«Зоология»: Рудиментарный роман
«Зоология». Реж. Иван И. Твердовский. 2016
В приморском городе есть зоопарк. Там работает Наташа, старая дева, которая все свои 55 лет прожила с мамой в полнейшей законсервированности, никому и ничему не нужная. И вот однажды, буквально за ночь, у нее вырастает хвост.
Сюжет то ли гоголевский, то ли кафкианский. И фрейдистский, конечно. Хвост напоминает засланца из ранних фильмов Кроненберга, только смотрим мы на него не в загадочном сновиденческом освещении, а в холодном свете дня, в кабинете рентгенографии. И это нелегко. Зато молодой рентгенолог Петя гораздо лучше нас, он говорит смущенной Наташе что-то вроде «Подумаешь, было б из-за чего…» — и та влюбляется.
История про атавизм, который дарит иссохшему без любви существу молодость, чувственность и свободу, рассказана негромко, под «Детский альбом» Чайковского и «Розового фламинго» Алены Свиридовой. Ламы и лебеди в кадре пронзительно человечны. Петя и Наташа весь второй акт пьют красное винишко из-под полы, дурачатся, целуются и излучают с экрана чистейшую подростковую влюбленность, которая далеко не каждому подростку выпадает на долю. Это мир до грехопадения, сон смешного человека, когда сексуальность не смущает, а является нормальным продолжением человеческого существа — как и любого существа в мировой саванне.
«Зоология». Реж. Иван И. Твердовский. 2016
Режиссер, в своем первом фильме фальшиво игравший на ударных, теперь перешел на клавиши, и поэтому его фриковатый мир гораздо ближе зрителю. Но ни структура, ни посыл от этого не меняются. Твердовский по-прежнему не верит в стабильность гармоничных состояний в агрессивной социальной среде, требует от нее полнейшей адекватности своим запросам, а себя выводит через «инаковых» героинь прямиком в мученики. Он снова эксплуатирует жажду любви и психологические травмы — свои и зрителя — лишь для того, чтобы пройти по знакомому кругу надежды и отчаяния и оставить гештальт не вылеченным и незакрытым. Зато на этот раз у него гораздо больше такта и меньше драматургических противоречий. Фильм даже кажется слишком лаконичным и коротким, — как пьеска из альбома. И так скоро оставлять героиню, чья прекрасная пора цветения, увы, оказалась стремительнее, чем у колючки в заполярье, было немного жаль.
● ● ●
— «Зоология» заметно сдержаннее «Класса коррекции», тише по интонации. Есть ощущение, что у тебя появился внутренний цензор.
— Мне трудно понять, с чем это связано, но да, я меняюсь, ведет меня куда-то, что логично — не восемнадцать уже. Скоро тридцать, страшное дело. Вчера только «Класс коррекции» был — ба-бах! — два года прошло. Девяносто минут на два года. Идей еще море, а времени на высказывание осталось совсем немного.
— Это звучит как кокетство. Если бы на моем месте сидел человек старше тебя, он бы тебя тут же возненавидел и был бы прав.
— Да какое уж там кокетство. У любого спортсмена есть ресурс, который он может тратить, и какое-то количество лет на реализацию. Как правило, до тридцати. И я отчетливо ощущаю, что как спортсмен скоро закончусь. А пока у меня есть силы, я вот работаю, на эти Олимпийские игры пока попадаю.
— Вообще-то статистически режиссура это профессия пожилых. Вот, например, Кроненберг (а твой хвост как будто из его фильмов вышел) — и в восемьдесят снимает, как юноша. Ты смотрел его?
— Не уверен. Сейчас погуглю (гуглит). «Порок на экспорт», кажется, видел. Ого, сколько наснимал.
— Ну ладно, а Скорсезе? «Волк с Уолл-стрит» — очень молодое кино, хотя тоже снято стариком.
— Это да, но таких людей можно по пальцам пересчитать. А все остальные совершенно сходят с ума, это закономерный процесс. И я скоро захочу снять ужасный блокбастер, потом обязательно в Госдуму захочу.
— То есть ты уже решил, что так у тебя всё и будет?
— Ну да. Я очень хочу заниматься законами, запрещать что-нибудь. Вот надо бы запретить бассейны с морской водой, от них кожа сушится. А от хлорки не сушится. Если серьезно, я просто спохватился, что нужно ценить время, нужно сконцентрироваться на конкретной работе, не тратить год жизни на поездки по фестивалям. Может, я тут всякую фигню говорю, но вот от этих слов мне не придется через два года краснеть или отказываться.
— А «насматриваться» кино ты начал?
— Да я что, я вот «Варкрафт» посмотрел недавно. Большое удовольствие получил.
— Играл?
— Десять лет. Была зависимость прямо. А насматриваться после тяжелого проекта, после съемок — у меня не получается. Столько фильмов надо посмотреть — и то, и то… Но, честно говоря, это как к гинекологу идти после смены в публичном доме. И еще одна проблема в том, что мой зрительский вкус очень отличается от вкуса авторского. Я бы в жизни не пошел на фильм «Зоология» — какой-то артхаус, боже упаси!
— В недавнем интервью ты сказал, что «Зоология» и «Класс коррекции» — это дилогия, а дальше ты хочешь из нее «вырастать». Как и куда?
— Я стараюсь пошагово усложнять свой съемочный процесс. Над «Зоологией» мы сначала работали так же, как над «Классом коррекции», но, выбирая локации, я понял, что не хватает художественного решения. В итоге я уволил художника-постановщика, хотя и очень извинялся. «Прости, чувак, я был не прав, ты мне больше не нужен». Мне нужен был более продуманный мир. Позвал Любу Иванову, которая, я считаю, очень талантлива. Иногда мы позволяли локации диктовать нам сцену, иногда Люба что-то привносила, стало интереснее.
— В сторону продуманности, в общем, двигаешься.
— Теперь я понимаю, что был прав, изменив процесс, наняв новых людей, и теперь я очень хочу так же с операторами поработать.
— Да, есть странное ощущение, что мир уже другой, поэтизированный, а средство его фиксации прежнее — простоватое.
— И дорогое! То, что выглядит, как дергающийся телефон, на самом деле дороже, чем какая-то интересная картинка.
— С точки зрения стилистики — понятно. А по сюжетной структуре? Я очень надеялась, что в этот раз путь героини обойдется без Голгофы в конце. В следующий раз можно надеяться?
— Ну, дай же ты мне себя распять, что ж такое!
«Зоология». Реж. Иван И. Твердовский. 2016
— Значит, были инвалиды, теперь возрастная сексуальность, а в следующий раз за что толпа будет тебя распинать?
— Намекну: там будет йога.
— В «Зоологии» у тебя в картине два мира — животный и человеческий. И животный кажется намного гуманнее человеческого. Но при этом «животному» ты приписываешь некую… недовоплощенность, от которой нам, людям, надо бежать.
— Да, животные гуманнее человека. Но это просто говорит плохо о людях, а не хорошо о животных. Борьба со своими животными инстинктами — правильная работа для человека. Чтобы стать человеком — по образу и подобию — нужно в первую очередь осознать в себе животные инстинкты, а потом учиться с ними правильно сосуществовать. Но у Наташи моей такой возможности нет в принципе. Сам по себе хвост принес Наташе массу приятного — друга, любовь, весну, всё в ней расцвело. Но в силу каких-то наивных представлений о любви и прочем, в силу мечты о Ромео и Джульетте, — всё то, что хвост ей дал, схлопнулось. В момент, когда их отношения с Петей дошли до своей кульминации, и Петя повел себя не так, как она ожидала. Схлопнулись отношения с людьми — и она вынуждена была от своего хвоста отказаться, а не учиться с ним жить.
— По-моему, в таком случае ей как раз человеческие предрассудки про Ромео и Джульетту надо было изживать, а не кастрировать своё животное начало.
— Но ее тоже можно понять: ей с ее наивностью очень сильно не хватало как раз человеческой, христианской любви. Безусловной. А то ее ненавидят — за хвост, любят — тоже за хвост. А человек по идее должен просто любить другого человека. Мы об этом уже начисто забыли. Знаем слово «любовь», а что оно означает, по-моему, уже никто не представляет.
Читайте также
-
Абсолютно живая картина — Наум Клейман о «Стачке»
-
Субъективный универсум — «Мистическiй Кино-Петербургъ» на «Ленфильме»
-
Алексей Родионов: «Надо работать с неявленным и невидимым»
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком