Марина Разбежкина
Марина Разбежкина

От Триеста до Милана


От Триеста до Милана 418 километров. Достаточно, чтобы поссориться.

В Триесте был конец января. Дул сильный ветер с моря. С горы летели мусорные баки, бочки с искусственными ёлками, только уворачивайся.

В соседней Венеции ждали карнавала и наводнения. На площади Сан-Марко люди в туфлях и ботинках завидовали тем, кто в галошах.

А мы уезжали.

Кинофестиваль в Триесте закончился, и итальянский водитель вёз нас в большой итальянский город Милан, откуда летали самолёты.

Нас, улетающих, в машине было четверо.

Хороший режиссёр с Урала, чью фамилию я вам не назову, потому что он был пьян и зол, и очень не любил в данный момент всё итальянское.

Виктор Косаковский — ну, вы знаете. У него в Триесте была ретроспектива, зал набит до отказа, я тоже вместе со всеми смотрела уже который раз его «Среду», про тех, кто родился в Ленинграде 19 июля 1961 года. Любимое кино.

Лёша Косаковский, сын Вити, семнадцати лет. Мальчик, от которого Виктор два первых года его жизни скрывал зеркала, чтобы снять сына в тот момент, когда он впервые увидит своё отражение и мир для него перевернётся. Тогда кино не случилось: родственники не выдержали эксперимента, показали ребёнку зеркало, когда рядом не было человека с камерой.

Помню вопрос покойного Разбаша в программе «Час пик»: «Виктор, вы нормальный человек?». И он ответил что-то вроде того: «если бы я был нормальным, то был бы воспитателем детского сада, или доктором или священником, искусство рождается в тот момент, когда ты не знаешь, не понимаешь, что происходит…».

Спустя много лет Виктор всё же снимет это кино, и перед зеркалом будет стоять второй его сын, маленький Святослав. Неснятый же Лёша каждую минуту открывал для себя мир китайского языка. Учил иероглифы. Вот так ходил по улицам Триеста и бормотал по-китайски.

Четвёртой в машине была я. Мой первый игровой фильм «Время жатвы» получил на фестивале главный приз. Витя поздравил, сказал: «Мне фильм понравился. Я боялся, что не понравится. Нам трудно было бы разговаривать. Но мне понравилось. Правда».

Виктор Косаковский с сыном Алексеем в миланском аэропорту

Мы уже отъехали от Триеста километров на сто. За окном были скудные итальянские пейзажи, небогатые домики стояли на пыльной обочине дороги — такая итальянская «среда».

И тут мы поссорились.

Атмосфера в машине и без нас уже была напряжённой.

Режиссёр с Урала был обижен неприступностью женской половины Триеста, и гневно осуждал итальянский народ за фашизм и Муссолини.

Итальянский водитель не понимал, за что сердится на него этот русский, и робко прижимался к рулю.

Косаковский сказал: «Ты сняла фильм про меня. Меня тоже унизили. Выгнали со студии, когда я только-только начал снимать. Мне пришлось ездить курьером в почтовом вагоне. Мир рухнул для меня».

Мне бы промолчать. В конце концов, самое важное в кино — это эмпатия. Нас так учили. Если зритель смог поставить себя на место героя, то ты всё сделал правильно в своём кино. А если он ещё и катарсис испытал, то это точно победа. А тут такой зритель!

Водитель включил радио. В машине громко и победно зазвучала какая-то местная попса.

Я заорала, перекрикивая сладкоголосого певца. Смысл моего ора сводился к тому, что художник — не жертва. Никогда не жертва. Даже тогда, когда он везёт почту вместо того, чтобы снимать своё гениальное кино.

— Я за это бездарно потраченное время мог бы кино снять, — кричал Косаковский.

— Да тебе просто подарили этот кусок жизни, который ты сам никогда бы не прожил, подумаешь, драма, — кричала я.

— Так про что же тогда ты сняла кино?

Я не успела ответить на этот вопрос.

В этот момент уральский режиссёр громко произнёс: «Суки!»

Мы испуганно затихли.

«Итальянцы — суки!» — уточнил режиссёр, кивая на разливавшийся соловьём приёмник, — «Слушают эту гадость, когда у них есть Доницетти».

Водитель немного оживился, услышав знакомое имя.

«Любовный напиток», Ария Неморино, — неожиданно объявил уральский режиссёр и запел.

Это было отважное пение. Когда главное — процесс, а не результат.

Совсем униженный русским темпераментом, водитель даже не попытался выключить радио, и теперь они звучали вместе: неизвестный итальянский певец и русский режиссёр с Урала.

Окна в машине были открыты.

Италия в принудительном порядке слушала Доницетти.

Лёша тихо повторял про себя китайские слова.

Виктор Косаковский в миланском аэропорту

Витя, Витя Косаковский! Я зачем всё это пишу? Затем, что сегодня 19 июля, твой день рождения. И я хочу тебя поздравить. Потому что очень ценю и люблю. Витя, мы тогда не договорили. Я по-прежнему думаю, что художник не может быть жертвой. Потому что всё, что с нами происходит, это наша среда. Про неё мы и снимаем кино. А жертва — существо беспомощное, невидящее, неслышащее, неспособное замечать неповторимое. «В принципе, документальное кино — это то, что неповторимо». Твои слова.

С днём рождения тебя, с юбилеем даже. Вспомни Триест. Арию Неморино.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить