«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
В Национальном конкурсе «Послания» показали (а сегодня вечером на «Лендоке» будет повтор) «Привет, пап!» — документальную драму о тридцатилетней Наде, решившей встретиться с отцом, которого не видела двадцать лет. Александра Крецан — режиссер и одна из основателей проекта «ещенепознер», автор фильмов «Здесь пахнет ладаном», «Сквозь всю зиму». О травмах, прощении и плаче льда с режиссером поговорила Олеся Новикова.
Как ты познакомилась с главной героиней?
Совсем случайно, в «Фейсбуке» [соцсеть Facebook принадлежит корпорации Meta, признанной в РФ экстремистской организацией — примеч. ред.] еще давно. У меня было чувство, будто мы встретились не просто так — я долго пыталась понять, для чего. Однажды зимой мы поехали на Валдай вместе, гуляли по замерзшему озеру, разговаривали. Я задавала много вопросов, и она начала вспоминать свое прошлое, которое было частично заблокировано психикой.
Уже ночью я вернулась туда с [оператором] Борей [Улитовским] пофотографировать звезды. Замерзшее озеро, по которому мы ходили, начало издавать странные, ни на что не похожие звуки. Это редкое явление, возможное лишь в конце осени-начале зимы — звуки движущегося льда. Протяжные, ноющие и очень громкие. Прямо как женский плач. Мы были под впечатлением — сразу же достали рекордер и начали записывать. Для меня важны подобные знаки, я будто почувствовала зов. Мы с Надей договорились, что если она решится поехать домой к отцу, то обязательно мне позвонит, и я поеду с ней снимать. Позвонила она через два года.
Законченное произведение — не единственная самоцель
А как Надя сообщила отцу, что приедет со съемочной группой?
Она просто позвонила папе и спросила, не против ли он, что с ней будут ребята с камерой. Он ответил, что совершенно не против. Более того, мы заранее спросили всех соседей — все соглашались на всё, словно и не слыша нашего вопроса. Так же было и на протяжении всех съемок. Никто не задавал вопросов, а мы были частью происходящего.
Вы даже не стали убирать при монтаже моменты, когда герои обращаются лично к вам или машут в камеру.
Чтобы как-то свободнее, живее было. Такие моменты ткут реальность, проявляют ее. А она не закупоренная, как обычно в кино.
Фильм сразу снимали на две камеры?
Да, я всегда работаю в паре с Борисом. Он был со мной на всех проектах, начиная с «ещенепознера». А съемки в России, на Валдае, вела Марина Левашова.
В фильме ни разу не появляется мать Нади. С чем это связано?
Когда мама с девочками (а у Нади еще сестра есть) бежали из деревни, они сначала отправились в Костанай. Но отец их там нашел. Поэтому оттуда они бежали в Калининград. И мама до сих пор живет в Калининграде, работает там. И я, конечно, думала поехать и к ней, и к сестре, там же живущей, но почувствовала, что это будет лишним. Там историй на отдельный фильм.
Не было задачи что-то объяснить зрителю, навязать
Надя в фильме так объясняет свой маршрут: собиралась в Алматы, а потом просто посмотрела, что и до Костаная и родного села ей недалеко. Правда ли, что поездка к отцу не была ее изначальной целью? Или она лукавит?
У нее действительно была рабочая поездка в Алматы, послужившая поводом навестить отца. Но это была далеко не первая ее поездка в Казахстан, она периодически туда ездила в командировки. Дело скорее в том, что раньше она не была готова встретиться со своим прошлым лицом к лицу.
А может быть так, что к этому шагу ее подтолкнул ваш разговор?
Мне кажется, я просто оказалась тем человеком, с которым она впервые это обсудила, и, может быть, глубинный первичный страх чуть-чуть ослабел, после чего она обратилась к этой теме. Возможно, тот разговор действительно был для нее толчком, но тогда она даже помыслить не могла об этом. Это ведь очень страшно.
И принципиальный момент: для меня важно не только кино. Законченное произведение — не единственная самоцель. За время работы над фильмом каждый из нас прожил, прочувствовал какую-то свою историю. И для меня столь же важно то, через что мы проходим, как мы меняемся в процессе, а не только конечный результат.
Нервные окончания модернизации — «Папа умер в субботу» на «Маяке»
Ты не знакома с Закой Абдрахмановой? У вас интересным образом перекликаются работы: в 2018 году она сняла свой дебютный фильм «Жаным» во время учебы у Марины Разбежкиной — отправилась в родное село в Казахстане, чтобы спустя много лет увидеться с родителями, примириться с призраками прошлого; а буквально пару недель назад на «Маяке» показали ее игровой дебют «Папа умер в субботу» — о возвращении тридцатилетней москвички на похороны отца в казахский аул.
Нет, мы, к сожалению, не знакомы, ее работы я пока не видела.
У нее, правда, более жесткое кино, на мой взгляд. В твоем фильме света все-таки больше. Не было ли изначально ожидания, что история сложится мрачнее? Вот выехали за одним материалом, а на деле всё по-другому стало складываться, совсем не про насилие и даже как-то жизнеутверждающе.
У меня не было такой цели — я же понимаю, что снимаю документальное кино, а с ним сложно предугадать, что будет. Что касается ожиданий, то я много думала о том, как будет вести себя отец, какой он вообще. Нет, я не думала, что мы приедем и начнется насилие — вряд ли, ведь все выросли. Знаешь, когда мы с Надей говорили на том озере, она казалась таким испуганным ребенком, а два года спустя, когда она мне позвонила, многое уже о себе поняла и прошла определенный путь. И к этой поездке она уже была готова, чего я даже не ожидала. Думала, будет некий внутренний апокалипсис, более жесткая амплитуда. Но Надя подготовилась и была во всеоружии. Нужно было немного подождать, пока все это не начало разбалтываться.
Насколько весь маршрут был заранее спланирован?
Тут мы попытались подготовиться заранее. Уже придумали, как будем снимать — длинными общими планами, издалека… Но потом начинается жизнь, она тебя закручивает и ты уже делаешь все по наитию, а не по заранее придуманному плану.
Что же касается именно истории, то у нас, конечно, были продуманы какие-то точки: заедем к соседке, поедем в деревню, пройдемся там, заедем в старый дом. Но мне было важнее проследить путь проживания Нади. В центре истории — не избы, а психологический путь, подсознательное и сознательное, детское и взрослое, смена эмоций.
Ты все равно будешь сталкиваться с собой, своим опытом
Фильм будто заходит на территорию игрового кино. Дело не в ощущении постановочности, нет, а в столкновении миров, некой диалектике, если угодно. Вот взять отца и дочь. Он, с нечленораздельной речью, такой весь «документальный», и она, с заранее подготовленными словами, явно не в первый раз произносимыми. Понятно, что часть ее истории вынесена за кадр и ее голос тут, пожалуй, необходим, но это явно такой «художественный» момент.
Знаешь, это ведь у нее своего рода защита. Такие вещи я оставляла намеренно. Тут идеей было столкнуть реальность с тем, как ее воспринимает Надя. Такой более прямой подход против более поэтизированного. Жизнь ведь тоже не очень линейна: те события, что с нами происходят, и те переживания, что у нас внутри, они не всегда напрямую соотносятся. Поэтому сцены с ее проживанием и осознанием, они немножко в другом таймлайне происходят. Не было задачи что-то объяснить зрителю, навязать — он все равно смотрит на всё со стороны, видя и реальность, и ракурс Нади.
Тут вообще очень важно проникновение в пространство, которое не здесь. Я старалась и с образами конкретными работать. Вот, например, черепаха — плавает она в грязном аквариуме, еле дышит, личинки вокруг нее, муть кругом. А ведь она древнейшее животное в мифологии, поддерживает самый нижний слой вселенной. И это в некотором смысле отражает и папу, и всё, что там происходит, и личные ощущения. Много подобных моментов, но я же не должна их объяснять, правильно?
Да, но мне кое-что другое нравится. Фильм работает так, что мы в какой-то момент проникаемся сочувствием и к отцу, его становится жаль, он не показан чудовищем. То есть, да, к нему много вопросов, мягко говоря, но нет осуждения напрямую.
Надя довольно аккуратно говорит о происходившем в детстве, страхе и том, как ты зависаешь, разглядывая обои. Так, кстати, и происходит диссоциация. Люди после такого очень долго, годами мучительно восстанавливают связь со своим телом, с чувствами.
Но все это знание контекста не мешает нам рассмотреть отца, прислушаться к нему, даже чувство юмора оценить: он часто какие-то смешные штуки говорит. И у него своя боль, своя история. Такое не берется из ниоткуда — почему он так пил, ходил с топором, сжигал документы, — у всего свои причины, что-то произошло у него. И мне кажется, об этом важно говорить, потому что насилие зачастую передается из поколения в поколение, бедные дети бессознательно весь тот груз по жизни несут, делают определенные выборы и выводы. Эта травма ими руководит, пока она невидима.
Это кино про силу жизни, которая способна пробиться через что угодно
В середине фильма звучит фраза, мол, я столько денег отдала на психотерапевта, а надо было просто взять билет домой. И в какой-то момент кажется, что ей там хорошо, вроде как все наладилось. А потом краски немного сгущаются, и после этого она будто снова разочаровывается.
Потому что невозможно просто так пересобрать себя, подлечиться, выйти здоровым, красивым человеком и жить другую жизнь. Нет. Ты все равно будешь сталкиваться с собой, своим опытом. Просто будешь по-разному его проживать, на разных уровнях. Наде важно было забрать оставленные и утерянные в этих событиях частички себя, присвоить их себе, чтобы обрести внутреннюю целостность. Она перестала бежать от этого, а значит стала чуть свободнее.
«Послание к человеку» — Что смотреть? Куда бежать?
А для тебя по итогу эта история получилась о прощении или о незаживающей травме, с которой Надя будет до конца жизни идти?
Для меня это кино про силу жизни, которая способна пробиться через что угодно. Она вытаскивает из таких ситуаций таких детей, которые становятся такими женщинами. Проходят серьезный путь и становятся. Что касается травмы или прощения… Надя как будто ехала туда с тем, чтобы отец сказал ей «прости». Но уже там поняла, что ей главное самой простить его, простить и принять. Есть еще важный момент, который в фильм я включать не стала — отец умер примерно через месяц после нашей поездки. Можно сказать, что Надя решается прыгнуть туда, чтобы освободиться, но в то же время она будто освобождает своего отца от отравлявшего его всю жизнь чувства вины. Возможно, ныряя таким образом в прошлое, мы завершаем эти истории.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Надзирать и доказывать — «Мой злейший враг» Мехрана Тамадона
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»