нас сложилась поистине уникальная система.

Иллюзорная фабрика грез. Киноиндустрия фикций: поддельных хитов, невостребованных бестселлеров, невидимых фильмов — качество картины вообще никак не влияет на желание продюсера ее прокатывать. Куда, скажите, деваются великолепные фильмы продюсера Борисевича? Он стесняется их, что ли?

У нас не голливудский завод с жестким «дебет-кредитом», не оплачиваемый одним только государством дом призрения талантов. Нечто среднее, нечто невозможное.

Удобная среда, в которой ни категории бизнеса, ни категории искусства не являются в полной мере решающими. Славная конструкция, у которой ни стратегии, ни целей, ни художественных претензий. Это индустрия, которая не хочет никого победить, и порождает в большинстве случаев маниловщину громких бизнес-проектов и ноздревский гудеж с расшвыриванием народных денег. Помните, как сладко смотрелись на экранах год назад заказы от Госнаркоконтроля.

Фикция у нас прирастает к фикции, лишая воли к жизни, не давая решить самые насущные проблемы. Зачем вообще что-то решать, если рынок и так бурлит, а производство и так растет. Наши беды легендарны, но устранить их никто не пытается. Нехватка хороших сценариев и профессиональных продюсеров (которых у нас от силы человек десять) не мешает раз в неделю выходить на экраны очередному российскому фильму. Также, впрочем, декларируемая на каждом углу недостача талантливых режиссеров не мешает многим из них стабильно простаивать, а дефицит интересных лиц и деградация актерского цеха никак не влияют на то, что российские сериалы вытесняют с телеэкранов зарубежные, часто более качественные.

Может быть, зритель во всем виноват? И сериалы, вот, смотрит дурацкие, и вообще не желает отличать плохое от хорошего. Как в таких условиях работать? — плачет кинематография. Действительно, придешь в кино, а там чавкают, кричат над ухом, эсэмэски шлют какой-то волоокой из пятого ряда. Мешают смотреть. В соседних креслах, как ни крутись, мерещится по идиоту. Особенно на контрасте с заграницей заметно. Четыре часа в машине до Хельсинки, и как рукой снимает. Тишина патриархальная, культура высочайшая, даже на фильме «Австралия» попкорн не хрустит. Нет-нет, а подумаешь, из этих бы точно никто на «Гитлер капут» не пошел. И «Самый лучший фильм» здесь не стали бы проверять на профпригодность. Сразу в топку вечности. Straight-to-dvd. Распущенный у нас зритель, молодой, некультурный. Старшее поколение в кино уже давно отчаялось пойти.

Но нужно иметь отчаянно жестокое сердце, чтобы вешать на этого зрителя ярлык «идиота». Наш зритель не глупый. Он отзывчивый — в чем угодно он готов увидеть нечто. Зрителя можно и нужно воспитывать. Ведь хороший вкус дело наживное, и только деградация идет сама собой. Прокрути тысячу копий одного фильма на двух тысячах экранов, и хочешь,не хочешь, всякие ориентиры добра и зла потеряешь.

Но наше кино, кажется, так и не решило, кого оно хочет видеть в кинотеатрах. Говорим «большую страну», подразумеваем пока что «посетителей торговых центров». Пять лет назад казалось, что сетевые многозальники лекарство для нашего проката. Идеальное орудие демократии: один зал — заморскому боевику, другой — русскому «Адмиралу», третий — «Шультесу». Однако сегодня очевидно, что мультиплекс — идеальная тоталитарная имитация: что-то вроде советских выборов. (Особенно в отсутствие однозальников для «другого» кино.) Мы живем в кинотеатральном аду и вынуждены, подобно герою «Заводного апельсина», испытывать на сеансах большинства отечественных фильмов «чувство глубокого ужаса и беззащитности». Экран давно перестал быть зеркалом, в котором можно разглядеть себя. Он не отражает происходящее за окном: не осознает настоящего, не рефлексирует над прошлым, не пытается предсказать будущее. Он не предлагает героев, в которых можно было бы поверить. А коллективное бессознательное не обманешь, оно сердцем видит.

Количество российских картин в прокате 2000-2009 гг. © Кинобизнес сегодня

Большие числа

Что-то непоправимо сломано. Настолько непоправимо, что поздно менять какие-то отдельные детали. Нужно перестраивать собственные головы.

Когда-то нас увлекал простой арифметический сюжет этой истории.

В 1997 году наш кинопрокат оценивался в $20 миллионов, в 2008-м принес более $830 миллионов. Какой поворот! Тут было не до мотиваций, цифры звенели в ушах. Мы повели себя, как вчерашние диетники у шведского стола. Положили больше, чем можем переварить. Расцвет же оказался всего лишь частью великого потребительского бума. Одним из миллиарда пакетов, запихнутых в багажник просторного, купленного в кредит универсала. Контентом для широкоэкранного телевизора. Побочным эффектом взаимного общественного желания «пожить хорошо». С ежегодным зимним отдыхом в теплом месте и летним — в цивилизованном; с фитнес-клубом, пятничными возлияниями в пабе, спутниковым телевидением и, да, кинематографом. Почему бы нет? Чем отечественный кинематограф хуже автоваза? Такой же нацпроект.

© Юрий Шабельников

Тот, кто ждал иного, действительно недопонял. Миллионы людей покупают iPod, но успешные продажи плеера не сулят взрыва в музыкальной индустрии, и тем более — нового слова в музыке. Мы стали продавать в сорок раз больше билетов, чем раньше.

Кто-то скажет, что в копилке наших достижений не только «самый быстрорастущий рынок в Европе», но и несколько лет сравнительно удачных выступлений на международных киносмотрах. Но, помилуйте, эта гордость из области олимпийских побед, которые в свою очередь празднуют не из любви к спорту. Если вспоминать о таком эфемерном (если речь идет об искусстве) понятии, как национальный престиж, то нужно в первую очередь задуматься о 140 миллионах нашего населения и перестать приводить в пример Францию с Германией, а также Китай с его национальными квотами. Давайте ориентироваться на Южную Корею, которая стабильно подвигает Голливуд в своем прокате и поставляет фильмы на международный рынок. И никто оттуда в Америку не бежит, от национальной идентичности не отказывается.

Признаемся честно — до сих пор наше кино росло, потому что не могло не расти. Конъюнктура удачная, цены на нефть, карта легла. Оно росло, невзирая на принимаемые решения. Сегодня мы столкнулись с ситуацией, типичной для брокеров инвестиционных фондов — ваши сбережения умножаются, пока котировки акций ползут вверх, но вот начинается падение, и, оказывается, мало кто в курсе, как себя вести.

Задним умом понятно — киноиндустрия к росту оказалась просто не готова. Ни физически, ни морально. Наверное, нужно было принимать другие решения. Иначе распоряжаться финансами. Тратить на кинообразование, государственные сети кинопоказа, поддержку авторского кинематографа. Первое дало бы столь необходимые кадры, второе сохранило бы аудиторию от тотального разжижения мозгов, третье помогло бы сформировать новую традицию, раз от старой, советской, ничего не осталось. Нужно было просто снимать не двести фильмов в год, а пятьдесят.

Но в деньгах ли дело, когда у кино нет вектора движения. Его не может быть, пока экран понимается как универсальная возможность не приблизиться к зрителю, а отделиться от него. Нет стратегии, нет плана.

Наше кино — неказистый садоводческий домик, год за годом прираставший шаткими флигельками и разросшийся к 2008 году до пространного, но оттого не то чтобы устойчивого барака. Не вызывая эстетического восторга, но оптимистично и даже горделиво это строение, тем не менее, держалось в штиль и при солнечной погоде, но вот прохватил кризисный ураган, и затрещали стены, заломило гвозди. Хотя, справедливости ради, скажем, в этих обстоятельствах могло покоситься и рухнуть даже что-нибудь куда более цельное. А здесь… как по преданию говорил Ильич: «Стена-то стена, да гнилая, ткни ее пальцем, она и развалится».

Будущее

Эволюционируй или умри — велит естественная история. Из кризиса можно и нужно извлечь урок. Примеры чудесных метаморфоз, инициированных предыдущими коллапсами финансовых систем, перед глазами. Великая депрессия помогла Голливуду выстроить сильнейшую кинематографию в мире, а экономический кризис начала 70-х вбил последний гвоздь в крышку этой «студийной» системы и подарил миру десять лет американского «авторского» кинематографа Копполы, Скорсезе, Олтмана, Де Пальмы.

Так что надеяться на кризис не стыдно. Но не нужно тешить себя иллюзиями.

Да, кончатся деньги, уйдут кредиты, схлынет нефть, появится шанс на то, что с глаз упадет пелена. Однако из-за оттока средств будут умирать не только плохие, но и хорошие фильмы. Они уже умирают. Будут рушиться творческие планы и художественные карьеры. Сборы отечественных картин будут сокращаться. Они уже ползут вниз, потому что зритель все тщательней выбирает, на что ему потратить уже не такие лишние триста рублей. Кинопроизводство будет зависеть от государственных денег куда сильней, чем раньше. На эти деньги будут снимать эпосы ко Дню Победы и рассказы про собирателей земли русской, потому что другой идеологии у нас пока, к счастью, нет.

Однако логика подсказывает, что безрадостная ситуация должна подтолкнуть игроков рынка к решениям, до которых они бы не снизошли в лучшие легкие годы. Несомненно, кризис заставит бороться за зрителя. Нехватка госденег заставит сокращать расходы на производство и повышать рентабельность. Система проката станет прозрачнее — будет важно считать деньги точнее. Неизбежным также кажется укрупнение студий и образование первых отечественных мейджеров. Есть ли в этом благо, мы увидим позже, но крупному бизнесу явно будет легче решать свои финансовые проблемы. Возможно, родится какая-то конкуренция. Помимо ежегодной битвы кинокита с кинослоном за новогодние каникулы. Вообще, кризис обещает взрыв в области киномаркетинга — возникнет желание работать с аудиторией. То, что контакт с ней потерян, — факт. Пора вернуть ее себе.

Пора понять, что зрителю от отечественного кино вообще нужно и нужно ли еще.

© Юрий Шабельников

Кто-то разглядит повод для разговора о той реальности, в которой этот зритель живет.

Кризис поможет избавиться от фикций и уже этим окажет нашему кино неоценимую услугу.

Развалится сразу несколько мифов.

Рухнет отечественная система псевдозвезд. Актерские имена не продают билеты, не отвечают запросам аудитории. Зрителю вообще уже давно не важно… хоть Вася Степанов, хоть Ваня Иванов. Так называемых «звезд» по телевизору он видит каждый вечер и бесплатно. Что такое актер, зачем он нужен и в чем состоит его работа на экране — кажется, на эти вопросы давно пора дать новые ответы. А не мучить нас парой десятков заученных лиц и поз. Станет понятно, что с экрана куда-то делись люди. Хорошие актеры есть, но нет магнитов, ни в одном не отражается время. Эфемерность и зыбкость сформулированной телеканалами системы «медийных» лиц, кажется, уже вполне осознали даже режиссеры. Они готовы брать на главные роли первокурсников, искать героев на улице, работать с непрофессионалами. Что угодно, лишь бы вдохнуть в экран немного жизни. С «профессиональными», заигранными актерами это уже кажется невозможным.

Канет в Лету идея «русского голливуда». Провинциальное вторсырье — антикоммерческая стратегия. Повторять чужие сценарии, адаптировать успешные иноземные сюжеты, приемы и жанры неэффективно — аудитория не дура, она уже давно сверяется с первоисточниками. А ее собственную жизнь ей уже давно не показывают. Вы видели за последние десять лет хотя бы один фильм про пресловутого менеджера среднего звена, обычного парня, который с девяти до пяти перед компьютером, а в воскресенье с детьми в зоопарке? Непредсказуемость замысла и узнаваемость героя станут единственными союзниками в конкуренции с мощностями Голливуда.

Карета нашего кино на глазах превращается обратно в тыкву, и, чтобы как-то эту тыкву катить, нужны принципиально другие кони. Нужен автор. Должен быть переформулирован и заново найден язык, потому что до последнего момента наше кино не вполне понимало, на каком оно свете. Девяностые стремительно кончились. Опомниться не успели. А нулевые с их беспечными нефтяными деньгами, непомерными амбициями и фикциями оказались киноэкрану не по плечу. Существуя в рамках «нацпроекта» и претендуя быть представителем и даже творцом мифа о «новой России», кино оказалось не в состоянии осмыслить и переварить эту, мягко говоря, странноватую реальность. То ли она слишком мерцала, неуловимо паря в воздухе, то ли просто невозможно разглядеть хоть что-нибудь в игрушечный телескоп.

Кино, очевидно, запаздывало, не поспевало за страной, потеряло нюх. Назовите навскидку те фильмы, в которых за последние десять лет можно было увидеть себя? Сосчитать десяти пальцев с избытком хватит. Кризис меняет положение вещей — вчерашний мираж приобретает все более зловещие и осязаемые очертания, а по пустыне реального бегут пока едва заметные, но уже барашки — скоро не нужно будет особого художественного чутья, чтобы держать нос по ветру.

© Юрий Шабельников


дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить