«Красное яблоко»: Цвет пленки — красный
«Я назвал ее просто „моя девушка“» — произносит юный моряк в одной из первых сцен фильма. Прошли годы, моряк стал видным художником, не утратив характер джигита. У него жена, дочь, всё как у людей. Но даже сейчас, много лет спустя, во снах Темира не покидает девушка ангельской красоты, девушка без имени, но с красным яблоком в ладонях. В молодости, пока он, подобно вуайеру, наблюдал за ней в библиотеке, разыгрывая в голове первую встречу, сентиментальный диалог, девушка в клочья разрывала его любовные письма. Это он когда-то подарил ей красное яблоко, последнее в саду и в лете, — почти священное — и остался неуслышанным.
Темира и сейчас никто не слушает. Брак переживает не лучшие времена — мы застаем его в бергмановской поре, на грани расставания. Жена-журналистка вспоминает несбывшееся и былое. Темир женился на ней из-за ребенка, без любви. А может, жизнь прожита зря? Цвета на пленке тоже тускнеют. Сама пленка искажается попутно с усугублением тоски.
В оптике Темира мир растекается, предметы теряют контур. Пленка меняет цветовую палитру вслед, стягивается и растягивается. Деревья на глазах превращаются в лес, лес — в алые маки, почти как у Сокурова в фильме «Мать и сын», где после минутного падения в сон невозможно отличить человека от дуба. Символистская притча — виньетка повествования, пролог и эпилог. «Красное яблоко», как и многие значимые киргизские фильмы, снят по Чингизу Айтматову, в основу взят его одноименный, сейчас забытый рассказ.
«Горы забывать нельзя, а то тут совсем одичаешь» — наставляет старуха. Подвыпивший рисовальщик плакатов и раскрасчик надгробий кричит Темиру о его социально-общественной незначительности. Грустный мотив «Красного яблока» — отказ от мечт и стремлений. Киргизская пословица гласит: «счастье наше, как лодка без весел: к какому берегу отнесет, такой и будет судьба». И фильм нарочито, каждым последующим кадром утверждает: счастья нет. Режиссер Толомуш Океев характеризует свой фильм как «горе ребенка, на глазах которого рушится мир». Ребенок ушел на второй план, осталось только горе. Оно пропитало все оттенки красного на пленке. Горе, от которого не убежать и не скрыться. Но в «Красном яблоке» возможно чудо, насколько бы томительным ни было его ожидание.
Советская Киргизия Океева вообще удивительное место. В эфире передачи «Слава труду» жена Темира задает бригадирам вопросы о счастье. По телевизору читают «Манас» вслед за партийной пропагандой. В программе — кадры красного шествия, портреты Маркса и Энгельса размером с деревья, — такого в рассказе Айтматова не было. Социалистические настроения здесь сосуществуют с религиозностью и народными обычаями. Люди толпами идут на первомайский парад, но тянутся в горы, благоволят индустриализации, но честно пытаются следовать старинным традициям. Феноменальное противоречие не только для ветхой национальной культуры, но и для киргизского кино того времени, где на одном уровне с людьми всегда стояли кони и барсы. В фильме «Небо нашего детства», дебюте Толомуша Океева, герою снятся несущиеся за ним горящие шины, а коммунисты, осваивающие территории, показаны как враги, единственная функция которых — разрушение. Но в «Красном яблоке» соцреализм — возможно, впервые в киргизском кино («Зной» Шепитько не в счет!) — вытесняет этнику в ее многообразии, а люди, чье детство прошло в горах, рисуют коммунистические плакаты. Свой следующий, почти пропагандистский фильм Океев посвятит проблеме алкоголизма. А через десять лет режиссер, что называется, внезапно вернется к истокам: «Потомок белого барса», кино о высоких горах и храбрых охотниках Кыргызстана, по иронии станет его самым известным экзерсисом.
Айтматов пытался вымарать «Красное яблоко» из своей писательской биографии. Рассказ трудно назвать удачным, в нем смешались уодноображенные наброски бытописания, идеи мужчины на пороге развода и вторичные культурные апроприации. Кино Океева унаследовало и бережно сохранило лишь чувственность первоисточника — одно из главных достижений айтматовской литературы. «Когда цветут яблони, у женщин появляется склонность к лирике». «Ты была свежее утренней росинки». «Она не замечала меня и не подозревала, что я шел к ней, быть может, всю свою жизнь». Кинематографический лиризм «Красного яблока» сравним с фильмами Филиппа Гарреля. Танец в яблоневом саду, прогулка в парке аттракционов под луной, ссора у бушующего горного озера на рассвете — эти сцены, будь они черно-белыми, могли бы легко вписаться в пространство фильмов «Свобода, ночь», «Тайный ребенок», «Она провела много времени в свете софитов». Общая черта кинематографа Гарреля и Океева — поиск трансцендентности в привычных, как говорят, приходящих с жизненным опытом процессах и политическом фоне.
В 1975 году на студии «Киргизфильм» вышел еще один безусловный шедевр — «Белый пароход» Болота Шамшиева. Он, как и фильм Океева, в первую очередь транслирует айтматовское чувство, а ближе к концу, окончательно превратившись в психоделическое путешествие по дебрям этники, оборачивает национальную культуру и верования той же самой непостижимой загадкой. Всё — мираж. Общественные устои меняются, художники, как было принято думать во все времена, живут в своей отдельной вселенной.
Вот красный парад в честь первого мая, а вот деревня, родной край. Вот райский плод, а вот священный зверь. Всё так далеко, так близко.
